С 24 октября по 4 ноября в Южно-Сахалинске проходит первый театральный фестиваль «Сахалинская рампа».
«Нет, уверяю Вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе».
«Сахалин — место невыносимых страданий», ― уверял Чехов, так было в конце XIX века. В начале же века XXI ― это земля обетованная. Никакого каторжного духа, красивейшая природа, город Южно-Сахалинск и прекрасный театр, о котором почти никто не знает на другом краю земли. Этот город требовал фестиваля, нуждался в нем: для обмена опытом, для сравнения контекстов, для критических разборов на труппе, для того, чтобы один край театральной земли узнал о другом и наоборот.
Программа «Сахалинской рампы» обширна, многие названия давно известны в столичных театральных кругах, но то, что с ними впервые познакомится именно сахалинский зритель, крайне важно. А самое главное, пожалуй, то, что произойдет полноценное знакомство с Южно-Сахалинским театром. В программе три их спектакля (см. фотографии к материалу).
Мария Шарапова, Андрей Кошелев, Лидия Шипилова в спектакле «Быть или не быть» Даниила Безносова.
Открылся фестиваль постановкой худрука Сахалинского международного театрального центра им. А. П. Чехова Даниила Безносова «Быть или не быть» (по «Самоубийце» Эрдмана). Пьеса, которая написана в 1928 году и сильно укоренена в своем времени, требовала жесткого режиссерского мотива, повода для постановки. Безносов предпринял попытку стилизовать эту историю под наше время, осуществить перенос, актуализировать материал, но, кажется, не додумал логику (чтобы все сходилось со всем).
Декорация представляет собой гибрид конструктивистских инсталляций 20-х годов и современного интерьерного дизайна а ля «IKEA». Красно-белая конструкция из современных холодильника, ванны, туалета, табуреток, тарелок. Выхолощенный, стерильный декор. На красных табуретках размещены черно-белые фотографии актера Андрея Кошелева, исполняющего роль неудачливого самоубийцы Подсекальникова. Траурная атмосфера задается с самого начала. Подсекальников в этом спектакле — светлый, мягкий, с обезоруживающе добродушным лицом, похожий сразу и на Обломова, и на Подколесина, и на Сарафанова. Большой, неуклюжий, безобидный человек. Да и жена его — Мария Лукьяновна (Мария Шарапова) — трогательная маленькая женщина, горы готовая свернуть ради своего униженного и оскорбленного мужа. «Сенечка», — все время ласково обращается она к нему, доставая из холодильника ливерную колбасу или заглядывая в поисках благоверного в уборную. Карикатурного в героях немного, скорее наоборот, актеры играют с неизменной человеческой интонацией.
Клара Кисенкова, Наталья Красилова в спектакле «Остров Рикоту» Дмитрия Егорова.
Непонятно только, как такие настоящие герои оказались в этом искусственном вневременном пространстве сцены, непонятно, от чего так страдает Семен Подсекальников, и о какой ливерной колбасе может идти речь, когда ты живешь в окружении белых тарелочек, блестящих ванн и стильных красных табуретов.
Все остальные герои спектакля — Гранд-Скубик, мясник, писатель, священник — внешне имеют черты сразу нескольких эпох: 20-х годов, нашего времени и ещё некой абстрактной советской эпохи. Способ существования у них игровой, карикатурный, но также не вполне понятно, на кого или на что эта карикатура. Хочется, чтобы режиссер определил, что за страшный механизм закручивается вокруг главного героя, заставляет его свести счеты с жизнью, и почему всем этим людям так необходима смерть душки Подсекальникова именно сегодня, сейчас, в этом спектакле. Так как режиссер избегает ответа на подобные вопросы, то и все важные монологи пьесы, все события здесь сливаются в единый линейный поток. Герои интересны как галерея характеров, виртуозно нарисованных труппой театра, но режиссер словно бы не задает им вектора развития, и они остаются чередой шаржевых зарисовок. А, пожалуй, сегодня все-таки есть, про что ставить пьесу Эрдмана. Есть у нас и такие герои, и такие структуры.
Сцена из спектакля «Свет-Луна» Даниила Безносова.
Программа фестиваля:
24 октября 19:00 — «Быть или не быть?», Южно-Сахалинск
25 октября 19:00 — «Сахалинская жена», Москва
26 октября 19:00 — «Остров Рикоту», Южно-Сахалинск
27, 28 октября 19:00 — Балет «Щелкунчик», Москва
29, 30 октября 17:00 — «Наташины мечты», Санкт-Петербург
30 октября 11:00 — «Свет-Луна», Южно-Сахалинск
31 октября 19:00 — «Мадама, или Сага о Восточном Париже», Благовещенск
1 ноября 19:00 — «Привидения», Комсомольск-на-Амуре
4 ноября 19:00 — «Божьи коровки возвращаются на землю», Уссурийск
«ШЕТЫРЕ КОПЕЙКИ» (о спектакле «Сахалинская жена» театра «Апарте» на фестивале «Сахалинская рампа»):
Где еще впервые посмотреть спектакль «Сахалинская жена» московского театра «Апарте» энное количество лет спустя после премьеры, как не на Сахалине. Увидеть эту постановку, которую когда-то молодой еще режиссер Гарольд Стрелков сделал на виртуозную актрису Ингу Оболдину, здесь — особая прелесть.
Смотреть «Сахалинскую жену» вместе с сахалинским зрителем и в унисон с ним понимать, что тебе совсем не важно и отсутствие в спектакле подлинной сахалинской жизни, и то, что оформление до смешного убогое, и то, что все герои нужны лишь для того, чтобы с ними взаимодействовала главная героиня… Даже наоборот, ты готов забыть и про сюжет, и про Сахалин, и про Москву (как герой другого спектакля «Остров Рикоту»), только бы эта драматическая актриса напополам с эксцентрической клоунессой и дальше просила у всех корявым и жалобным голосом «шетыре копейки!» за то, чтобы вместе согреться.
Сюжет пьесы Елены Греминой «Сахалинская жена» рассказывает о небольшой компании ссыльно-катаржных и их вышестоящем окружении: Иван (из-за любовницы семь человек поджег), Степан (из-за неверной жены трех топором зарубил), Ольга, утопившая мужа (опять же из-за любви), унтер, доктор и нерусская Марина, потравившая то ли двух, то ли трех мужей. Все эти люди живут в ожидании-предвкушении своеобразного «ревизора» — литератора Чехова. Это условие позволяет драматургу заставить находить нас чеховское и Чехова везде: в фигуре доктора, в речах унтера и каторжан. Постановщики находят чеховское и в фигуре нерусской бабки Марины, на которой не зацентрована пьеса, но зацентрован московский спектакль.
Кто здесь настоящая сахалинская жена? Ольга, которую подселяют Степану и Ивану, что бы она выбрала из них себе мужа? Нет, Марина Оболдиной. Кто здесь настоящий Чехов? Доктор, которому жена изменяет с унтером? Да нет же. Марина Оболдиной. Она в этом спектакле все — все его темы, образы, вся его энергия, его художественная составляющая. И это распределение сделано режиссером сознательно. Остальные играю так, что бы не мешать. Кажется, таким был актерский театр 19 века. Одна актриса в центре — и этого достаточно, и большего не нужно.
Она сидит на скамейке в начале спектакля. Лицо все испачкано черным гримом, на головеу накручен цветастый платок, одета в какие-то тряпицы, лохмотья — как капуста, на ногах грубые арестантские ботинки. В большой металлической чашке героиня жжет длинные лоскутья и напевает что-то на непонятном (а скорее всего на несуществующем) языке. И уже в этом маленьком эпизоде раскрываются различные грани характера этого колоритного персонажа. С одной стороны — шаманка, юродивая; с другой — хитрюга, актриса, вечно изображающая странную, темную колдунью; шершавое, похотливое существо, и тонкий психолог, знающий и понимающий всех этих нелепых русских; опасная убийца, и хрупкая, испуганная женщина.
Весело напевает она что-то такое загадочное, шаманское, хитро зыркая плутоватыми глазами.
Но хоть и складывается ощущение, что в этом небольшом этюде нам уже ясен характер героини, весь спектакль актриса открывает нам что-то новое, и кажется, проявление этого нового может длиться до бесконечности.
В актерском существовании её нет ни одной повторяющейся интонации, ни одной заезженной, штампованной оценки. Её Марина — непредсказуема. Оболдина играет колоритно, театрально, но и сама Марина играет, чтобы соответствовать представлению о себе глупых русских. На этих трех уровнях возникает столько сочетаний, что невозможно предугадать, кто через секунду предстанет перед нами.
Образ слеплен из некоего общего карикатурного представления о том, что такое «нерусская» темная женщина, слеплен не только актрисой, но и её героиней, она подстраивается, подыгрывает, потому что только так здесь можно выжить. Но при подобном клоунском, гротесковом существовании, основные драматические темы спектакля играет тоже она: любовь, которая у героев этой пьесы всегда бедовая (Марина любит молодого ссыльного Ивана), тоску по другой жизни, одиночество, от которого готов обниматься даже с чертом.
Марина Оболдиной хоть и колдунья, но, в отличие от меняющихся крестами провославных героев, не верит ни в какую магию и отворотные зелья. При том что для остальных каторжан именно она — доктор (пусть и не Чехов), способный и залечить их душевные раны, и своим пьянящим зельем заглушить черную сахалинскую тоску.
Актриса, как и её героиня, тоже словно варит какое-то сумасшедшее зелье, где невероятным образом смешивает клоунаду с драмой, низовой юмор и горькие тоскующие интонации, безобидную влюбленность с черной похотью, уродливость с неизвестно откуда берущейся красотой. Зелье это, определенно, приворотное: зритель влюблен всерьез и надолго, единым потоком он посылает на сцену свои «шетыре копейки» восхищения.
О спектакле «Остров Рикоту» Дмитрия Егорова:
«Никакой России нет», ― уверяли жители маленького островка московского журналиста Игоря Воеводина в пьесе Натальи Мошиной «Остров Рикоту». И правда нет! Никакой России, а уж тем более единой России (извиняюсь за двусмысленный пассаж) не существует. Москва не верит ни во что, кроме самой себя, в Петербурге, признают, что есть ещё и Москва, но не более. Однако и в северном Норильске, и в маленьком городке в иркутской области Черемхово, и в островном Южно-Сахалинске (называю, тем места, за которые могу поручиться) реальность Москвы и Петербурга да и всего остального мира представляется сомнительной. Мы живем в виртуальной, несуществующей стране: слишком огромной, чтобы она целиком поместилась хотя бы даже в самое патриотичное сердце, слишком разной, чтобы быть единым целым, слишком страшной, странной, темной, чтобы можно было познать её рационально.
В пьесе Мошиной, которую поставил в «Чехов-центре» режиссер Дмитрий Егоров, рассматривается курьезный на первый взгляд случай. Московский журналист отправляется на некий микроскопический остров Рикоту (выдуманный? конечно), чтобы за два дня сделать материал о местных жителях. Обитатели острова живут замкнутой языческой общиной, поклоняются матери Моря и не верят, что где-то есть ещё что-нибудь кроме Рикоту. Главная их цель — оставить героя на острове, чтобы специалист по альгологии (проще говоря — водорослевед) и главная жрица морского культа Аня смогла продолжить потомство островитян. Благодаря принесенной общиной жертве (а может, по каким-то другим причинам) баркас, который должен забрать героя с острова, разбивается во время шторма. И постепенно бывший москвич Игорь Воеводин (Константин Вогачев) то ли смиряется, то ли и правда начинает верить, что нет никакой Москвы и никакой России, а есть только один Рикоту.
Режиссер спектакля помещает зрителя на сцену, а яма зрительного зала, волны кресел в лучах софитов оказываются морем. Публика и актеры, располагающиеся на пяточке сцены чувствуют себя на маленьком острове на берегу зрительного зала. Там вдали в сумраке стоят на берегу несколько неподвижных фигур островитян, шумят волны. В руках у них весла, которые здесь используются как предметы культа. Они стоят без движения, но кажется, что они молятся, или вызывают свою морскую богиню.
Этот образ, заявленный в начале спектакля, пунктиром проходит через все действие. Герои: начальник цеха обработки рыбы и морского зверя Антонов (Леонид Веселовский), обработчик морского зверя Степанова (Клара Кисенкова), бойкая бабешка Селезнева (Любовь Овсянникова), бывший охранник радара Тимофеев (Сергей Максимчук) будут разыгрывать перед московским журналистом типичных провинциалов, кормить его водорослями, пить водку и стеснительно рассказывать на диктофон об обработке некоего морского зверя. Но как только мы перестаем наблюдать этих людей глазами главного героя, от комической русской провинциальности не остается и следа.
Рикоту существует по своим неведомым законам. Рикоту заманивает, завораживает, обрабатывает «морского зверя» Игоря Воеводина.
Как в хорошем триллере главной обработчицей здесь становится скромный специалист по водорослям. Наталья Красилова, играющая Аню, появляется в роли застенчивой девушки на выданье, образованной провинциалки, но вскоре оказывается, что она может не только приготовить любое блюдо из водорослей, но и подчиняет себе стихии. От неё словно идет энергетическая сеть ко всем остальным островитянам (поэтому им почти ни о чем не нужно договариваться) в которую будет пойман незадачливый москвич.. Пять островитян в этом спектакле оказываются сильнее, чем все жители нашей виртуальной страны, потому что их связь не разорвешь, а у нас отсутствуют всякие связи. И на Рикоту, и здесь, на Сахалине, так легко поверить, что никакой России не существует, а есть только маленький остров и бескрайнее море.
Есть к спектаклю вопросы по некоторым режиссерским решениям. Так и не сыграли оставленные со времен лабораторного эскиза в руках у актеров тексты, а во второй части спектакля (когда герой уже смиряется) не хватает какого-то действенного слома в сценографии или в существовании актеров, и возникает ощущение, что просто досказывается история.
Однако лаконичная, но действенная сценография, актерский ансамбль, где каждый играет какой-то острый характер, но все вместе играют единое, неделимое островное сообщество, волнообразный ритм спектакля (через затемнение сцены камлания, шаманства перемежаются характерными зарисовками из жизни островитян) – все это приводит к тому, что сахалинский зритель тоже превращается в очень сплоченное сообщество и смотрит историю о себе, ну а московский, питерский, пермский фестивальный путешественник (к коим можно отнести и режиссера спектакля) открывает для себя некоторые подробности конца света, в смысле, края земли…
О спектакле «Свет-луна» Даниила Безносова:
Постановка «Свет-луна» завершила показ спектаклей Сахалинского «Чехов-центра» в программе фестиваля. Театр поставил праздничную, театральную точку в нашем с ним знакомстве. Есть повод писать портрет коллектива, но это, возможно, позже. Сейчас же несколько слов о постановке.
Давно известно, что лучше выпускников Сергея Женовача никто не ставит детские спектакли, а уж тем более русские сказки. Еще остались в памяти РАМТовские спектакли, сделанные молодыми выпускниками мастера Екатериной Половцевой, Марфой Назаровой, Сигрид Стрем Рейбо, Александром Хухлиным, а также заснятые на видео эскизы первого набора С. Женовача, сделанные молодым режиссерами (Олег Юмов, Павел Зобнин, Александр Коручеков, Даниил Безносов и другие), вдохновленными Проппом.
В спектакле Даниила Безносова «Свет-Луна» поставленном по мотивам русских сказок (и вышедшем из эскиза прошлогодней лаборатории) без Проппа тоже не обошлось. Режиссер и актеры сочиняют пьесу сами, в импровизации придумывая текст, но структура и архетипы русской волшебной сказки остаются неизменными, только в эту структуру вплетаются и элементы современного сознания, и сахалинский шаман вместо русской нечистой силы.
Как известно, было у царя (Леонид Всеволодский) три сына: Федор (Роман Татарчук), Петр (Антон Ещиганов) и Иван (Владимир Байдалов). Дал им отец по луку и по стреле и повелел невест искать. Досталась Федору купеческая дочь (Елена Бастрыгина), Петру — боярская (Мария Картамакова), а стрела Ивана (Владимир Байдалов) попала к… нет, не к лягушке, а к старушке Марье Ивановне (Лидия Шипилова), что не меняет дела. А дальше, как водится, старушка оказалась заколдованной злым волшебником (Александр Ли) прекрасной царевной по имени Свет-Луна (Наталья Красилова). Ночью она становилась девушкой, а днем надевала волшебное колечко и превращалась в старушечку. И, как известно, сразу после венчания все колдовство рассеялось бы, но нетерпеливый Иван украл и выбросил колечко, и тут же исчезла неизвестно куда и старушечка Мария Ивановна и красавица Свет-Луна. Тогда начались все обязательные для сказки скитания и подвиги: встреча с бабой Ягой, двухлетнее испытания и финальное возвращение домой с вновь обретенной невестой. Подобный сюжет знают наизусть и взрослые и дети.
Режиссер будто намеренно выбирает самую популярную канву. Ведь вся та театральная радость, которой оказывается спектакль и которая превращает даже взрослого в зале в ребенка, возникает совсем не благодаря сюжету.
Вот, например, что такое здесь Иван? Это маленький, неуклюжий, неловкий, картавый паренек изо всех сил старающийся и лихо схватить лук, и натянуть стрелу, и вообще как-то соответствовать своим рослым братьям. Но лук летит из его рук вместо стрелы, а братья только посмеиваются над героем. Кроме того, что это Иван-дурак, это ещё и Иван-невезучий и Иван-добродушный, Иван-тугодум. «Какая стрела, такая и жена» забавно грассируя «р» грустно говорит он, и, пожалев старушечку, остается с ней жить. А когда она превращается в красавицу, этот Иван пугается чуть ли не до инфаркта, и бедной царевне минут десять на разные лады приходится повторять «Ваня, не бойся. Это я, невеста твоя, Свет-Луна, злой волшебник меня заколдовал: ночью я — красавица, днем колечко надеваю — старушечка… Ну, Вань, ну что непонятного…». Однако при всех его скромных интеллектуальных способностях и других недостатках Иван Владимира Байдалова настолько обаятельный, что ему просто невозможно не сопереживать. И когда герою по заданию Бабы Яги два года нужно раскачивать ведро с волшебной водой («Вправо, влево, вправо влево»), а оно начинает останавливаться, то тут и дети, и взрослые зрители, и даже видавшие виды критики начинают кричать: «Ведро, Ваня, ведро»!
Весь спектакль построен на легкой, свободной актерской импровизации, прошитой режиссерской хулиганской фантазией. Находясь на сцене актеры получают не меньшее удовольствие,чем зрители. Чего стоит Баба-Яга, тело и голову которой играет актриса Елена Бастрыгина, а руки, ноги и голос актеры Роман Татарчук и Леонид Всеволодский. Ноги Яги бродят отдельно, руки летают и щупают Ивана, а голос отстает от мимики. Когда она разговаривает, то собирает себя воедино, а когда нападает на героя, руки и ноги летают, пока туловище дистанционно управляет ими. Зрелище получается внушительное, а главное, точно попадающее в архетип живого мертвеца, которым является Баба-Яга.
Трудно передать, как идет русской сказке современное хулиганство режиссера и актеров. По сюжету Баба-Яга дает герою (кроме монотонного задания на два года) две волшебных дудочки: дунешь в одну — выйдут сказочники и сказку расскажут, дунешь в другую — девицы-красавицы споют и спляшут. Мучаясь от скуки, герой дует в первую, — появляются седобородые старики Матвей и Лука, но сказка их короткая и все время идет по кругу. Герой дует во вторую, появляется вереница девушек в красных сарафанах: они поют свою песню, танцуют, кланяются и исчезает. Действие и сказочников и девушек напоминает работу заводных игрушек, роботов. Они действуют по одному заведенному сценарию. Герой дует по очереди то в одну, то в другую дудку, но ни сказка не меняется, ни девушки не хотят на него реагировать. И тогда от скуки он начинает сбивать их программу. То закроет дверь перед носом последней из красавиц, и она выключится и застынет, то положит её на землю, дунет в дудочку, и она станет исполнять свой танец лежа, а другие будут стучать лбами в закрытую дверь, то поставит девушку между выходящими с двух сторон на свист сказочными стариками, и те с криками «Матвей», «Лука» будут обнимать не друг друга, а её. Потом, долго дуя то в одну, то в другую дудочку, Иван собьет механизм, и на сцене начнется феерия. Старики будут рассказывать сказку, обнимать то друг друга, то воздух, а девушки — петь, танцевать, отдавать земные поклоны, и все это врозь и громко. Дескать, вот что бывает, когда пытаешься разобраться в технологии работы сказочных вещиц. За всей этой увлекательной игрой Иван чуть не забывает о ведре (а к концу уже идет второй год), тут то зритель не выдерживает и начинает кричать «ведро».
Современной фантазией театр подрывает сказочные устои, создатели спектакля как будто посмотрели на архетипический сюжет глазами своего юного зрителя и расставили новые акценты. Потому, когда купчиху с боярыней просят станцевать, они танцуют какой-то равный техно-танец, а Иван сражается с конечностями Бабы-Яги, как шаолиньский монах. Но финал этой хулиганской сказки все равно оказывается классическим. И прекрасная Свет-Луна возвращается к своему ребячливому Ваньке.
Оксана, справедливости ради отмечу, что моего «заснятого на видео эскиза» ты видеть никак не могла, потому что у меня в тот семестр на экзамен ни одна работа не вышла )