«Моня Цацкес — знаменосец». По одноименной повести Э. Севелы.
Театр «Шалом».
Режиссер Олег Липовецкий, художник Ваня Боуден.
В программке спектакля есть текст, объясняющий публике, что такое «сторителлинг». Таким образом, нас готовят к тому, что будет рассказана история, где первостепенной задачей актера становится «рассказать и показать, а не прожить ситуацию и оправдать ее с психологической точки зрения». В известной степени спектакль и играется согласно обозначенному жанру. Однако есть в нем другие и «степени», которые допускают в актерской игре если не буквальные психологические оправдания, то, во всяком случае, вещи, весьма к ним близкие: мгновенные перевоплощения, темперамент и страсть, точнейшие характерные зарисовки. Словом, перед нами весьма специфический, нестандартный сторителлинг, слишком театральный, чтобы точно соответствовать букве жанра.
Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.
Хотя работают на минимуме внешних средств. Четыре актера на пустой, одетой в черное и снабженной всего лишь четырьмя стульями сцене (художник Ваня Боуден) успевают сыграть шестнадцать персонажей, включая Рассказчика и Рассказчицу. Инсценировка одноименной повести Эфраима Севелы, созданная Ларой Бессмертной и режиссером спектакля Олегом Липовецким, легко чередует тексты от первого лица и диалоги. Важное обстоятельство: к упругим и остроумным строкам Севелы здесь добавлены еще и псалмы Давида. И в эти минуты линейный в целом ход рассказываемых и показываемых событий несколько раз останавливается, чтобы устремиться вверх, в совершенно иную плоскость размышлений и эмоций.
Моня Цацкес со своей трагикомической военной одиссеей, которую описал Севела, конечно же, тянет на фольклорного героя. Все приметы налицо: попал в совершенно не подходящие его происхождению, укладу жизни и характеру обстоятельства; освоился в них и даже некоторым образом преуспел, но не благодаря, а вопреки; остался самим собой, не предал ничего родового и корневого — напротив, именно этот его личный «багаж» стал невидимой защитой в бесконечных передрягах судьбы. Можно сказать, что наш герой вышел сухим из воды. Хотя, какое там «сухим», когда потерял на родине всех своих близких, когда пережил подлинную трагедию человека ХХ века!
Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.
Моня Цацкес, еврей из Паневежиса, попадает в 1941 году в сформированную по приказу советского военного командования Литовскую стрелковую дивизию. Набирается эта дивизия из беженцев, подавляющее число которых еврейской национальности. Иудеи, бежавшие от оккупировавших Литву нацистов, окунаются в свинцовые советские реалии, которые, в силу исторических и этнических причин, им совсем не знакомы, если не сказать чужды. После военной подготовки этих наспех обученных стрелков отправляют прямиком в смертное пекло битвы на Курской дуге. Дивизионная компания, подобно Ноеву ковчегу, оказывается на редкость разношерстной: здесь и интеллигентный парикмахер Моня; и типичный «шлимазл», назначенный полковым писарем, Фима Шляпентох; и раввин Мойше, упорно бравший в шабат паузу от всякой военной деятельности; и напичканный по самую макушку советскими лозунгами политрук Кац; и неуловимый Залман Зингер, умудрившийся побывать солдатом обеих враждующих армий; и, наконец, старшина Качура с подполковником Штанько, командующие этим пестрым воинством. За женскую часть повествования (штабистка Циля Пизмантер, подполковничья жена Марья Антоновна, рабочая девушка Фирочка) отвечает в спектакле одна актриса — Карина Пестова. Моню и ребе играет Антон Шварц, Качуру, Штанько, Зингера и еще нескольких второстепенных персонажей — Антон Ксенев, Шляпентоха и Каца — Николай Тарасюк.
Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.
Переходы от сцены к сцене и от одного героя к другому у актеров мгновенны. Темп — легкий и стремительный. Четверо молодых артистов в обычных современных одеждах меняют пластику, интонации, выражения лиц — и все это вкупе с остроумнейшими текстовыми пассажами, конечно, превращается в упоительный театр. Совсем, казалось бы, простой, без лишних затей, без так называемого «еврейского анекдота», бессовестно эксплуатирующего этнические подробности. Театр, сосредоточенный исключительно на человеке, каким бы нелепым и даже порой противным он ни был. Смешного в перипетиях сюжета и в текстовых пассажах так много, что зал постоянно взрывается хохотом. Здесь все, даже самое трагическое и страшное, поверяется спасительным юмором. Даже сама глубинная несовместимость взращенного на Торе и в местечковых традициях героя с непостижимой «религией» Совдепии, а исключительно мирной, пацифистской его природы — с кровавой реальностью — все пропущено через некую, если хотите, «чаплинскую» оптику веселого сострадания к обычному, очень уязвимому и хрупкому человеку.
Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.
Аналогии с кинематографом просятся к продолжению. Почему-то вспоминается древний (1958 года) английский фильм «Мистер Питкин в тылу врага». Это классическая комедия с гэгами, с нелепым и смешным героем, но пафос ее очевиден — жизнь отдельно взятого человека должна победить всяких нелюдей и всяческую мертвечину. А еще, конечно, приходят на ум замечательные спектакли того же Олега Липовецкого, поставленные в лесосибирском театре «Поиск»: «Мертвые души. Том 1» и «Мертвые души. Том 2». Вот в них-то, где трое блистательных актеров играют всю историю и всех (в том числе и женщин) персонажей, мне кажется, режиссер и нащупал свой метод. Называйте его хоть сторителлингом, хоть как-то иначе, но это есть нарратив, последовательная цепь событий, преподнесенные как цепочка легких и снайперски точных актерских превращений. Это — минимум аксессуаров и максимум человеческого фактора: и режиссерского, и актерского, и авторского. Это — негласный договор со зрителем о полном взаимном доверии. Это — про человеческие возможности, про торжество каждого индивидуума, право которого на существование должно бы быть неотъемлемым и неоспоримым.
Сцена из спектакля.
Фото — Лана Павлова.
Программка спектакля «Моня Цацкес — знаменосец» приводит цифры: это евреи, воевавшие в Красной армии, погибшие на оккупированных территориях и в концентрационных лагерях. А то мы не знаем, что пережили в страшную Вторую мировую войну жители еврейских местечек, а то не понимаем, что война — это не только смертельные бои и лишения в окопах, что в тылу бывают вещи и пострашнее! Но надо опять читать цифры, надо усваивать заново то, что так легко забывается. Театр «Шалом», имеющий определенный национальный адрес и формирующий сегодня свой репертуар, конечно же, с учетом этого адреса, обращается к зрителю словами Липовецкого: «Мы играем этот спектакль в память о людях всех национальностей, которых забрала война». Именно так и есть. Тем более, что «Моню Цацкеса» играют трое прекрасных молодых мужчин и одна замечательная молодая женщина.
«В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО,
И СЛОВО БЫЛО ЧЕЛОВЕК…»
Двадцатый юбилейный театральный фестиваль «Пять Вечеров» имени Александра Володина открылся спектаклем московского еврейского театра «Шалом» «Моня Цацкес — знаменосец».
Спектакль создан на основе одноименной повести писателя, сценариста и кинорежиссера Эфраима Севелы, в которой рассказывается о судьбе молодого еврейского парикмахера, волей случая попавшего в 16-ю стрелковую литовскую дивизию, которая значительной частью состояла из литовских евреев. Слово «рассказывается» имеет большое значение и для самого спектакля, жанр которого в программке определен как «сторителлинг».
Это история Мони и его сослуживцев, рассказанная с задором армейской байки. При этом в сюжетном развитии она имеет много схожего с эпосом, объединяя в Моне черты Одиссея с чертами бравого солдата Василия Теркина.
Внешний облик спектакля, в отличие от насыщенного событиями сюжета, минималистичен. На темной задымленной сцене стоят лишь четыре решетчатых стула. Пятнадцать героев (не считая рассказчика и рассказчицу) сыграны всего четырьмя актерами — Антоном Шварцем, Николаем Тарасюком, Антоном Ксеневым и Кариной Пестовой. Костюмы тоже довольно просты — черные рубашка и юбка у актрисы, черные футболка и штаны у актеров. Различие лишь в надетых поверх разноцветных рубашках, дающих героям некоторую персонализацию — темно-красная рубашка у Антона Шварца вызывает ассоциацию с несущимся по полю битвы Моней, обмотанным советским красным знаменем, рубашка цвета хаки у Антона Ксенева напоминает цветом советскую военную форму подполковника Штанько, командира полка, в котором служит главный герой, серая рубашка Николая Тарасюка соответствует скромному характеру как полкового писаря Фимы Шляпентоха, так и начальника волостной милиции политрука Каца. Переход же из одной роли в другую у артистов происходит мгновенно, в резком изменении пластики и голоса.
Спектакль сохраняет структуру повести и делится на пролог и тринадцать глав, каждая из которых представляет собой отдельную историю из полковой жизни Мони, наполненной невероятными трагикомическими приключениями — начиная со вши, которую Моня сдает в аренду своим сослуживцам, и заканчивая визитом в немецкий штаб, из которого герой выбрался не только живым и невредимым, но и с подарками… Но даже наблюдая за злоключениями Мони, зрителю ни на мгновение не удается забыть об окружающей героев спектакля чудовищной действительности. Оттого каждый даже самый фарсовый поворот сюжета обретает трагическую глубину.
Стремительное и легкое действие спектакля, несущегося вперед со скоростью мысли сообразительного главного героя, несколько раз приостанавливается в моменты общения Мони с Богом фрагментами из псалмов Давида.
Кульминационный момент спектакля — тоже молитва, но не одного Мони, а всех евреев в его полку, свершение которой происходит не только вопреки, но даже благодаря немецкому обстрелу, потому что другой возможности помолиться у них не было и могло не появиться еще долгое время. Повсеместно лишаемые не только своего дома, но и своего языка, своей веры, скрывающиеся и страдающие, они находят мир и надежду даже в самые темные моменты человеческой истории.
В самом начале спектакля, на уроке политической подготовки, Моню спросили — что такое знамя? По уставу знамя — это символ воинской чести, доблести и славы. Моня, не желающий даже вступать в коммунистическую партию и мало соответствующий вышеназванным характеристикам, становится ответственным за его сохранение. И все же вместе со знаменем ему удалось сохранить нечто гораздо более важное. Свою собственную жизнь.