О Первом Театральном фестивале для подростков «В смысле?!»

Огромный по количеству событий фестиваль «В смысле?!» собрали Наталия Сергеевская и Юлия Клейман и сделали его специально для одной возрастной категории — подростков. Пускали, конечно, всех, но желание выделить театральные проекты для возраста между детством и взрослостью понятно. Сейчас уже невозможно промахнуть этот момент в жизни только как переходный, «прошли и забыли». Слишком много психологических, социальных особенностей формируется, слишком много стереотипов о подростках бытует в кругу взрослых. Фестиваль, собранный по вдохновению, вместил множество форм современного театра для подростков и придумал что-то свое, инициировал создание нескольких новых спектаклей.

Сцена из спектакля «Педсовет».
Фото — Андрей Сухинин.

Программу фестиваля можно поделить на три условные части: образовательные лекции, конференции и мастер-классы в проекте «Параобразование», который прошел еще в январе; мартовско-апрельская часть, в которую входили спектакли, сделанные с профессиональными актерами; и третья часть — спектакли, где основными актерами были сами подростки. Все части привести к общему знаменателю, общедоступному выводу не получится, они не поддаются выравниванию, как говорил персонаж фильма «Вам и не снилось», тоже, кстати, с очень подростковой темой. Я опишу проекты, в которых участвовали подростки или люди, непосредственно с ними связанные.

Проект «театра горожан» «Педсовет» сделан той же командой, что и казанский спектакль Театральной площадки MOÑ — Йолдыз Миннулиной, Анастасией Радвогиной и Еленой Калагановой, но теперь позвали питерских учителей. Работа шла в четыре этапа — от сбора заявок учителей через очные репетиции к показу спектакля. Основным сценографическим элементом питерского «Педсовета» стали черно-белые кубы, из которых учителя составляли то стену, то башню. Игра в кубики давалась с трудом, как и работа учителя. Голос диктора задавал вопросы, а учителя отвечали на них, переставляя кубы. «Если вам нравится заполнять отчеты, то поставьте куб в стену», «Заберите себе столько кубиков, сколько чашек кофе вы выпиваете в день, а сколько бокалов вина?», «Если вы думали об увольнении, то поставьте кубик в стену», «Обменяйтесь кубами, если ставили оценку за красивые глаза», «Заберите себе столько кубиков, сколько у вас рабочих чатов», «Поставьте кубик в стену, если с детства хотели быть учителем».

Сцена из спектакля «Педсовет».
Фото — Андрей Сухинин.

От смысла вопроса переходишь к личности самого учителя, к его способности «подавать» себя, двигаться по сцене, выполняя буквально хореографический рисунок. Все учителя молоды и красивы. В этом спектакле очевидно, насколько профессия учителя перформативна, насколько педагоги, сродни актерам-звездам, демонстрируют себя, повторяя затверженную роль.

Эту перформативность увидели и создатели спектакля, и решили узнать, откуда такая готовность к выступлению, способность предъявлять себя миру, и всегда ли так было с этими людьми? Наиболее перформативными оказались потомственные учителя. Быть ребенком учителя — значит всегда находиться под повышенным вниманием и контролем. Если в подростковом возрасте это раздражало, то теперь учителя-перформеры научились пользоваться преимуществами и умеют выстраивать личные границы.

Если в казанском «Педсовете» главным был вопрос выгорания или возможностей учителя непрофильного предмета, то теперь речь шла в основном о личных границах и узости системы образования. Живя с учениками в одном районе, учитель не может чувствовать себя свободным, скажем, в покупке нижнего белья или вина в ближайшем супермаркете. Это тоже вопрос для дискуссии, которую затеяли между собой учителя при зрителях: у них разные точки зрения, и у каждого есть аргументы «за» или «против». Здороваться с учителем в его выходной день, встретив в магазине, или не надо? Писать ли учителю в чат в неурочное время? А свободное время учителя — это когда (при всем обилии инструкций, формуляров и тетрадей, которые ты должен проверить)? Некоторые вопросы в зал или комментарии были проговорены таким безапелляционным тоном, что сразу становилось понятно: у этого педагога не забалуешь. Голосовые возможности все-таки много значат в школе. Может, еще и поэтому у зрителя ощущение, что он на уроке. Учителя рассказывают о себе, но ты, как ученик, должен быть готов к ответу. Зал реагировал бурно, и хотя вопросы остались нерешенными, сама возможность порассуждать о них на более широкую, чем класс или родители, аудиторию, выглядит перспективной.

Сцена из спектакля «Актовый зал1».
Фото — Андрей Сухинин.

От прямой речи учителей перейду к прямой речи подростков. Она звучала в двух спектаклях и одном стендап-шоу.

В программе фестиваля был заявлен спектакль Дмитрия Крестьянкина «Крысолов», о котором я уже писала, но режиссер представил еще и одну из частей в триптихе «Актовый зал», над которым три постановочные команды работали со старшеклассниками в двух школах и гимназии. Этот проект шел в несколько этапов, параллельно в трех учреждениях. Каждый режиссер выбрал и форму, и тему.

Режиссер Ксения Павлова и помощник режиссера Евгений Рыжик предоставили подросткам возможность рассказать о себе — что любят, какие они, чего хотят для себя в будущем, — проассоциировать себя с каким-то предметом — кубиком-рубиком, наушниками, книгой. Подростки все вместе «вели» большого кукольного человека из ткани, и им надо было синхронизироваться друг с другом: поведав о себе, предъявив свою разность, они шли выполнять общее дело, «оживляли» неживое тело куклы, вписывались в коллективные действия. Метафора доходчива: мы разные, но можем делать общее дело.

Сцена из спектакля «Актовый зал2».
Фото — Андрей Сухинин.

В части триптиха, поставленной Дмитрием Крестьянкиным и Артемом Кисаковым, обсуждались стереотипы, которые есть у взрослых по отношению к подросткам и у подростков по отношению к взрослым. Именно эта двойная оптика делала представленную часть содержательной, давала объем. Подросток понимал, насколько он сам подвержен стереотипам, насколько стереотипы влияют на то, как его воспринимают взрослые. Например, на экране показывали стереотипное высказывание «Подростки любят танцевать», а школьники давали ответ: «Нет, не так, не все и не всегда, сейчас вот не хотят».

Третью часть делали Екатерина Шихова и Игорь Астапенко, и здесь на первый план выходили социальные контакты внутри класса, между сверстниками, и становилась очевидной сложность вхождения подростка во взрослый мир. Выборы президента в школе, соперничество между самым популярным человеком и девушкой, только недавно пришедшей в эту школу, или выступление на сцене в младших классах: все то из чего состоит школьная жизнь, в чем-то копирующая взрослую, такой мир в миниатюре. Только переживания, эмоции, разочарования — все от первого лица и все реальное, такой сторителлинг про себя и своего друга. Рассказывали не только зрителям, но и ребятам на сцене, работали ансамблем.

Сцена из спектакля «Актовый зал3».
Фото — Андрей Сухинин.

«Шапку надень» — спектакль режиссера Татьяны Павловой в екатеринбургском Молодежном народном театре «Игра» — это попытка понять других и дать возможность другим понять себя. Ребята в этой работе стремились показать, какими они видят нас, взрослых, задавали нужные или болезненные вопросы и пробовали ответить на них сами. Вот в проброс кинутое родительское «Шапку надень!» — это естественное проявление заботы, желание показать свою власть или реальное беспокойство? Эту грань и исследовали ребята: где искреннее, а где навязанное? А что значит «быть настоящим мужиком»: ходить с голым торсом по дому и не носить розовые футболки — или проявить уважение к выбору своего сына и только после требовать уважения к себе?

Неожиданным для меня оказался спектакль питерского ТЮТа «Дзаттере» по «Маленьким трагедиям» Пушкина и текстам Бродского. Принцип организации ТЮТа — все, кроме режиссуры (постановка Татьяны Благовещенской и Кеши Башинского), делают подростки: сами ведут спектакль, создают костюмы, декорации. Свет и звук работал здесь на парадоксальную мысль: молодость дана нам для веселья, но все веселье проходит под зорким надзором смерти на набережной Неисцелимых. Спектакль создавался либо во время, либо сразу после пандемии, и ощущение, что молодость проходит в ожидании смерти, пропитало его. Репродукция картины «Плот „Медузы“» Теодора Жерико, напечатанная на куске ткани, была парусом над оцепеневшей сценой, на ее фоне встретились Мефистофель и Фауст, а в «Пире во время чумы» этот парус был убран. Приплыли.

Сцена из спектакля «Дзаттере».
Фото — архив театра.

Костюмы — яркие, в блестках, с жабо, слегка дикие, гротесковые — не так уж и фриковаты (хотя ладно, такими и были), но контрастировали с бесконечно длинным платьем Смерти. Этот персонаж, как из «Седьмой печати» Бергмана, шествовал по сцене на котурнах, собственно никак не реагируя на происходящее. Он просто был на сцене, все происходило в его присутствии. Статичные, мертвые мизансцены взрывались каким-то диким танцем и снова опрокидывались в статику. Спектакль апеллировал к культурным ассоциациям разного уровня и бэкграунда — от кинокартин Бергмана или Дерека Джармена до советской поп-музыки 80-х. Венецианская набережная Дзаттере, которую Бродский называет ее прежним именем — набережной Неисцелимых, ассоциируется с темой «Пира во время чумы», а время чумы — с пандемией, а пандемия оборвалась сами знаете чем. И кажется, что вопросом звучит утверждение священника, пришедшего на пир в рясе сплошь из блесток: «Юность любит радость?»

Эту фразу повторит в финале женский голос, уже как констатацию, после узнаваемого рингтона железнодорожного вокзала. И плота нет, и поезда ушли. На поклонах звучит песня Пугачевой «Позови меня с собой».

Сцена из спектакля «Кот Бр*дского».
Фото — Андрей Сухинин.

Грань «взрослый — подросток», типы их отношений постепенно выходили на первый план и в книжном стендапе «Кот Бр*дского», хотя у шоу была тема «Быть подростком — это как?». Этот проект тоже проходил в несколько этапов: отбор, кастинг, репетиции, выступление. Подросток рассказывает о прочитанной книге, вписывая ситуацию в свою жизнь или комментируя книжный сюжет. Получается высказывание о себе, иногда разоблачительное, иногда с пафосом и бравадой — «да, я такой, нехороший, а вы-то чем лучше?», с разнообразными претензиями к взрослому миру и иронией над «песочком» (это, если что — все те, кто не подросток).

Стендап предполагает самопрезентацию, и ребята здесь показали себя, свою способность строить законченное высказывание, поставить эффектную финальную точку в шутке и продолжить. Но было ощущение, что зрителю, как в ситкоме, включают закадровый смех или поднимают табличку, где смеяться, а где аплодировать. «Ну, что-то плохо аплодируете. Что, в Питере всегда так мрачно, сыро, идет дождь и все унылые?» «Да, — хочется сказать, — всегда. И нам нравится». Хотя то, о чем говорили ребята без связи с книгами (напомню, это книжное стендап-шоу, где книга — важный аргумент для высказывания), было интересно: что их волнует, что вызывает переживание? Заявление «я буллю свою сестру, потому что я старше», конечно, вызывает оторопь (хотя и понятно, что ради красного словца не пожалею и отца), но есть и продолжение: «Я уважаю свою сестру, потому что она дает мне отпор, хоть и маленькая». Иногда это было смешно и самоиронично, саморазоблачение сочеталось с разоблачением взрослых, а эйджизм с токсичностью, которая подавалась как достоинство, хоть и сомнительное.

Сцена из спектакля «Я танцую, пока ты смотришь на меня».
Фото — архив театра.

Для меня как для зрителя более комфортным, деликатным был танцевальный перформанс «Я танцую, пока ты смотришь на меня» Театральной компании «немхат», где около двадцати молодых людей, юношей и девушек, двигались-танцевали под свои любимые песни. Видно, что тут каждый сам себе хореограф, и невербальные высказывания сообщали нам об этих людях нечто помимо слов — лишенное наигрыша, самолюбования. Хотя казалось, что должно быть наоборот. К этим танцам легко можно присоединиться, что-то изобразить своим телом. Этот перформанс — как концептуальная живопись, где есть иллюзия, что ты тоже так можешь, и даже если не можешь — иллюзия включенности тебя в свой мир есть. Они танцевали, мы смотрели, и это могло быть бесконечно долго, мы любовались и не уставали.

Этот перформанс может стать прекрасной метафорой самого фестиваля «В смысле?!» — мы могли бы бесконечно долго смотреть его спектакли: «Мы смотрим, пока вы показываете».

«В смысле?!» охватил разные жанры и формы современного искусства для подростков, не забывая и о восполнении знаний. Стереотип, что подростки не ходят в театр, был опровергнут. Не только количество спектаклей и перформансов доказывало, как сильно востребован театр в этом возрастном сегменте, но и активность зрителей, которые могли сменить тип отношений с театром: из смотрящих стать действующими. Тем, кто не готов ступить на сцену, предлагалось поразмышлять об увиденном. После каждого спектакля проходили обсуждения, модераторы строили диалог со зрителями, чтобы учесть все впечатления, сомнения, возмущения. Такого фестиваля точно не хватало нашему городу, где подросток становится главным действующим лицом.