«Алые паруса». М. Дунаевский.
Чехов-центр (Южно-Сахалинск).
Режиссер Сусанна Цирюк, художник Кирилл Пискунов.

Мюзикл как вид музыкального театра взывает к публике доверчивой и открытой. Не обещает философских глубин осмысления тем классической и не очень классической литературы, хотя часто на нее опирается. Он обращен к внутренней подвижности, даже физической моторике и сильной эмоции тех, кто почитает современные ритмы и мелодику и не сравнивает каждый миг спектакля с высокими образцами. Особенно с академической классикой, потому что у мюзикла давно имеется своя. Лет сто, как образовалась. С собственными законами и правилами.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Они, в самых общих чертах, таковы: броская схема сюжета, драматические столкновения в музыкально развернутых танцевальных и вокальных сценах — узловых для движения конфликта, смена агрессивных и пронзительно лирических средств выразительности, формы эффектного, технически слаженного зрелища. Здесь законы спектакля неотделимы от музыкально-драматургического материала и поэтому в классическом опять же варианте существуют как целое. Произведение даже лицензируется и продается как целое. Как единство формы и содержания.

Это, правда, противоречит законам театра и, может, поэтому касается не всей продукции, а только определенной, фирменной. Некоторые произведения по воле авторов музыки и текста возможны в новых сценических версиях. Тут действуют законы рынка — мюзикл ни разу не скрывает, что это коммерческое предприятие. Словом, есть в этом виде музыкального театра свои «за» и «против».

Несмотря на скепсис интеллектуалов, ворчание эстетов, сожаления постоянных критиков, мюзикл живет и процветает, порождая не только подражательные опусы а ля Америка, но предлагая и развивая собственные национальные школы. «Алые паруса» Максима Дунаевского явно из этого разряда. Глубоко отечественный продукт, в основе которого — любимая с детства повесть Грина, шлягерные мелодии, современная оркестровка. Словом, классика, хотя прошло чуть больше десяти лет, как написано. Зато спектаклей поставлено — не счесть. Есть режиссеры, на счету которых уже не одна версия. Сусанна Цирюк в их числе. В 2019-м прошел ее спектакль в ТЮЗе им. А. А. Брянцева в Петербурге. Теперь в южно-сахалинском Чехов-центре возник следующий вариант.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Конечно, есть сходство двух версий — оно объяснимо. Комплекс идей о произведении, который уже сформировался, поменять можно в двух случаях: если намеренно ставится такая задача или если первый опус себя исчерпал. Но перед нами не то и не другое. В данном обращении радикальных переделок нет — дорогие режиссеру мысли не утратили желания быть сценически воплощенными со всеми возможными правками и дополнениями применительно к новой площадке и новой труппе. И к новому оформлению. Художник Кирилл Пискунов предложил свою версию решения пространства. На сцене нечто вроде острова погибших кораблей — проржавевшая рубка в окружении обломков палубных построек, покосившиеся лестницы, торчащие в разные стороны остовы сооружений, от которых мало что осталось. Ближе к авансцене слева — огромный ржавый якорь, выброшенный волнами, справа — полоса волнореза. В центре — свободная площадка, будто очищенная волнами. Все это дает возможность разнообразить мизансцены и движения многочисленных персонажей спектакля, реальных и выдуманных — жителей рыбацкой деревушки и духов моря и ветра.

Мир спектакля создан как художественный мир, без попыток привязать историю к времени и месту. Костюмы условны и могли бы быть предельно выразительны, если бы были чуть более спроецированы на нужды мюзикла, с его динамикой и необходимой амплитудой движений. Хотя по намерениям читается желание создать мир жесткой притчи, в которой люди грешны и озлоблены, безнадежно сломлены несправедливостью жизни и лишены всяких надежд. Всяких надежд. Краски сгущены до ненависти.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Так воспринимаются первые же сцены — особенно та, что связана с матерью Ассоль — Мэри. Ее приход в таверну Мэннерса с просьбой о помощи находит ответ предельно циничный и откровенный. Сцена насилия (поставленная в условной пластике — хореограф Антон Дорофеев), в которой участвует не только хозяин дома, но и толпа, оставляет ощущение физического ужаса — на это она рассчитана. И только так возникает образ тотального зла, обобщение, позволяющее не свести вину только к одному конкретному человеку: здесь виноваты все, хотя месть Лонгрена потом коснется Мэннерса-старшего как зачинщика. Но травля Мэри, а потом Ассоль — это травля коллективная, выросшая из социума, потому непреодолимая.

Кстати, в спектакле Ассоль (Алла Кохан / Анастасия Солдатова) и не пытается ее преодолеть. Она, конечно, не как все. Ведь на каждый ее день рождения отец дарит ей игрушку — макет парусника, а на двенадцатый — это парусник с алыми парусами, сделанными из косынки ее матери. Здесь разворачивается одна из ключевых сцен — сцена надежды и взросления, когда маленькая героиня меняется на уже повзрослевшую и продолжает свою песнь надежды. На что? На любовь и чудо. Вот и грезится ей капитан в белом костюме, который увезет в прекрасные дали. И ничего, что даже в мечтах появляется он на ржавом капитанском мостике, и никакого корабля, на котором можно плыть, нет — протек и проржавел.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Иногда Ассоль будто видит реальность и даже пытается стать как все. Ведь общается же с детства с младшим Мэннерсом, приходит в таверну, где ее толкают от одного к другому, будто не прочь повторить эпизод с матерью, примериваются. И все же она согласна там петь. Может, потому, что знает: ей помогают духи моря, а главное — странник Эгль, которого они сопровождают. Он в спектакле вовсе не тот бедный старик, который рассказал девочке красивую легенду о капитане под алыми парусами. Здесь это полуреальный персонаж — не вполне житель обывательской деревушки, скорее, пришелец из какого-то другого края, может, морского, может — горнего. Он по-другому одет — не прозаически, в робу, а скорее по-рыцарски, только щита и меча не хватает. Он — воплощенное понимание, мудрость, справедливость. Эгль в исполнении Виктора Крахмалева становится стержневой фигурой, в нем ощутима внутренняя сила, которую он готов вселить в Ассоль.

Впрочем, немалые изменения по сравнению с повестью Грина внесли сами авторы мюзикла (стихи и либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачева). Романтический флер во многом снят хотя бы тем, что происходит в мюзикле с Греем. Его почти нет.

В спектакле то место, где мы его реально видим, называется словом «бордель», куда приходит вовсе не красавец-аристократ, а разочарованный и циничный, несколько помятый жизнью мужчина — завсегдатай подобных заведений (Денис Кручинин / Алексей Солдатов). И вовсе он не богат и не покупает тонны алого шелка, просто замачивает уже имеющиеся полотна в красном вине. Понятно, что алыми они будут только в глазах Ассоль. В спектакле тема сомнения в том, что мечты сбываются, отдана сцене финала. Прибытие Грея и ставший алым задник сцены — это уже момент как бы за пределами действия. Он не для героев, с которыми неизвестно что еще будет, он для зрителей, на аплодисменты и поклоны. Это постскриптум.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

А сам спектакль заканчивается раньше, когда Ассоль дарит Мэннерсу-младшему свою игрушку — маленький парусник с алыми парусами. Передает как эстафету. Как благодарность за любовь, желание спасти от суда ее отца, как плата за чувство вины — ведь уходит она от Мэннерса из-под венца. Этот жест — жест сожаления и возможности чуда уже не для нее, для другого, готового преобразиться. Во всяком случае, так спектакль позволяет думать. Решение образа Мэннерса-младшего и в первой версии было ключевым. Он для режиссера фигура внутренне противоречивая, конфликтная и не случайно является драматическим центром. В питерском ТЮЗе его играл юный красавец, восходящая звезда Федор Федотов. Играл с романтическим порывом, взлетал на лестницы и спускался вниз, будто проснулась в нем пламенная душа, способная вдохновиться любовью. В сахалинском варианте два исполнителя роли Мэннерса — очень разные и совсем не романтики. Они оба (Руслан Алямшин / Илья Романов) и каждый по-своему чуть странноваты и именно этим родственны Ассоль.

И еще, каждый из актеров пользуется тем, что в драматургии спектакля младшему Мэннерсу дано время, чтобы донести до зрителя мысль о способности этого героя любить. Это не означает, впрочем, что образ стал вдруг благостным. Нет, Мэннерс по-прежнему колюч и неоднозначен, но именно метания, интерес, в какую сторону его повернет, делают его более объемным, что вообще не очень свойственно мюзиклу как таковому.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Способ существования, который диктуется мюзиклом, не очень привычен для драматических актеров. Скажем прямо, совсем непривычен. Чехов-центр никогда прежде не обращался к опыту музыкального театра. Слов мало, основные моменты роли — в пении. И тут надо отдать должное отваге и проделанной театром работе по освоению доселе неведомого материала. Музыкальный руководитель постановки Александра Чопик явно заслуживает быть отмеченной, хотя, понятно, не всем пока удается петь стабильно и ровно. То же и с пластикой — танцевать всем еще и танцевать. Такой тренинг только на пользу и драме, и мюзиклу. И вообще тренинг. Труппа молодая, полная сил и желания работать, энергия бьет ключом. Успех у публики налицо. Ощущение подъема. Словом, есть все, что необходимо для самых высоких художественных достижений.