А. П. Чехов. «Чайка». Театр «Сатирикон».
Режиссер Юрий Бутусов, художник Александр Шишкин, композитор Фаустас Латенас

Вечером 15 апреля, пока в московском Гостином дворе вручали «Золотые маски», на сцене театра «Сатирикон» проходила премьера «Чайки» в постановке Юрия Бутусова.

Примерно год назад в афише МХТ мелькнул «Иванов» Юрия Бутусова. Это было первое обращение режиссера к Чехову, попавшее в поле внимания отечественных театралов (в Корее к этому времени Бутусовым уже была поставлена «Чайка»). Но оказалось, что дирекция одного из самых влиятельных театров страны не может позволить себе эксперимент на главной сцене, если он не собирает кассу, независимо от его художественной ценности. Потом были слухи о невыпущенном «Отелло» Бутусова в этом же театре, затем о так и не увидившем свет «Пере Гюнте» в театре им. Евг. Вахтангова. Причины были покрыты завесой тайны, но после «Иванова» стало ясно — в творчестве одного из ведущих режиссеров страны наступил переломный момент. С нетерпением ждали «Меру за мерой» в театре им. Вахтангова — после премьеры осталось смутное ощущение, ведь ждали шедевра, а получили всего лишь очень хороший спектакль. Схожее чувство возникло после «Человек=Человек» по Брехту, поставленного в Александринском театре. Неужели пронзительно-тихий, минималистичный «Иванов» был случайностью? Неужели шекспировский абсурдизм («Король Лир», «Макбетт» Ионеско, «Ричард III», «Гамлет») исчерпал потенциал этого уникального в своем роде режиссера? И вот, после некоторого затишья, за время которого Юрий Бутусов был назначен художественным руководителем родного ему питерского театра Ленсовета, — выходит премьера «Чайки».

Все вопросы о творческом кризисе Бутусова снялись сами собой. Перед московским зрителем предстало полотно из четырех актов, решенных с редким для русской сцены чувством свободы и столь же редким уровнем профессионализма. Чтобы сразу дать почувствовать уникальность «Чайки»: здесь, например, режиссер сам врывается в свой спектакль, рушит декорации, отплясывает, как полоумный, орет и носится по залу.

Четыре акта, три антракта. В первом антракте театр под руководством Константина Райкина покинула та незначительная часть аудитории, которая не читала пьесу. Во втором — та, что не знает кто такой Юрий Бутусов. В третьем — та, что живет за городом (чтобы успеть на транспорт). Оставшиеся зрители устроили шумные овации после четвертого акта. Но даже при таком оттоке публики ощущение переполненного зала не пропало. При всей сложности компоновки текста и нарушениях сюжета, спектакль проходил в полной тишине под пристальным вниманием зрительного зала.

Драматургия Чехова, как и, к примеру, Шекспира, сегодня имеет уникальный статус текста как материала для игры, т. к. на сам текст пьесы наложен огромный пласт интерпретаций, трактовок, опытов и т. п. Режиссер, ставя «Чайку», ставит уже не столько саму пьесу, сколько систему представлений и пониманий этого текста с учетом личного культурного опыта.

Комедия Чехова была с усердием препарирована Бутусовым, но не до неузнаваемости (как это часто случается), а наоборот — до нарочитой узнаваемости. Многие сцены буквально дублируются, зрителю предлагается несколько вариантов. Здесь даже актеры меняются ролями (Аркадину в некоторых сценах вообще играют одновременно две актрисы), создавая целый ряд интерпретаций в рамках одного спектакля. Все условности здесь разрушены — на сцене в открытую действуют реквизиторы и работники сцены; гримерки стоят тут же; закончив этюд, актеры позволяют себе просто уйти за кулисы.

Бутусов смело и умело задействует всевозможные театральные средства по мере их необходимости: из динамиков на всю катушку несется звук огня — и этого достаточно, чтобы «увидеть», как Треплев поджигает свой театр; весь первый акт построен на статичном освещении (прием почти авангардный по сегодняшним меркам); темпоритм местами медитативен, почти ритаулен и т. д. Судя по всему, то или иное решение здесь обусловлено не логикой сюжета, а логикой состояния и атмосферы. Атмосферы и состояния чеховской «Чайки» или режиссера Юрия Бутусова, ставящего чеховскую «Чайку», — это уже большой вопрос.

Сатириконовская труппа, в отличие от, например, вахтанговской или мхатовской, неминуемо находит полное взаимопонимание с Бутусовым. Возможно, не случись этого взаимопонимания, не возникни командный дух, упомянутые чувство свободы и уровень профессионализма не были бы достигнуты. На примере этого спектакля как раз очень хорошо видно, как актерскими силами живет режиссерский (концептуальный, интеллектуальный) театр.

Несмотря на то, что в ходе спектакля актеры примеряют на себя разные роли, у каждого есть своя одна, наиболее постоянная. Нину Заречную, например, играет Агриппина Стеклова со своими невероятными рыжими волосами, а Треплева — скромного роста Тимофей Трибунцев. Представляя себе хотя бы визуально этих артистов, легко понять очевидно небанальное распределение ролей. Дорн — Артем Осипов — молодой, активный, осанистый и элегантный. Медведенко — Антон Кузнецов — с голосом льва, высокий и агрессивный. Он же, преобразуясь в феноменального фрика, исполняет Шамраева (про него здесь Дорн скажет: «Тихий ангел пролетел»).

Сценография «Чайки» Александра Шишкина не похожа на его сатириконовские работы («Король Лир» или «Ричард III»). Тут — совершенно иной подход. На сцене немалое количество «лишних» предметов, элементов, никак не задействованных в ходе всего спектакля (так в «Иванове» оформленным Александром Боровским, у первого ряда стояло пианино, на котором никто не играл). В «Чайке» не используются полотна ткани, даже занавеса нет. Основная гамма — ч/б. Основная фактура — пластик, веревки, дерево. В целом создается атмосфера некоего давным-давно начатого и так и не законченного ремонта. Иначе говоря — атмосфера рабочего процесса. Это буквально сочетается с принципом актерского существования, близкого к репетиционному, рабочему.

«Чайка» Юрия Бутусова — образец самого настоящего европейского современного театра большой формы. Визуальный образ спектакля вызывает огромное количество ассоциаций — от Някрошюса до Остермайера (и Серебренникова). Но, в отличие от подавляющего количества европейских примеров, классическая драматургия для Бутусова — не повод для интерпретации, а повод для Театра, для Игры. Этот повод непостижимым образом перевешивает разного рода политические, социальные и формальные поиски множества представителей современного европейского театра.