«Крысолов». По поэме М. Цветаевой.
Театро Ди Капуа.
Режиссер Джулиано Ди Капуа, автор идеи и компиляции текста Илона Маркарова.

Катакомбы Петрикирхе стали идеальным местом для спектакля о детских колониях. Спуск вниз, в подвальное помещение, где люди, не снимая верхней одежды, сидят тесно-тесно перед красным бархатным занавесом, становится частью спектакля. Если зрительская часть катакомб раскрашена в яркие цвета, как будто сошедшие с детского рисунка, то та половина помещения, где находятся актеры, напоминает любое государственное учреждение: верхняя половина колонн выкрашена в белый, а нижняя — в серовато-зеленый.

Сцена из спектакля.
Фото — Тая Овод.

Спектакль все время существует на несовпадении, на трещине между двумя смысловыми пластами. Под текст «Крысолова» Цветаевой о городе Гаммельне трое актеров (Илона Маркарова, Игорь Устинович, Александр Кошкидько) исполняют что-то среднее между танцем и физическими упражнениями, но постепенно их движения начинают иллюстрировать полную противоположность слов: «вовремя засыпай» — жесты изображают воткнутую в шею заточку, «город-благость» — руки показывают перерезанную шею. Актеры выглядят как куклы — с высокими шутовскими колпаками и сбитыми набок бумажными жабо, — и двигаются они как марионетки или заведенные игрушки.

Строго говоря, спектакль не вполне является инсценировкой «Крысолова» Цветаевой. Сам Крысолов не появляется на сцене (лишь периодически мелькают артисты в жутких крысиных масках), он скорее — вся система, которая в итоге забирает детей навсегда: большинство попавших в колонии в детстве возвращаются туда снова, потому что они больше не умеют жить самостоятельно («Мне здесь лучше, меня накормят три раза в день, спать уложат, утром поднимут, что еще нужно?» — говорит один из персонажей).

Сценическое действие состоит из небольших этюдов, которые всегда сопровождает живая музыка. Прежде всего, это труба (исполнитель Вячеслав Гайворонский) — она первое и последнее, что мы видим, выглядывает между половинками занавеса. Вячеслав Гайворонский создает невероятное звуковое разнообразие, не только исполняя музыку в ее общепринятом значении, но и, например, с помощью трубы изображая голос в телефонной трубке.

Сцена из спектакля.
Фото — Тая Овод.

Некоторые эпизоды сопровождает фортепиано или пение всех возможных жанров, от рэпа до песни, напоминающей мусульманскую молитву. Музыка в спектакле лишает заключенных всего человеческого: как роботы, они повторяют речитатив, или подпевают детской песне под фортепиано, или затягивают христианскую молитву со словами «Господи, спаси от лесоповала и защити от вышки». С другой стороны, музыка же становится единственной отдушиной, давая возможность молиться, петь или читать рэп о том, что волнует, сохранять свою душу.

Из отдельных небольших сцен складывается сквозная история о заключенных, которые убили своего лейтенанта и заразились СПИДом — по одной версии, от лейтенанта, по другой — самостоятельно, чтобы не стать «опущенными». Из них же вырисовывается и общая картина заключения. Актеры практически никогда не прикасаются друг к другу, даже когда их персонажи — заключенные, сидящие вместе и говорящие друг с другом. Они всегда общаются, практически отвернувшись друг от друга, обычно между ними есть препятствие в виде стены или просто пустого пространства. Они все время кажутся придавленными тяжелым потолком, а уходя, пропадают, растворяются в темноте.

Тотальное одиночество и изоляция затрагивают и их родителей: когда одного из заключенных в финале спектакля навещает мать, пытающаяся найти для сына лекарства от СПИДа, она говорят с ним через колонну, не видя его. Сын же пытается утешить ее тем, что хотя бы в колонии закончит одиннадцать классов, и она, соглашаясь («Тебе здесь лучше»), уходит, пока он зовет ее: «Ма? Ма!»

Единственная связь с внешним миром — это телефон, который держит в руках пожилой мужчина (Андрей Жуков). По нему можно звонить родным и знакомым, чтобы рассказать о своей жизни в тюрьме или похвастаться осуществлением мечты собрать музыкальную группу, сыграв для иллюстрации на гитаре «Березовый сок».

Сцена из спектакля.
Фото — Тая Овод.

Через телефонный звонок в том числе раскрывается и вторая важнейшая тема спектакля — вера и религия. На обломках стены справа от «зрительного зала» на корточках сидит персонаж Игоря Устиновича и хриплым низким голосом увещевает пожилого мужчину, который только кивает и отвечает «ага» на каждое «слышишь?» своего тюремного проповедника. Свет «на сцене» в этот момент приглушен, а сверху на актера падает луч света — так, что он становится похож на горгулью. Его слова при этом — попытка превратить заключение в высшее благо: «Вы лишены свободы, но на самом деле вы лишены свободы зла». Но нависает «горгулья» не только над человеком, а как будто и над всем залом.

В другом эпизоде героиня Илоны Маркаровой, измеряя линейкой черты одного из заключенных (Игорь Устинович), заразившего себя СПИДом и убившего лейтенанта, вопрошает, как же так вышло, что для создания мира всемогущему Богу понадобилось зло. Эти ее реплики чередуются с объявлением замеров длины носа, скул, ушей и пальцев заключенного, который и является тем самым злом, о котором она говорит, — это просто молодой парень, который молча смотрит в зал пустыми глазами, озвучивая уходящему адвокату свою просьбу: «Попросите их, пусть учтут, у меня же мать, мне же помогать нужно!»

Однако «Крысолов» — это вовсе не документальный спектакль о том, как ужасны колонии, как несправедливо заключение на три года за воровство оловянной посуды на пять тысяч рублей, украденной ради того, чтобы купить торт и конфеты для празднования дня рождения. Спектакль Джулиано Ди Капуа — художественное высказывание о социальной изоляции, о тщетных попытках соединить религию и веру с реальностью, о болезненном патриотизме, заканчивающемся подвалом, и о повсеместной несправедливости, которая настигает не только заключенных, но и полицейских — большой монолог о сложностях работы и увольнениях честных полицейских произносит женщина-следователь (Илона Маркарова). При этом она аккомпанирует себе на фортепиано и играет «Похороны куклы» Чайковского, изливая Петру Ильичу душу — она то играет, то перестает, то отходит от фортепиано, то снова возвращается к нему. В ее игре все более и более чувствуются разлаженность и дисгармония.

Сцена из спектакля.
Фото — Тая Овод.

Последним несовпадением смысловых пластов становится финал спектакля. Под песню «Гляжу в озера синие» Андрей Жуков медленно закрывает занавес, в железные кольца обеих половин которого продета цепь — ее лязг более чем красноречив. Озера и ромашки остаются где-то там, на другой стороне, в мире, где не существует подвалов и катакомб, а здесь закрывается на замок от всего мира сама страна, продолжающая творить несправедливость по эту сторону занавеса.