«Наказание. Эпилог». По мотивам романа «Преступление и наказание» и повести «Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского.
Омский Северный драматический театр имени М. А. Ульянова.
Автор инсценировки и режиссер-постановщик Константин Рехтин, сценограф и режиссер-постановщик Владимир Сафронов.
Этот спектакль единственного и молодого (всего-то 20 лет) театра старинного города Тара начинается там, где кончается «Преступление и наказание» и берут начало «Записки из Мертвого дома»: «Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге заключен ссыльнокаторжный второго разряда Родион Раскольников». Персонаж спектакля, у которого два имени (точнее, прозвища), Автор и Гончар, напомнит, что город этот называется Омск (всего-то триста с чем-то километров от Тары, по сибирским меркам — не расстояние) и что наказание там отбывал еще один ссыльнокаторжный — петрашевец Федор Достоевский.

В. Ковальчук (Сонечка), Я. Голубев (Раскольников).
Фото — архив театра.
Автор (его умно и деликатно играет Роман Николаев) вовсе не Федор Михайлович в натуре, хотя и выводит на сцену одного героя за другим, а затем, кажется, направляет движение их мыслей, чувств и поступков. Он автор в каком-то более высоком и универсальном смысле, создатель мира и человека. А потому и Гончар («кто создан из камня, кто создан из глины…»). Ремесло гончара в сценическом пространстве материализуется самым буквальным образом: он и помогающая ему Соня Мармеладова будут мять глину, запускать гончарный круг, собирать черепки своих созданий, яростно брошенных на землю Раскольниковым, и продолжать это вечное дело. По легенде в гончарной мастерской работал на каторге и сам Достоевский.
«Наказание. Эпилог» — спектакль воспоминаний. Мучительных воспоминаний Раскольникова не столько о совершенном преступлении, сколько о напрасном признании в нем, о раскаянии, не облегчившем ни ум, ни душу. Являющийся в воспоминаниях и обретающий весомую сценическую плоть Порфирий Петрович (гремучая смесь веселого демона и лукавого чекиста) — главный собеседник в этих диалогах с прошлым, попытках понять, оправдать, осудить… Александр Горбунов в роли Порфирия — самая виртуозная актерская работа спектакля. Его герой — круглый, шутливый, улыбчивый, иезуит и «буффонс», способный, кажется, и колесом пройтись, — играет с Раскольниковым, как сытая кошка с мышью. Циничное неверие в высоту и искренность помыслов идейного убийцы и живой интерес «зоолога» к любопытному подопытному экземпляру.

А. Лялин, А. Черепков (Арестанты).
Фото — архив театра.
Порфирий — персонаж из прошлого Раскольникова. Но есть те, кто рядом, кто любит или ненавидит здесь и сейчас. Про любовь — это Соня. Редкий случай: Варвара Ковальчук играет так, что на сцене материализуется не изображение и уж, конечно, не имитация чувства, а самая подлинная любовь с всепрощением, внутренним светом, теплотой и нежностью. «История постепенного обновления человека», подлинного раскаяния и смирения, когда «вместо диалектики наступила жизнь», и в финальных главах романа, и в спектакле это прежде всего история любви, точнее, любящей.
Но про нелюбовь в этом «Наказании…» все же больше. Константина Рехтина, как, впрочем, и Федора Достоевского, чрезвычайно занимают взаимоотношения Раскольникова с каторжниками «из простых», с народом то есть. «Ты барин! — говорили ему. — Тебе ли было с топором ходить; не барское вовсе дело». С другой стороны: «Вообще же и наиболее стала удивлять его та страшная, та непроходимая пропасть, которая лежала между ним и всем этим людом. Казалось, он и они были разных наций». Каторжники (этого коллективного персонажа играют четыре актера: Василий Кулыгин, Иван Шатов, Евгений Хлюм и Александр Черепков) ужасно живописны (может быть, даже слишком, так обычно изображают арестантов в какой-нибудь не тронутой режоперой «Катерине Измайловой»), простодушны и искренни, как дети, и в разбойничьих песнях, и в леденящем душу рассказе про то, как вел резать мальчика, а он признался, что боится крови. Тот самый чудесный русский народ, что убьет, а душа голубиная, живет не по закону, а «по совести», не умом, а сердцем, а уж какие демоны гнездятся в этом сердце… Что верит в Бога и против начальства не бунтует.

Я. Голубев (Раскольников).
Фото — архив театра.
А Раскольников — человек ума, горестных и горьких раздумий, интеллектуал и книжник, неверием поверяющий бога, а бунтом — любое начальство. Два мира, и им не сойтись ни полтора с лишним века назад, ни в нынешних несовпадениях интеллектуалов-либералов и народа-патриота. Именно это горькое открытие на мартовской премьере в Таре показалось главным содержанием спектакля, хотя Константин Рехтин («отбывший» в свое время срок в Президентском совете по культуре, а там и в вегетарианские времена не очень-то жаловали либералов) начинал работу над «Наказанием…» в другое время и, возможно, совсем с другими идеями. Но русская весна-2022 расставляет свои акценты.
Раскольникова играет юный актер Ян Голубев. С тонкими чертами лица, изяществом движений и некой общей милотой и кротостью, заставляющей видеть в нем не столько Раскольникова, сколько Мышкина, — весьма интересная трактовка, вряд ли бывшая в замысле.
В сценографии и костюмах Владимира Сафронова много точных и образных решений: бревно, способное обернуться крестом для распятия, бубновый туз на спине Раскольникова, живописные лохмотья каторжников, глиняная мастерская Гончара… Важно, что все это складывается в нечто цельное, в замечательное пространство для игры и поиска смыслов. В спектакле много живой музыки (композитор и исполнитель Дмитрий Бедунов), впечатляющие работы педагога по вокалу Ирины Криницыной и хореографа Ирины Горэ.
Глубокая, умная, страстная работа, очень созвучная и великой прозе Достоевского, и горькой злобе и бессильной мысли сегодняшнего дня.
Эх! У Константина Рехтина в Таре отличный театр, и вот видим ещё подтверждение тому. И, однако, возражу Владимиру: Достоевский уж точно не поддержал бы деление на «быдло» и «интеллигентов-либералов», отнесся бы к этой брезгливой клановости с брезгливостью же. Посмотрим вокруг и на себя оглянемся. Склонность отключать мозги не связана с социальным статусом. И всегда так было. На отрицательную селекцию есть, из последних сил, противовес, и он тоже виден, внутри и вокруг. Какая бы то ни было надежда — только на это.
Слово «быдло» не из моего лексикона и не из «лексикона» этого спектакля. Все несколько сложнее и потому трагичнее.
Чудесный ответ, и конечно, спектакль Рехтина того стоит. Знаю этот театр, и рецензия убеждает. Но я-то говорю о том, что сейчас висит в воздухе: о расхожей и наивной оппозиции «интеллектуалов-либералов» и «народа-патриота», которая якобы что-то объясняет. На мой взгляд, «быдло» — честное слово из сельскохозяйственного словаря (волы в упряжке, скот — В «Картинках с выставки» есть такая пьеса, «Быдло», с мощным звучанием). В расширительном значении это презрительная кличка так называемого «массового человека», как антитеза «элите». Повторю, ссылаясь и на наших классиков, что склонность отключать мозги, а с ними и душу не зависит впрямую от социального статуса, что подтверждается и сегодня.