О XIX Всероссийском фестивале театрального искусства для детей «Арлекин»

В разных городах России есть фестивали театра для юных зрителей, но, тем не менее, именно «Арлекин» в Петербурге аккумулирует все возможности большого серьезного форума и удерживает позицию главного фестиваля театрального искусства для детей и подростков (сегодня самый сложный возрастной сегмент — тинэйджеры — стал важнейшей целевой аудиторией).

Афиша фестиваля.
Фото — архив театра.

«Арлекин-2022» — это целая система разнообразных программ: спектакли, участвующие в конкурсе на соискание Российской Национальной премии в области театрального искусства для детей «Арлекин» (девять); внеконкурсные спектакли (семь); лаборатория молодой режиссуры (три эскиза по пьесам из шорт-листа Конкурса новой драматургии для детей и подростков «Маленькая ремарка»); двухдневный образовательный семинар; круглые столы и творческие встречи… Фестивальная декада перенасыщена всевозможными событиями, и отразить их полностью не представляется возможным. Но есть желание сказать о том главном, что прозвучало как неслучайный месседж сегодняшнему зрителю — от театральных творцов.

Важно подчеркнуть, что большинство показанных спектаклей были уже проанализированы на наших страницах, что, как мне кажется, дополнительно подчеркивает: фестивальная программа складывается из постановок существенных, отмеченных критикой. Собранные в афишу фестиваля, эти работы попали в новый контекст и проявили (пусть не все, часть из них, причем как конкурсные, так и внеконкурсные) одну очень серьезную тему, которой глубоко занимается искусство вообще и театр в частности.

Это многоаспектная тема памяти.

Фестиваль с озорным, театрально-лучистым именем «Арлекин» шел печальной и тревожной весной-2022, и волей-неволей прочитывались в спектаклях вопросы к изменившейся реальности за стенами театра. То, чем мы живем сегодня, не может не иметь корней в том, что уже было с нами или с нашими предками… И тема прошлого, с которым нынешнее время взаимодействует самыми разными способами, властно заявила о себе, выступила на первый план. История страны, повлиявшая на личность и судьбу, прошлое конкретного человека, отзывающееся в его настоящем, рифмы и переклички разных этапов истории, путешествие по родословной как поиск самоидентификации, воображаемое прошлое и нереальное настоящее — невозможно перечислить все грани темы.

Сцена из спектакля «Сахарный ребенок».
Фото — архив театра.

«Сахарный ребенок». О. Громова.
Творческий центр «Среда» и Театрально-культурный центр им. Вс. Мейерхольда.
Инсценировка Полины Бородиной, режиссер Полина Стружкова, художники Ксения Перетрухина, Леша Лобанов и Шифра Каждан.

Этот короткий, всего на час, камерный спектакль выглядит принципиальным жестом — его создатели расширяют территорию театра для детей, переносят границу туда, где, казалось бы, детям «неинтересно». Причем речь не о тематическом расширении — потому что спектакли о периоде сталинских репрессий для юных зрителей уже появлялись («Дети ворона» в том же Центре им. Вс. Мейерхольда, например), — а о художественном. Стиль спектакля Полины Стружковой — сдержанный, строгий, без украшений — отсылает к документальному театру, в котором актеры не перевоплощаются в персонажей и не разыгрывают фабульные эпизоды, а транслируют текст. Из рук в руки передают зрителям факты, причем факты подлинной, реальной истории. В этом случае (и это прекрасная особенность хороших детских спектаклей вообще) юный зритель получает еще и театральный урок, урок незнакомого театрального языка. Одновременно с человеческими, эмоциональными впечатлениями и знанием о том, КАК это было.

Трое актеров, безликие стеллажи и ряды одинаковых картонных коробок — вот, собственно, и все. Зрители вместе с артистами попадают в архив — в хранилище вещдоков, улик, свидетельств ушедшего времени, когда-то и где-то существовавшей жизни. Коробки подписаны (зрителям предлагают зачитывать вслух названия, как бы касаясь зарубок на дереве памяти). Постепенно все коробки будут раскрыты, их содержимое оживит для нас историю девочки Стеллы Нудольской, чье детство пришлось на конец 1930-х — начало 1940-х годов. То, что было закупоренным от любых взглядов неизвестным прошлым, станет настоящим в прямом смысле: вокруг воцарится хаос разбросанных коробок, но мы проникнем в их нутро и практически на ощупь познаем чужой опыт, присвоим его.

Артисты в «Сахарном ребенке» как будто ничего не играют. Их работа похожа на расследование, они взаимодействуют с предметами и фрагментами текста (которые тоже обнаруживаются в коробках), которые в итоге должны сложиться в связную историю. Но от начальной собранности и прохладной деловитости профессионалов-архивариусов артисты постепенно, понемногу, очень выверенно переходят к существованию более теплому. Проступают контуры судьбы — и одновременно с возникновением и «природнением» человека-персонажа усиливается степень присутствия Анастасии Сапожниковой, Евгения Козлова и, особенно, Марии Тухарь, которая читает большую часть текста воспоминаний героини. Она не становится впрямую девочкой Элей, сосланной в Киргизию вместе с матерью как ЧСИР, или взрослой женщиной Стеллой, которая описывает все события гораздо позже. Но, несмотря на специально «невыразительное» чтение актрисы, ты вместе с остальными зрителями напряженно и сочувственно вслушиваешься — и вот уже, глубоко погруженный в историю, ясно видишь и бескрайнюю суровую степь, и худую девочку, которую киргизы прозвали «кант бала» («сахарный ребенок») из-за бледности и светлых волос… «То, что было не со мной, помню».

Виталий Гордиенко.
Фото — архив театра.

«Куда исчезли мои друзья?» Е. Шварц.
Санкт-Петербургский государственный детский музыкальный театр «Зазеркалье».
Автор инсценировки, режиссер и исполнитель Виталий Гордиенко.

В моноспектакле заслуженного артиста Виталия Гордиенко (он же автор инсценировки и режиссер) звучат тексты из разных эпистолярных произведений Евгения Шварца — дневниковых и мемуарных записей. А перед тем, как артист выходит на площадку Белого зала театра «Зазеркалье», на экран выводятся цитаты из знаменитых пьес: «Тень», «Дракон», «Обыкновенное чудо», «Два клена»… Честно говоря, трудно поверить порой, что эти слова написаны не вчера в фейсбуке. И ведь все эти реплики очень хорошо знакомы, но буквы на белом экране проступают и пульсируют актуальными смыслами, и это тоже «обыкновенное чудо».

Гордиенко оформляет свой моноспектакль нарочито традиционно, почти старомодно — как творческую встречу артиста с публикой и художественное чтение. Но это, безусловно, специально созданная рамка для того, что содержится внутри — для полного боли и ужаса послания о несчастной судьбе страны, опять и опять проходящей через мрак тоталитаризма, удушения свободы, подавления живой мысли.

«Куда исчезли друзья» Шварца, мы знаем. Их увезли «черные маруси», они сгинули в подвалах НКВД, на этапе или в лагерях, а если не сгинули и вернулись, как Заболоцкий, то это чудо уже не было обыкновенным. Евгений Львович поименно вспоминает своих соседей по «писательской надстройке» (дом на канале Грибоедова), и остроумные, порой не без ядовитости и сарказма истории посиделок в «Культурной пивной» сменяются разрывающими душу рассказами об арестах, о высылках, о тяготах оставшихся семей «врагов народа». Поэты Заболоцкий, Хармс, Олейников, редактор Генриетта Левитина и ее муж, многие-многие другие коллеги, в чьи судьбы ворвалась «чума», как называет Шварц беду репрессий 1930-х годов… «Нет, этого еще никто не переживал за всю свою жизнь, никто не засыпал и не просыпался с чувством невиданной, ни на что не похожей беды, обрушившейся на страну», — произносит Гордиенко, и ощущение сопричастности отзывается болью. Артист вроде бы лишь озвучивает чужие воспоминания, но предательская слеза сверкает под светом прожектора, когда он рассказывает о последней встрече Шварца с Олейниковым. Николай Макарович пытался что-то рассказать Евгению Львовичу, о чем-то с ним поговорить… Но не решался, менял тему разговора, говорил о незначительном. Предчувствие гибели парализовало поэта. И осознание, что он вот-вот исчезнет навсегда, парализовало его собеседника.

Противоречивость состояния, в котором внешне течет обычная, даже иногда веселая жизнь, а рядом происходят чудовищные по своей жестокости и абсурдности процессы, очень точно фиксируется артистом. Может быть, спектаклю не вполне хватает композиционной стройности, созданной решительной режиссерской рукой, но эмоционально он воздействует с исключительной силой. Богатейший литературный и исторический материал принесен на сцену очень вовремя, и благодаря Виталию Гордиенко зритель оказывается вовлечен в переживание далекого опыта как своего.

Сцена из спектакля «Иваново детство».
Фото — архив театра.

«Иваново детство». По мотивам повести В. Богомолова «Иван».
Казанский государственный театр юного зрителя.
Автор инсценировки, режиссер и художник Антон Федоров.

Казанский ТЮЗ приехал на «Арлекин» в статусе лауреата почетной премии «За весомый вклад в развитие детского театра России», и спектакль Антона Федорова «Иваново детство» открывал фестиваль, что, конечно, не было случайностью. Эта тихая работа, как и «Сахарный ребенок», осваивает новые территории детского театра, вернее, заново возделывает, перепахивает старые. ТЮЗы всегда любили ставить о войне, но такие сложные по художественному языку спектакли — большая редкость.

Лента памяти разворачивается медленно, никакой динамики и сильных, ярких событий в привычном смысле этого слова на сцене нет. Наплывы, многократное умножение визуальных образов, многоуровневая загадочная звуковая партитура, разорванная фабула — все это требует погружения зрителя в непривычное интеллектуальное состояние, в процесс сопряжения разных потоков (голосового, музыкального, изобразительного), идущих со сцены. Для юного зрителя такой спектакль — необычный опыт погружения в особый мир, резко отличающийся от обыденного.

Материалом для режиссера становится не столько повесть В. Богомолова о мальчике на войне, сколько фильмы А. Тарковского (не только «Иваново детство», но и «Зеркало», в котором живут художественно преломленные воспоминания автора о собственном детстве). Детство здесь — место памяти, это не столько время, сколько некое воображаемое, иллюзорное пространство, куда надо проникнуть, преодолев, например, реку как мифологическое препятствие. Недаром в самом начале взрослый Иван (Нияз Зиннатуллин), сидящий на авансцене справа у стола, звонит по телефону своей матери (Полина Малых) и спрашивает название реки, которая была чем-то важна для них обоих и которую он сейчас забыл… Черный телефонный аппарат возникает на экране в глубине дощатого сужающегося павильона, как на дне колодца. Там же, на экране прихотливо наслаиваются кадры из фильмов, а мать, сидящая на сцене, рифмуется с героиней Маргариты Тереховой, сидящей на изгороди спиной к зрителю в фильме «Зеркало». Можно подумать, что Иван — это сам Тарковский, из осколков воспоминаний, снов и фантазий, из писем, старых фотографий и карандашных набросков монтирующий свой киномир. Но по ходу действия приходит и другая мысль: это тот же самый мальчишка, что погиб на страшной войне, это его непрожитая жизнь, параллельная вселенная. И для сегодняшнего подростка, чувствующего себя своим в виртуальной реальности, такая непростая двойственность может оказаться вполне доступной.

Подробно об этом спектакле, номинанте «Золотой Маски», читайте в статье Владиславы Куприной «Я могу говорить»" (№ 106 «Петербургского театрального журнала»).

Сцена из спектакля «Квадрат».
Фото — архив театра.

«Квадрат». Д. Крестьянкин.
Плохой театр.
Режиссер Дмитрий Крестьянкин.

«Перья».
Упсала-Цирк.
Режиссер Лариса Афанасьева.

Два абсолютных фестивальных хита, «Квадрат» и «Перья», объединяет воспоминание о девяностых, об эпохе, разодранной противоречиями — от самых сумасшедших надежд и ощущения открывшейся свободы до самых горьких разочарований и потерь. И если в зрелище, жанрово характеризуемом как новый цирк, эпоха предстает вполне обобщенной, и конкретные 90-е годы ХХ века можно лишь угадывать по какому-то острому чувству бесприютности, излучаемому подопечными Ларисы Афанасьевой, то в «Квадрате» об этом времени говорят в течение всех двух часов действия, это не фон для героев, а плотная среда, определившая в их жизни слишком многое. «Память — это зеркало, в котором мы рассматриваем отсутствующих» — эпиграф, открывающий «Перья», мог бы предшествовать и «Квадрату», чьи герои — друзья детства и отрочества режиссера Дмитрия Крестьянкина, тульские подростки постперестроечного времени. Рассматривая отсутствующих, в том числе — себя из прошлого, создатели спектаклей говорят о том странном времени, когда тектонические сдвиги истории колебали и взрывали большую страну, а людям было больно от этих глобальных потрясений.

Создатели называют «Квадрат» рейв-спектаклем и даже просто дискотекой. И правда, череду эпизодов прослаивают танцевальные паузы, в которых зрители могут выйти на «танцпол» (квадрат картона в центре зала, где и сосредоточено действие) и отплясывать вместе с актерами. Это происходит естественно, само собой, и, кажется, даже те, кто не идет на квадрат, тоже танцуют на своем месте, слегка покачиваясь, кивая в такт, или даже мысленно. Эмоциональная связь публики и молодых артистов устанавливается сразу и только крепнет по ходу спектакля. Документальные тексты, подлинные истории вызывают острое чувство узнавания. Невозможно не заплакать о нашей странной несчастной Родине, и о мальчишках-девчонках всех поколений, и о наших растоптанных надеждах на лучшее. Никита Виноградов, Богдан Гудыменко, Константин Плотников, Леон Словицкий и Александр Худяков существуют очень честно в этом спектакле, они с режиссером нашли точную меру юмора и боли, нерва и мягкости, раздумья и гнева. Это сильное современное высказывание, и с «Перьями», кроме всего прочего, его роднит музыкальность, подчиняющая себе зрительный зал. Классный саунд-дизайнер и композитор Даниил Коронкевич, ди-джей в «Перьях», сидит в прозрачной кабинке и — не подберу другого слова — ворожит. Музыку, которой он насыщает действие, нельзя назвать оформлением или сопровождением, это мощный поток, подхватывающий и уносящий за собой. Конечно, музыка как наиболее близкий подростку язык становится для юного зрителя проводником в мир театрального искусства, а выразительное, бесстрашное пластическое мастерство молодых «упсальцев» им тем более близко.

P. S. Главную награду, Национальную премию в области театрального искусства для детей «Арлекин», получил в этом году спектакль РАМТа «Василисса». Пьеса Марии Малухиной — это новая сказка, вступающая в талантливый и продуктивный диалог с традицией. Спектакль Филиппа Гуревича полон сценического остроумия и живой игры. Веселая страшилка и жуткая шутка, каскад придумок и вязь красивых мизансцен, концентрированная театральность и лирическая нота… Это достойнейший лауреат «Арлекина»!

Сцена из спектакля «Перья».
Фото — архив театра.

Режиссер обозначил жанр как «роуд-муви по русскому фольклору», и зрители, действительно, наблюдают за путешествием заглавной героини в самое сердце таинственного темного леса. Но одновременно это дорога к самой себе, самоидентификация через раскрытие тайны собственного происхождения. Василисса, сама того не желая, разгадывает загадку своего прошлого, обретает подлинную родословную, узнает настоящих родителей… Таким образом, этот спектакль — совсем не похожий ни на «Сахарного ребенка», ни на «Иваново детство» — тем не менее, вписан в ряд фестивальных работ, сложно трактующих тему памяти о прошлом.