«Посадить дерево». А. Житковский.
Театр «Практика».
Режиссер Марина Брусникина, художник Николай Симонов.

Пьесу «Посадить дерево» Алексей Житковский написал гораздо раньше, чем «Горку», которую сейчас жадно расхватали российские театры. Впрочем, и «Дерево» уже было поставлено в Нижневартовском Городском театре, а в Москве это премьера пьесы. В ней автор уже вовсю занимался избранным делом: окунал вечные ценности в мутный водоем современной жизни, где от первоначальных смыслов остаются одни названия, да и они — под вопросом. В «Горке» простодушная и душевно щедрая воспитательница детского сада буквально жизнь кладет на то, чтобы организовать сооружение ледяной горки. А действие, между тем, происходит в северном городе, где зимой, в сорок градусов мороза, даже адаптированные к здешнему климату дети кататься с этой горки не будут, то есть дело заведомо бессмысленное. В пьесе же «Посадить дерево» отец чуть до инфаркта не доходит, заставляя безучастного сына опустить в землю яблоневый саженец. А между тем, место для посадки выбрано не просто неудачное, но даже криминальное. И, главное, саженец — не совсем, ну то есть совсем не… Впрочем, спойлеров не надо. Ведь пьесы Житковского помимо всего прочего хороши тем, что в них есть упругий сюжет, за которым следишь с неослабевающим интересом.

М. Ефремов (Отец) и Н. Ефремов (Сын).
Фото — Михаил Голденков.

До определенного момента история развивается в параметрах «отцы и дети», где родитель не может найти с отпрыском общего языка. Классическая тема предстает, разумеется, в ее современном изводе. Отец намерен приспособить сына к самому что ни на есть сущностному делу («посадить дерево, построить дом, родить дитя» — это ли не смыслообразующая роль мужчины?). Но «дитя», вероятно, студент-айтишник, закрыто от папиных ценностей всем массивом актуальных приспособлений — от психологического невосприятия и неучастия до айфона, наушников и проч. Папаша кипятится и съезжает с конкретных претензий к сыну на ропот в адрес современного мироустройства. Классика! Вдобавок смешно, узнаваемо, и для множества банальных текстов на злобу дня этого хватило бы с лихвой. Однако автор готовит подвох, причем, в ту самую минуту, когда диалог «глухих» отца и сына уже развился, практически до стадии драматургии прежних десятилетий, где выплывали травмы детства и поступки отца, противоречащие его же «мужественным» декларациям, где снижались всяческие пафосные понятия (к примеру, «дом» — это всего лишь скверная малогабаритная квартирка), и т. п. Опять же во избежание спойлеров, скажу только, что место для введения сына в лоно традиционных ценностей отец выбрал крайне неудачное, и появились вооруженные охранники, и тут-то «мужественный» папа впал в совершеннейшую прострацию, а дитя, напротив, ловко сориентировалось в опасной ситуации, проявило себя и как мужчина, и как сын. Опять же, саженец этот оказался не совсем… или совсем не…

М. Ефремов (Отец).
Фото — Михаил Голденков.

Ну конечно, пьеса Житковского про мнимое и подлинное, иначе грош бы ей цена! Прелесть в том, что глубинные, простите за выражение, основы в ней победно остаются на месте (вот сын-то в трудную минуту буквально закрыл отца своей юношеской спиной). Однако еще большая ценность — то, что в пьесе явлен во всей своей, в том числе и комической, красе нынешний этап развития социума, в котором не только ясные прежде средства достижения цели, но и сама эта цель превратились в труху. Хочешь смейся, а хочешь плачь.

Можно играть эту историю по-разному, с различной степенью, скажем так, легкомыслия или чувства юмора. Спектакль Марины Брусникиной тяготеет к комедии. На Михаила Ефремова в роли отца смотреть одно удовольствие. Он колоритно играет и узнаваемый тип среднего российского мужичонки, растерявшегося в нынешних реалиях, и чуть-чуть самого себя, артиста Ефремова, с сарказмом взирающего на происходящее вокруг. Вместе с высоченным, иной, чем сын Никита, темной масти сыном Николаем они составляют крепкую актерскую пару: реакции и оценки точны, приспособления ловки и выразительны. Симпатичной «краской» становятся и два агрессивно-простодушных охранника (их в очередь играют Валерий Трошин, Олег Тополянский, Сергей Карабань, Алексей Золотовицкий).

М. Ефремов (Отец) и Н. Ефремов (Сын).
Фото — Михаил Голденков.

Художник Николай Симонов справедливо помещает действие в некое условное пространство, где доминантой является неправда, имитация. Все здесь подделки на темы природы: и люминесцентный свет (художник по свету Максим Бирюков), и искусственное травяное покрытие, и таинственные блики, похожие на подсветки в барах (видеохудожник Константин Королев). На критических ситуативных пиках персонажи то и дело пускаются в характерные танцы, «опуская» тем самым даже саму возможность драматического накала. Все это, на самом деле, к лицу и пьесе с ее перевертышами, с ее очевидно острой актуальной проблематикой. Хотя, повторяю, можно играть и совсем иначе, как это делают, например, в Нижневартовском городском театре (режиссеры Маргарита и Вячеслав Зайчиковы), где возникает странная, уже даже не поддельная, а разреженная, лишенная кислорода среда, в которой не за что зацепиться и не на что опереться.

Сцена из спектакля.
Фото — Михаил Голденков.

В «Практике» же получился спектакль, ориентированный на зрительский успех, оставляющий многие подтексты неодномерной пьесы на усмотрение конкретного смотрящего с его степенью проницательности и серьеза. Впрочем, есть в нем еще одно «действующее лицо» — сама Марина Брусникина и ее вступительное слово, представляющее собой инструкцию по посадке деревьев. Режиссер читает этот вполне служебный текст с изумительно тонкими, не яркими, но очевидными эмоциональными акцентами. Про времена года, удобные и неудобные для высаживания, про качество грунта, про опасности, подстерегающие нежную «корневую шейку», если ее слишком заглубить, и т. д. Люди, имеющие сады (в том числе и автор этих строк), представьте, начинают в эти минуты переживать, думая о своих неверно посаженных и загубленных шейках, корешках и семечках. Смешно, конечно. А в то же время, как, скажите, остаться равнодушным? Живые же, и свои, что не менее значимо! Это ведь вам не ковровое покрытие в торговом центре и даже не чье-то, чужое и пафосное, поле для гольфа.