«Ричард III». У. Шекспир.
Русский театр Эстонии (Таллин).
Режиссер Сергей Потапов, художник Евгения Шутина.

Пожалуй, никогда зритель не был так готов к историческим хроникам Шекспира, как сейчас, после семи сезонов «Игры престолов» и бума супергеройского кино. Вся династия Плантагенетов, Йорки, Ланкастеры, Алая и Белая розы, безумные Генрихи, увечные Ричарды, мстительные Маргариты, Елизаветы, Анны никогда не были так безоговорочно понятны. Потому что они — как Старки, Ланистеры и Таргариены из саги Джордж Р. Р. Мартина, как Локки, Тор и Хела из кинематографической вселенной Marvel, и потому что появился навык сходу включаться в многофигурную историю, которая началась задолго до того, как ты к ней подключился, и закончится только с концом вселенной. Сколько бы героев, династий, законнорожденных и нет детей ни было включено в сюжет, зритель разберется, он уже привык в центре любой исторической саги, реальной или вымышленной, отыскивать железный трон, за который и идет вечная борьба. И даже оказываясь на спектакле Сергея Потапова «Ричард III» в Русском театре Таллина, ты эту общую готовность сходу включиться в бесконечную братоубийственную бойню ощущаешь. И пусть на сцене не железный трон, а некие незыблемые блоки, перегородки, стены, но и они смотрятся отличной завязкой к грядущим событиям, этакой заставкой к кровавому шекспировскому сериалу.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Вильт.

И вот посреди этих мрачных серых перегородок с неизменными кругляками офисных часов на каждой, посреди всего этого загробного статистического учреждения, выросшего на сцене театра, появляется натурально Анатолий Новосельцев, скромный статистик без перспектив служебного роста. То есть известный эстонский артист Яак Принтс, приглашенный в театр специально на роль Ричарда, предстает перед нами этаким бледным офисным работником с безобидными усиками, маленьким человечком, полной копией своего опального братца Георга, герцога Кларенса. Два одинаковых с лица офисных сотрудника — герцоги Георг и Ричард, у каждого в руках по ветке аптечной ромашки. Они сидят на скамейке на авансцене, на фоне всего этого офисного морга за ними, и кажутся единственным светлым пятном, этакими уездными простаками. Но аккуратный статистик (или статист) с усиками и ромашками, старательно выговаривающий на русском шекспировский текст, восстает против громкого и воинственного мира мафиозных кланов Йорков и Ланкастеров в исполнении артистов русского театра. Страстный, маскулинный мир мужчин в похоронных костюмах с неизменным красным платком в нагрудном кармане, этот громкий, кричащий, размахивающий руками и проклинающий всеми возможными проклятиями своего оппонента мирок сдается скромному злодею на милость. Кажется, даже лежащий под простыней покойный король Генрих VI и тот укоряет Ричарда своей неиссякаемой мужской состоятельностью, но этот альфа-мертвец совсем не страшен ему. Маленькая юркая фигура Ричарда, его незапоминающееся лицо и речь почти без свойств и эмоций, речь, будто иссушающая даже шекспировские пассажи, — все это оказывается театрально, сценически сильнее открытой эмоциональной игры русской труппы театра. Ричард Яака Принтса кажется среди завоевываемых им женщин, вдовствующих леди и королев, настоящим пришельцем, чужаком, наделенным нездешней силой. Он не соблазняет истеричную леди Анну, куда там, он ее будто бы гипнотизирует, подчиняет. И в этой сцене кажется, что основной режиссерский ход ясен. Но уже в следующем эпизоде история переворачивается совершенно.

Сцена из спектакля.
Фото — Е. Вильт.

В пьесе Шекспира есть персонаж, который зачастую исчезал при постановках, это королева Маргарита. Может быть, потому, что этот шекспировский парадокс (реальная историческая Маргарита к моменту действия пьесы была уже давно мертва) не вяжется с замыслами режиссеров, может быть, потому, что зритель без должной подготовки никак не может понять, что это еще за королева такая, тут уж хоть выходи Прологом и рассказывай историю войны Алой и Белой роз.

Но Сергей Потапов делает Маргариту, вдову покойного короля Генриха VI, ключевым персонажем. Она появляется в сцене, где умирающий король Эдуард дает свой последний наказ приближенным. Ее появление пугает всех — и Ричарда, и его ненавистников. Маргарита глумится и проклинает, она поносит всех, и все бессильны перед ней. Кажется, словно в мрачный христианский мир, структурированный и иерархичный, врываются сразу два чужака. Чужак обыденный, одним своим появлением превращающий морг в тихий офис по учету трупов, и чужак языческий — хтоническое зло, богиня смерти. Маргарита Натальи Дымченко существует в сценическом пространстве не так, как банды Йорков и Ланкастеров, не так, как Ричард Яака Принтса. Худая, с набеленным лицом шаманка, ее жесты и пластика графичны, движения порывисты, с ее появлением сквозь христианские символы начинают прорастать языческие, а в рациональный мир Ричарда она приносит иррациональное чувство вины. И от сцены к сцене мы видим, как в его фигуре появляется испуг, сдерживаемое тремоло, он косится с ужасом в сторону этого корящего и обвиняющего привидения. Это заклинание Маргариты, ее впрыснутое в глаза всем героям истории видение собственной вины, видение проклятия и близкой смерти и заставляют всю йоркскую мафию отступить перед Ричардом, как отступают перед маленьким мальчиком со сжатыми кулачками, за спиной которого волна цунами.

Н. Дымченко (Маргарита).
Фото — Е. Вильт.

Оказывается, что убивает нас не маленький чужак, убивает наше прошлое, такое давнее прошлое и такая давняя вина, что не найти никаких концов, никаких исторически достоверных источников, а вина все-таки есть. И вот обыденные кругляки часов превращаются в языческие луны, а стены поворачиваются к нам другой стороной, и там проступают неведомые руны. Власть Маргариты растет, и во втором акте мы видим сцену, где герцогиня Йоркская, мать Ричарда и покойного короля Эдуарда, а также Елизавета, вдова Эдуарда, соединившись с Маргаритой за столом, на глазах превращаются в ворожащих макбетовых ведьм, всходит над ними огромная луна, и время идет вспять. Кажется, здесь участь Ричарда и решена: один за другим исчезают из его войска и старый мафиозо Бекингем, и разные иные доблестные вассалы. Он остается один на один со старой виной, с древней неведомой виной, которую не стряхнуть, от которой не отделаться, которую не вытравить и не выжечь ничем. Придется ответить и за себя, и за другого короля, который давным-давно сел на железный трон, убив того, кто на нем сидел.