«Зло». По повести Яна Гийу.
Мастерская Л. Грачевой (СПбГАТИ) в ТЮЗе им. А. А. Брянцева.
Режиссер Лариса Грачева.

Спектакль «Зло» по одноименной автобиографической повести шведского писателя Яна Гийу — новая работа студентов мастерской Ларисы Грачевой, того самого курса, которому вот-вот предстоит стать новым актерским поколением петербургского ТЮЗа. И хотя он играется на малой сцене театра при небывалом стечении публики «14+», в репертуар ТЮЗа пока не входит — это самая что ни на есть настоящая курсовая работа. «Зло» — несовершенно, как бывают несовершенны многонаселенные студенческие спектакли, преследующие разные, порой взаимоисключающие, задачи, но он — это очевидно — пользуется любовью целевой аудитории малой сцены — подростков.

Если взглянуть на программку спектакля, украшенную цитатой «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать», можно подумать: нас ждет почти толстовская проповедь а-ля «Фальшивый купон» или как минимум морально-этическая внятность рассказанной истории, зримо выстроенные причинно-следственные связи. Спектакль же оказывается сказочно непоследовательным и, в итоге, беспроблемным, несмотря на заявленную проблематику.

Так что же это за история? Главного героя повести — Эрика Понти — систематически избивает отец, находя для этого любые поводы. Здесь как будто и кроется корень зла, о котором дальше пойдет речь. В школе Эрик, самый умный, сильный и ловкий, создает маленькую преступную группу, действуя по старой как мир схеме: навязать школьникам деньги в долг, а потом угрозами и жестокими побоями получать с должников в два раза больше. В банде, наскоро сколоченной главным героем, есть недалекий вышибала по кличке Каланча (Константин Федин), его скользкий друг Йоран (Никита Марковский), хранитель «общака» Толстый Йохан (Петр Николаев), барыга Каке (Рахматулла Амиров), достающий для подростков разные дефицитные вещи не вполне легальным путем, и сам Эрик — мозг, суперзлодей. В общем, схема работает отлично. Правда, скоро всю компанию ловят на воровстве виниловых пластинок. Тут же подельники отрекаются от своего предводителя, и его, как абсолютное зло, выгоняют из школы. И вот в новой школе, куда Эрика на последние деньги отправляет мать, ему вдруг навязывают роль жертвы и изгоя. Герою придется учиться взламывать эту новую реальность, но уже без особой схемы и почти без подельников. Это у него будет получаться гораздо хуже. Учителя тут старательно не замечают нешуточных детских разборок и негласно покровительствуют издевательствам Совета (школьного органа самоуправления) над остальными учащимися.

Сцена из спектакля.
Фото — архив Мастерской Л. Грачевой.

Однако, вернувшись из новой школы с дипломом и в статусе победителя (потеряв, правда, и единственного друга, и девушку), Эрик вдруг понимает: все, что ему было нужно, — оказать сопротивление отцовской порке. Он и оказывает, пригрозив сломать руку и нос садисту-папаше…

Небольшое сценическое пространство малой сцены ТЮЗа превратилось в школьный спортзал. Все сценографическое решение — это две легко перемещающиеся шведские стенки да несколько скамеек, которых, впрочем, хватает, чтобы быстро превращать пространство сцены то в столовую, то в класс, то в школьный двор. За музыкальное решение «отвечает» Элвис Пресли, его голос заполняет здесь почти все перемены декораций и прочие ненужные паузы, он же «иллюстрирует» подростковый бунт, бурлящие гормоны, жажду жизни и наживы учеников первой школы.

Начинается спектакль, и перед нами появляется Эрик Понти — Федор Федотов. Прекрасный, как ангел, с распахнутыми миру глазами и копной вьющихся светлых волос, он рассказывает о том, как ведет себя, когда его избивает отец. Тут же мы видим и отца, он похож не на чопорного шведа, а на американца-южанина, дикого фермера в клетчатой рубашке. Отец, шатаясь, достает прут и начинает экзекуцию: раздается звук удара, свет меняется на ирреальный; стоящий на коленях анфас к зрителю Эрик Понти красиво выгибается, стискивает зубы, звучат пронзительные скрипки… Так с первых минут спектакля герой истории, тяготеющей к натурализму, становится героем мелодраматическим. Всем режиссерским решением персонаж Эрик Понти залюблен, заласкан и омыт материнскими слезами. Актер, играющий его, оказывается в крайне сложной ситуации. Текст повести, ее сюжетные повороты просто настаивают на психоанализе героя, но постановщики от этого старательно уклоняются — кажется, актеру дано задание во что бы то ни стало сыграть на все сто хорошего парня. Обезоруживающему обаянию и органике Федора Федотова это под силу, но история выходит престранная. Патология (Эрик, искалеченный отцовской поркой, постоянно буквально напрашивается на сильную, пограничную боль, только так он, как будто, чувствует себя увереннее) превращается в рыцарские подвиги. Эрик Понти, проходящий огонь и воду, побеждающий профессионального боксера и как ни в чем не бывало восстающий после любой травмы (даже в крутом кипятке не сварился), превращен постановочной группой в героя подростковых грез — то ли в благородного мстителя Зорро, то ли в юного волшебника Гарри Поттера. Удивительно то, как, играя статичного, картонного персонажа, актеру удается оставаться естественным в каждый момент спектакля.

Сцена из спектакля.
Фото — архив Мастерской Л. Грачевой.

Само собой разумеется, что когда Эрик в финале спектакля в ответ на угрозы отца обещает нанести ему разнообразные физические увечья (а он, мы уже знаем, человек слова), зал плачет и ликует, принимая этот финал за победу добра над злом. Эрик Понти навеки остался в сердцах сидящих в зрительном зале ровесников. Но ведь это совсем не тот Эрик, который мог бы помочь им отрефлексировать проблему школьного и домашнего насилия, не тот Эрик, который бы стал поводом увидеть в максимальном приближении, насколько непоправимо изменяется психика ребенка, воспринимающего порку, как норму. И, к сожалению, это уж точно не тот спектакль, который возвысится над ситуацией и поговорит со зрителем о том самом зле, о жестокости и агрессии, которые проявляются в человеке, когда он попадает в школу, этот «филиал ада на земле».

«Как же можно, — хочется воскликнуть, — браться за такие острые темы, как насилие в семье и в школе, и совершенно с ними не разбираться?» Ужасно досадно. Но все это не отменяет удовольствия наблюдать за молодыми актерами — живыми, обаятельными, с еще не потерянной юношеской органикой. Особенно это интересно в первой части спектакля — истории о первой школе. Здесь каждый участник банды придуман, по-своему сложен. И в пугливом предателе Йоране Венссоне угадывается неврастения, неуверенность в себе, озлобленность, и его, очевидно, переламывает просто мистическая непобедимость Понти. А недалекий Каланча в исполнении Константина Федина по-настоящему предан своему нервному, злому другу, кажется, в любой сцене он держит Йорана в зоне внимания. При всей неожиданности такого решения по-настоящему страшен звероподобный папаша Эрика (Андрей Шаповал). И то, как он выпивает, как в нем зримо закипает раздражение, как он исступленно, словно получая извращенное сексуальное удовлетворение, избивает сына, не дает отделаться от этого образа еще очень долго. Петр Николаев, сыгравший в первом действии Толстого Йохана, подслеповатого ботаника с вечно сальными приглаженными волосами, во втором акте легко, в несколько штрихов, превращается в жестокого вышибалу из Совета.

Сцена из спектакля.
Фото — архив Мастерской Л. Грачевой.

Не так много женских ролей в спектакле, но Мария Зубова, «взявшая» свою героиню, школьную медсестру, через внешнюю характерность, в одном лишь небольшом эпизоде представляет нам еще одну маниакальную личность. Лицо этого «гестаповского» медика изуродовано огромной бородавкой, через нее и играет актриса свою роль. Ксения Плюснина убедительна в роли вечно смущенной официантки, влюбленной в Эрика. И сцена их с Понти рок-н-ролла на кровати, оказывается, пожалуй, единственным в спектакле хорошо разработанным этюдом на отношения. Единственным, потому что чаще всего герои либо отделены друг от друга вакуумом, либо сливаются в неких условных «остальных учеников». Так что даже близкий друг Эрика, чуткий и интеллигентный увалень Пьер, похожий в исполнении Ивана Лосева на Пьера Безухова, общается с Эриком, всегда сидя на внушительном расстоянии. И истории возникновения первой в жизни главного героя дружбы не случается.

Но, в конце концов, мог бы быть и такой герой, почти мифологический, живущий вне этических категорий, не сомневающийся и не меняющийся, и я принимаю такого Эрика Понти, пока он молчит, не занимается рефлексией, пока рассказывает нам только о том, как терпеть боль. Такой Эрик непроницаем, как Холден Колфилд, и несокрушим, как скандинавский бог Тор. Но только до тех пор, пока в начале второго акта, после одной из потасовок, Пьер спрашивает у Эрика: «Неужели ты сломал бы Густаву руку?», а Эрик пускается в размышления, что он жертва обстоятельств и вынужден так себя вести. Он только что у нас на глазах в достоверно поставленном бою раздробил нос своему оппоненту, вполне хладнокровно ударив его головой о скамью, а вопрос про сломанную руку вдруг вызвал смущение. Мифологический герой так себя не ведет. А для персонажа подростковой психологической драмы ему катастрофически не хватает режиссерского разбора, не хватает внутреннего процесса, приводящего героя от отцовского ремня к обещанию сломать мучителю нос и руку, тех самых крючочков-петелек, которыми педагог должен был оснастить начинающего актера.