О спектаклях Мило Рау и Кристофера Рюпинга

В спектаклях Мило Рау «Everywoman» (показан на Осеннем фестивале в Париже) и недавней премьере Кристофера Рюпинга в цюрихском Шаушпильхаусе — формально ничего общего. Но по сути оба они о сильных женщинах, которые не боятся своей слабости.

Сцена из спектакля «Everywoman».
Фото — архив фестиваля.

У Рао весь вечер на арене — великолепная Урсина Ларди, знакомая российским зрителям по когда-то приезжавшей на фестиваль «Территория» постановке «Сострадание. История одного оружия» и «Ленину» в берлинском Шаубюне. На сей раз Ларди не совершает ничего экстремального: не мочится на сцену, не играет вождя мирового пролетариата в коматозе, не делает никаких особо личных признаний. В течение часа она ведет диалог со зрителями и некоей Хельгой Бедау, то и дело представляемой на экране. Хельга появилась в жизни Урсины и Мило случайно: однажды во время пандемии она написала актрисе письмо с просьбой о встрече. В потоке других писем от поклонников — полных то любви, то ненависти — оно удивляло своим спокойным тоном: Хельга признавалась, что скучает без театра и хотела бы сыграть хотя бы небольшую роль до смерти от диагностированного у нее рака. Ларди рассказала об этом Рау, и они поехали к фрау Бедау в гости.

Там выяснилось, что живет она одна и тоскует по сыну, давно перебравшемуся в Грецию. Постепенно они узнали, что родилась Хельга в рабочей семье в послевоенном Руре, в 1968 году перебралась в Берлин и больше в средневековый Линен никогда не возвращалась. Она участвовала в молодежных демонстрациях, играла крохотную роль в «Ромео и Джульетте» в театре Фольксбюне, мечтала об актерской карьере, но вышла замуж и забросила театр. Потом родила незаконного ребенка от мигранта-грека и со временем осталась совсем одна. Ее историю, с откровенными признаниями, житейскими подробностями и крупными планами печального немолодого лица, Рау и Ларди сняли на пленку и с разрешения Бедау включили в свой спектакль. Больше того, актриса постоянно обращается к своей героине, находится с ней в диалоге, а иногда даже «заходит в кадр».

Сцена из спектакля «Everywoman».
Фото — архив фестиваля.

Кроме гигантского экрана на сцене находятся рояль, на котором Урсина исполняет партиту Баха, несколько гигантских камней (Хельга их коллекционировала), коробка с вещами, фотографии из семейного архива и старый кассетный магнитофон, из которого то и дело доносятся «звуки времени». Еще иногда по просьбе героини «идет дождь». В целом сценография как всегда минималистская, и режиссерское решение тоже. Но все-таки чуть более «театральное», чем мы привыкли у Рау. Возможно, дело в том, что спектакль был создан по заказу Зальцбургского фестиваля — Ларди говорит об этом в самом начале, в своеобразной интерлюдии к нему. Или в том, что в качестве первоисточника режиссер и актриса выбрали не только документальную историю фрау Бедау, но еще и драму Гуго фон Гофмансталя «Каждый человек», написанную в 1911 году по мотивам средневековой английской пьесы о смерти.

Короткий (меньше полутора часов) и лаконичный спектакль, и правда, посвящен прежде всего смерти. Но побеждает в нем все-таки жизнь: симпатичные подробности, милые детали, вещицы, важные только для покойной. В финале Ларди рассказывает, как больше всего любит этот момент «между» — между окончанием спектакля и первыми аплодисментами, когда никто не знает, чего ждать и как себя вести. В этой неизвестности есть загадка, тайна и что-то удивительно настоящее. Как и в последнем напутствии умирающей от рака Хельги Бедау, которая рассказывает о своей любимой «Али-Бабе» на углу Кантшрассе, куда обязательно стоит зайти попробовать лучшую в городе пиццу. Эта невзрачная пиццерия — не просто финальный аккорд «Everywoman», но символ того, что каждый человек — а в данном случае каждая женщина — интересен по-своему, и любая история заслуживает если не своего спектакля, то своего зрителя.

Сцена из спектакля «Граница».
Фото — архив театра.

Цюрихская «Граница» Рюпинга — избыточная, громкая и эффектная — формально совершенно непохожа на постановку Рау, но на самом деле все про то же: женскую судьбу, выбор и одиночество. Она основана на знаменитом фильме Али Аббаси «На границе миров», получившем премию «Особый взгляд» на Каннском фестивале и множество других номинаций и призов. История необычной девушки, способной одним взглядом определить, что человек что-то скрывает, превратилась у Рюпинга в триллер о потерянном ребенке, экологии и невозможности отношений в современном мире. И хотя начинается спектакль с потрясающего стендапа великолепной Майи Бекман, известной по работе в Бохуме, Штутгарте, Мюнхене и, конечно, по немецкому сериалу «Stromberg» (актриса рассказывает, что собирается уезжать из Цюриха и возвращается в Германию, так как в Швейцарии чувствует себя слишком одиноко), продолжается он как романтическая драма, а заканчивается как проповедь.

Минут через пятнадцать увлекательного рассказа Бекман о тяготах швейцарской жизни к ней присоединяется еще одна постоянная актриса Рюпинга — Вибке Молленхауэер, которая работает с ним еще со времен Франкфурта, и тут, собственно, и начинается драматическое действие. Героиня Вибке — девушка, что называется, со странностями: она работает в полиции, чует преступников носом и вообще похожа то ли на эльфа, то ли на ведьму. Позже выясняется, что именно она — единственная приятельница и почти подружка — похитила ребенка Майи и избавилась от него с помощью и по наущению своего новоявленного бойфренда — задиристого и немного агрессивного мужчины-тролля (Беньямин Лилли). Тут у Рюпинга вовсю расцветает актуальная повестка — вопросы устойчивого развития, правильного воспитания, разобщения и атомизации, но все это, если честно, кажется скорее данью моде, чем следованием заявленному изначально сюжету.

Сцена из спектакля «Граница».
Фото — архив театра.

Потустороннее, асоциальное и странное, столь важное для фильма Аббаси, проявляется скорее во впечатляющей сценографии (художник Петер Баур) с возникающим буквально на наших глазах гигантским лесом из стволов деревьев, бассейном-прудом и затейливыми деревянными мостками, чем в самой режиссуре. И еще актеры время от времени поражают воображение превосходной драматической игрой: Молленхауэер смело идет в зрительный зал и, до одури крича на собравшихся, превращается в монстра, открывающего свою нечеловеческую природу, а Бекман настолько смешивает реальность и вымысел (то есть личную историю и историю своего персонажа), что в какой-то момент вообще перестаешь понимать, где правда, а где ложь, где жизнь, а где театр, где сила, а где слабость.

Но, в любом случае, спектакль Рюпинга, пусть и не до конца внятный, с проблемами в драматургии и внезапным финалом (такое ощущение, что режиссер его не придумал или решил просто не мучить больше зрителей), безусловно, впечатляет своим масштабом и готовностью говорить о самых разных формах женского — от обычного бытового до экзистенциального и эзотерического. И снова — как и у Рау с Ларди — звучит тема того, что любая человеческая жизнь важна и интересна, что не существует историй тривиальных и незначительных. Что каждый человек — это остров, и женщины, которых угнетали, отменяли и замалчивали на протяжении веков, заслуживают особого интереса и сейчас, наконец, могут обрести голос хотя бы в немецкоязычном театре. За что ему большое человеческое спасибо.