«Мещане». М. Горький.
ТЮЗ им. А. А. Брянцева.
Режиссер и сценограф Елизавета Бондарь.

Кто видел «Трех сестер» Тимофея Кулябина и Олега Головко, легко представит себе декорацию тюзовских «Мещан»: это объемный план квартиры, где живут нынешние Бессеменовы.

Кто видел «Детей солнца» того же Кулябина, легко обставит эту квартиру современной (в данном случае икеевской) мебелью, актуализировав историю (Петра выгнали из университета за участие в каких-то волнениях, а «обостренка» отцов и детей не заканчивается никогда).

И это сходство интерьера, раскинувшегося перед специально построенным амфитеатром, не обозначает ровно ничего, кроме знания расхожего театрального тренда. Крупные режиссеры с ним борются (ну, например, как А. Херманис в «Обломове»), остальные ему следуют. Декорация сразу обещает симультанное мизансценирование (кухня, спальня, гостиная) и интервенцию сегодняшнего дня в старую пьесу. Так положено, так играли тех же «Мещан» в МХТ им. А. П. Чехова (спектакль К. Серебренникова), так недавно играли уже упомянутых «Детей солнца», которые были детьми миллениума. Так играли еще в XVIII веке, перенося действие из французской конюшни на русский сеновал, чтобы быть понятными Митрофанам. Ход не обещает новостей. «Адресованная другу, ходит песенка по кругу, потому что круглая Земля… Ляля-ляля…»

Сцена из спектакля.
Фото — Галина Никольская.

Но в икеевский интерьер неожиданным «контрапунктом» входят не хипстер Петр или современная Елена (легко представить себе ужас современных обывателей-стариков Бессеменовых перед квартиранткой-вдовой мужа-алкоголика, гулявшей с зэками на зоне). Входят эксцентрические маски с набеленными лицами, в париках и исторических платьях. Привидения дома (привидений в ТЮЗе много, в том числе в спектаклях)? Нечисть, мертвецы, зомби апокалипсиса? Но на зомби они не тянут (нет в персонажах никакой жутковатости, чего от них спасаться?). Эти мертвяки скорее — старые подушки и матрацы, из которых режиссер выбивает пыль веков: колотят ли они себя в грудь, как Акулина Ивановна (Василина Стрельникова), или встряхивают париками, как Татьяна (Алиса Золоткова), — из них летит слежавшаяся пыль столетий. В конце концов, понимаешь: это залежалые мягкие игрушки, старинные ростовые куклы. Оживить их уже нельзя. Можно только встряхнуть.

Итак, все герои «Мещан» давно умерли, но история современна. Как немудрящее доказательство этого тезиса между актами в квартире Бессеменовых появляется охранник в камуфляже. Обходя объект, в котором нынче обитает какой-то уважаемый «глава», наживший состояние в 90-е (и его в нынешних предлагаемых подсиживают — как подсиживали старосту Бессеменова), охранник читает дневники, лежащие у кроватей и на столе. Это исповеди сегодняшней Татьяны (лечилась в клинике неврозов), Петра (нечаянно попал на митинг и его отчислили из универа), самого Василия Васильевича Бессеменова… Мостик в одну доску, шаткий, но прямой — ни шагу в сторону — между временами перекинут.

А. Золоткова (Татьяна) и М. Подзин (Петр).
Фото — Наталья Кореновская.

Но на самом деле «Мещане» оказываются кукольной историей наподобие «Золотого ключика»: Татьяна — голуболицей неживой Мальвиной, Петр (Максим Подзин) — бледным бескостным длинноволосым меланхолическим Пьеро, зловещий Тетерев с писклявым голосом (Иван Стрюк) — Дуремаром, а Бессеменов (Александр Иванов) — сказочным Карабасом. Они говорят тонкими «пищальными» петрушечьими голосами, а Бессеменов угрожающе басит. Они и двигаются условно, рвано, углами, как будто их негнущиеся руки держатся на нитях с колосников. Они и кистями рук не шевелят, как марионетки, и друг на друга не смотрят, выстроенные, как правило, фронтально… Сказочный мир кукольной нежити отчасти нарушает Нил (Кузьма Стомаченко), пришедший из другой сказки — он чистой воды революционный Чиполлино, круглому лицу которого очень не хватает лукового хвостика на макушке. Под стать ему и вечно улыбающаяся Поля (Анастасия Казакова), прекрасная бодрая подружка-Редисочка…

Собственно, ничего удивительного, мы же в детском театре.

Каждый раз пытаешься разгадать: что на самом деле волновало режиссера? Уж явно не конфликты в бессеменовской семье и митинги за пределами их дома. Режиссер Елизавета Бондарь увлечена (и ее увлеченность подхвачена артистами) исключительно воплощением приема: «ростовые куклы» в жесткой, музыкально построенной, голосовой партитуре. Эти задачи выполнены чисто, спектакль исполнен слаженно, с доверием исполнителей к режиссерской воле.

Отчего же спектакль скучен и монотонен? (В скобках: Бондарь — режиссер очень хорошего спектакля «Близкие друзья» по Водолазкину на Малой сцене, и он не был скучен и монотонен.)

Ну, во-первых, прием в «Мещанах» открывает себя сразу, никак не развивается, его хватает на первые пятнадцать минут. Герои изначально мертвы, вытащены из сундука. И тут либо их пробуждение к жизни в другом времени обязано стать сюжетом (ну, как в «Авиаторе», хотя зачем я его тут вспомнила, — наверное, потому, что он как автор Лизе Бондарь не чужой…), либо они так и будут ходячими мертвецами. Получились милые ходячие куклы-мертвецы, пищащие разнообразно и по разнообразным поводам неестественными голосами. Они режут свои мизансценические траектории одинаково четко — как в начале, так и в финале. «Синхронное плаванье» стариков Бессеменовых (ходят в ногу, крестятся одновременно) хорошо раз, два, но качественно не меняется, только количественно, и не меняет ничего.

В. Стрельникова (Акулина Ивановна) и А. Веселов (Перчихин).
Фото — Наталья Галина Никольская.

Ни в коей мере не сопоставляю этих «Мещан» с великим товстоноговским спектаклем — в трех кварталах и полувеке от нынешнего ТЮЗа. Наверное, сейчас он воспринимается молодыми как архаика. Но именно с формальной стороны (другие опустим) те «Мещане» были исключительно точны именно темпоритмически, зоны тишины чередовались в них с почти музыкальными взрывами-скандалами, паузы (ритм) в сочетании с замедленным темпом, статикой накапливали энергию, взрывались криками и снова уходили в напряжение молчания. Крутой голосовой, звуковой ландшафт при этом не позиционировал себя отдельно от спектакля, как чисто эстетическая задача, голосовая партитура работала внутри образной системы, характеров и конфликта, была одним из слоев сценической полифонии. Елизавета Бондарь, режиссер музыкального театра, строит сегодня музыкально-голосовую партитуру как суверенную, чтобы мы обратили на нее особое внимание: писклявый голос Татьяны и псевдонародное говорение Поли, басы Бессеменова и фальцет Елены положены на непрерывный музыкальный фон. В этой парадигме современный театр тоже работает, в приеме ритмизации текста А. Могучий и А. Маноцков сделали «Грозу», но они ставили именно современную оперу. «Мещане» ТЮЗа — мелодекламация, но поскольку внутри спектакля не разработано внутреннего драматического ритма, то не возникает — в соединении с однообразным темпом «кукольных» передвижений — и никакого темпоритма. Внешний темп и внешний ритм создают поверхностный монотон, «однозвучно звенит колокольчик», формальное «нежизнеподобие» лишено вариативности. Иногда кажется, что тут дыхнуло чем-то мейерхольдовским, но на театр социальной маски (в отличие от той же «Грозы») спектакль не тянет. Маски в нем неконкретны и асоциальны. Просто старые куклы.

Кто-то уже сказал: «Смотреть этот спектакль скучно, а думать о нем интересно». Действительно, думать интереснее, чем смотреть. Тем более что актеры играют в нем хоть и однообразно, но хорошо. И Александр Иванов, и Алиса Золоткова, и Василина Стрельникова. Взяв стилистический код, они рисуют собою в пространстве сцены очень чистую картинку. А все вопросы — к режиссеру. Мертвые сраму не имут, а ведь пьеса-то про разнообразный «срам» российской жизни во все времена.