«Волки и овцы». А. Н. Островский.
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Анджей Бубень, сценография и костюмы Светланы Тужиковой.

Анджей Бубень, прежде ставивший в «Балтийском доме» современную прозу («Зеленый шатер», «Детство 45–53: а завтра будет счастье…» Л. Улицкой) и драматургию («О чем говорят мужчины & женщины» Я. Реза), после пяти лет перерыва возвратился на эту сцену с русской классикой: прошла премьера его спектакля «Волки и овцы» по А. Н. Островскому.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Акимов.

Бубень не осовременивает комедию Островского, а осторожно и деликатно помещает действие во вневременной контекст. Текст пьесы звучит со сцены почти полностью. Герои одеты пусть не по моде XIX века, но в духе уважения сценической традиции, лишь Аполлон Мурзавецкий (Арсений Воробьев) костюмом напоминает чешского Гурвинека, но с указанием на русское происхождение в виде «жостовской» вышивки на черном худи.

Необъятная сцена «Балтдома» разделена полупрозрачным занавесом-экраном для видео, перед ним — симметрично расставленные комплекты диванов и кресел, меняющиеся в зависимости от места действия. За экраном, на активно используемом поворотном круге — универсальные вертикальные конструкции из металлических рамок, по ходу действия служащие и коридорами богатых домов, и аллеями в саду Купавиной, и (если подключить чуть больше воображения) чащобой сказочного леса, где в окружении нечисти бродят ненасытные серые волки в поисках своих жертв в красных шапочках или, в данном случае, платьицах.

Видеоряд, рождающийся на глазах у зрителя, — не только возможность укрупнения актерских планов, но и мгновенная трансляция происходящего во вторую, художественную реальность. Если в первом действии благостные и величественные ракурсы христианнейшей помещицы Мурзавецкой (Наталья Парашкина) вписаны в клейма жития некого святого, а в момент «чудесного» обретения ею пятисот рублей в среднике трепещет крылами белый голубь, то ближе к финалу жанр второй реальности меняется с религиозного лубка на телевизионно-пропагандистское славословие (дистанция не самого большого размера). Шантаж Беркутовым Мурзавецкой, стремительно увенчанный договором о долгосрочных намерениях, снимается в стилистике телерепортажа о предвыборной кампании, а повторяющаяся рефреном красная дорожка из символа религиозного (и обеспечивающей стилистическое единство событий в среднике с алым фоном жития в клеймах) становится символом власти (ковровым покрытием ее коридоров). Мурзавецкая Парашкиной — дама с яркими задатками популистского лидера, с легкостью корректирующая свою программу в зависимости от внешних обстоятельств, но неизменная в своей политической харизме и демонстрации непогрешимости (блестящие электоральные перспективы подтверждает тиражируемый на экране силуэт-логотип ее кампании).

А. Воробьев (Мурзавецкий).
Фото — В. Акимов.

Прибывшие в провинцию столичные хищники, Беркутов и Глафира, овечьих шкур здесь не носят. В Беркутове (Валерий Соловьев) Серого Волка можно узнать с первого взгляда: серая шинель, сдержанно-агрессивная манера усталого мачо. Он так поглощен бизнес-интересами (видео откликается на его появление биржевыми графиками и японскими свечами) и безучастен к невесте, что ее покорность выглядит ужасом кролика (овечки) при виде своего поглотителя. Купавина (Мария Лысюк) — сочная веселая простушка, наивная и ведомая до такой степени, что возникают опасения за ее безопасность в повседневной жизни. В ее сценическом поведении есть странность: на протяжении всего спектакля героиня не может пристроить куда-то свои руки. Что это? Она чувствует себя играющей не свою роль? Очень хочет кому-то отдать свою руку? О причинах можно лишь догадываться.

Основная краска в эмоциональной палитре второй хищницы из Петербурга — Глафиры (Дарья Дельман) — волчья озлобленность, в разные моменты более или менее скрытая от окружающих, в арсенале соблазнения — яркая красота и девическая свежесть. Ее партнер по дуэту — Лыняев (Сергей Андрейчук) — оказывается самым детально выписанным персонажем в этом квартете: его склонность к рефлексии в сочетании с инертной мягкостью создают русский характер, узнаваемый как из повседневной жизни, так и из литературы (Обломов) и русских сказок.

Фантазийная реальность проявляет себя и в персонажах второго плана. Неуловимая в своих постоянных трансформациях старушка-девочка Анфуса Тихоновна (Алла Еминцева), то ли кикимора, то ли Баба-яга, меняет резиновые сапоги на туфельки Louis Vuitton, сползающий на глаза роскошный кокошник — на модную шляпку-панаму, звучит переливчатой русской скороговоркой, а вместо приворотного зелья готовит гостям волшебный кальян, от которого те отправляются в небольшой, но увлекательный трип. Под стать ей и ее товарищ по ребяческим играм в зачарованном лесу — протеичный Вукол Наумыч Чугунов (Юрий Елагин), предлагающий подобное зелье в виде понюшки табаку. Удачей спектакля стал еще один представитель провинциальной «нечисти» — беззастенчивый проходимец Горецкий (Станислав Шапкин), своей невесомой пластикой и игровой трикстерской энергией напоминающий гоголевских плутов-чертей или шекспировского Пака.

Д. Дельман (Глафира Алексеевна), С. Андрейчук (Лыняев).
Фото — В. Акимов.

Движимый авантюрной интригой, хорошо настроенным актерским ансамблем и энергичной музыкой, спектакль катится по драматургическим рельсам, проложенным Островским, не теряя ни ритма, ни скорости, к финалу. Овцы оказываются съедены, а волки еще далеко не сыты. Они, лесные хищники, остаются узнаваемыми и в нашей жизни образца начала 2021 года. Островский в который раз доказывает свою актуальность, в которой никто, честно говоря, и не сомневался. И совсем другое дело, что текущие события в городе и стране создают спектаклю такой яркий фон и настолько превосходят в драматизме происходящее на сцене, что вторая реальность может и проиграть первой. Что иногда бывает совершенно простительно.