Два текста, два автора, два взгляда — Николай Песочинский и Софья Козич о спектакле Филиппа Жанти.

«Dustpan Одиссей».
Компания Филиппа Жанти (Франция), в рамках XV Международного фестиваля «Радуга».
Режиссеры Филипп Жанти и Мэри Андервуд .

ОН И В КАЛЕДОНИИ СОВОК?

В фестивальной программе спектакль именуется «Dustpan Одиссей», а в звуковом объявлении перед началом «Фестиваль „Радуга“ представляет» это прозвучало с французским прононсом: «Дюспан»… И посмотрев спектакль, не находим ответа: кто такой, что за дюспан такой? А все просто. На английском языке, на котором идет спектакль, dustpan — мусорный совок, и название спектакля надо было бы перевести «Одиссея на мусорном совке». Что соответствует действительности.

Вся сценическая реальность создана исключительно из материалов, доступных на кухне: клеенка на столе (голубая, океан), мусорный совок (корабль) со шваброй (парусом), штопор (Одиссей), конфеты (его спутники), заледеневшая (от ожидания) бутылка (Пенелопа), длинная оранжевая мочалка для вытирания пыли (Афина) и так далее. Дуршлаг на голове артиста, играющего в данный момент Одиссея, обозначает его царственный статус. На экзотическом острове растет дерево, состоящее из соединенных ножниц, действуют персонажи, воплощенные корнеплодами — морковкой и имбирем. Имена спутников Одиссея соответствуют названиям сладостей — Шоколад, Карамель, Зефир (точнее, Marshmallow — продукт американский, и слово американское, не французское, понятное гастрольной публике) и др. Происходит обыгрывание, «оживление» предметов, обязательный начальный этап воспитания кукольников (у нас — зачет первого курса по мастерству). Это довольно забавно. Моментами — красиво (например, кораблекрушение, погружение под воду — прозрачный голубой полиэтилен) и плавание среди океанских существ. Зрителей может приводить в умиление сама игра с кухонной утварью. Из совсем не-театра может родиться любое чудо. Вопрос в том, что рождается.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Цирцея изображена в форме кочана капусты, она превращает воинов Одиссея в свиней (в форме хрюкающих сосисок). Штопор (Одиссей) втыкается в капусту (это 18+). Такова, для примера, одна из наиболее «действенных» аллегорий спектакля. В основном, использование предметов ограничивается уровнем обозначений. Не образов. Иносказательная, метафорическая реальность здесь не рождается. Из мифа оказывается востребованным самый поверхностный уровень фабулы — без метафизики, без философии, без поэзии, без человеческих чувств, без характеров. По-своему сложный, исходный миф культуры толкуется на уровне комикса. Не знаю, сознательно ли, но Одиссей представлен дурачком, который плавает-плавает (без всякой цели), посещает цариц разных островов и вдруг вспоминает, что любит Пенелопу и отправляется к ней, и встрече рад так, что вроде, правда, любит. Сомневаюсь, что можно сказать что-то еще о характере Одиссея (не говоря уж об остальных: женские образы представлены исключительно сексуальными хищницами). Впрочем, можно всякое придумать. Сперва Одиссей изображался в виде штопора, потом он посетил Калипсо, которая ублажала его мытьем и массажем, и дальше он путешествовал уже в виде куска мыла. В таком виде он и возвращается к Пенелопе. Она его не сразу узнает и объясняет это: «У тебя другой лосьон после бритья». То есть, был герой, истаскался по дамам и превратился из штопора в обмылок? Такую интерпретацию постановки, вероятно, можно было бы считать крутой, но она основана исключительно на рассуждениях о куске мыла, в действии спектакля она никак не проявлена (оценками, отношениями, событиями). В форме мыла Одиссей точно таков же, как и в форме штопора. И сцены его возвращения поставлены «позитивно», с обоюдной радостью супругов, со спасением-расколдовыванием сына Телемаха. Идея дегероизации Одиссея вступила бы в противоречие с таким финалом. Возможно, «концепции» и «идеи» тут вообще неважны. Игра с предметами оказывается самоцелью, а игра с эпосом оборачивается катастрофическим разрушением его объема, мотивов, смыслов. Система мифов, которые всерьез волновали Софокла, Данте, Шекспира, Джойса, оперных композиторов, живописцев всех эпох, оказалась поводом для комикса, материалом для мастерской анимационного театра.

Эта работа, собственно, и появилась в классе мастерской Филиппа Жанти в 2009 году. Впоследствии трое артистов — Эрнан Боне, Антуан Мальфет и Йоанель Стратман — сделали представление, которое можно считать их самостоятельной работой. И которое они играют на английском языке в многочисленных поездках, для семейного просмотра, в маленьких городках Франции, в Венесуэле, Бразилии, Аргентине, Новой Каледонии…

Идее отказа от театральных кукол и замены их бытовыми предметами не меньше сорока . Вначале продуктивная, нацеленная на преодоление рутины, в наше время она привела к большим проблемам в искусстве (в искусстве!) театра кукол. И вернулась потребность в сложной, художественной, современной театральной кукле. Не отказываясь от использования разнородных театральных и других медийных средств, сегодняшняя режиссура «подтягивает» нетрадиционные языковые элементы к уровню художественной выразительности классической куклы, а ее  понимает в эстетическом смысле свободно. Вспомним спектакли Р. Кудашова или «Ленинградку» А. Шишова, Б. Константинова, Д. Шадрина… «Дюспан» в этом сравнении кажется всерьез устаревшим.

2010: КУХОННАЯ ОДИССЕЯ ФИЛИППА ЖАНТИ

Приключения Одиссея Филиппа Жанти начинаются на кухне. Появляется обыкновенный штопор. Поворот ручки, взмах двух рычагов — и перед нами Одиссей.

Два актера и актриса быстро делят роль Одиссея, выигравший напяливает на голову дуршлаг. Дальше события развиваются стремительно: появляются соратники Одиссея — шоколадные трюфели в разноцветных обертках, которые строят его корабль.

Рождение корабля из совка, швабры и веера сопровождают трубы и барабаны «Восхода» из поэмы Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра». Именно эту музыку использовал Стенли Кубрик в своем фильме «2001: Космическая Одиссея» в момент, когда обезьяна вдруг находит новое применение обычной съедобной кости: оказывается, ею можно бить и колотить. И этот гимн человеческой изобретательности здесь неслучаен: абсолютно все будет сделано из предметов, которые можно найти на кухне.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

«Dustpan Одиссей» вырос из работы учеников Филиппа Жанти 2009 года. К 2010 году он превратился в спектакль, который можно сыграть на любой кухне, и именно в этом была задача Жанти, если верить его словам. Актеры играют в предметы, как это могли бы делать дети. Причем предмет обыгрывается не только как герой: его качества переходят на персонажа или он вообще выходит из роли. Например, на острове Циклопов с надписью «Таможня» Полифем требует документы у соратников Одиссея, а поскольку это конфеты, то читает он про их состав и срок годности перед тем, как съесть. Сам Одиссей, превращенный Афиной в старика, чтобы временно оставаться неузнанным среди многочисленных женихов Пенелопы, становится обыкновенной мочалкой. Поэтому его сын Телемах жалуется на его жесткую щетину, а женихи Пенелопы советуют ему мыть посуду на кухне, а не добиваться руки прекраснейшей из женщин. Продолжая тему кухонной утвари: женихи — это разные металлические приборы вроде венчика для взбивания яиц, а Пенелопа — замороженный кусок льда в форме бутылки, которая тает на протяжении спектакля, и вода, как слезы, капает и капает в подставленный таз. Полифем и циклопы выглядят, как приплюснутые маленькие бочки для вина, Цирцея — листья капусты, нимфа Калипсо — мыльная пена, из которой Одиссей выходит натуральным куском мыла и в прямом смысле намыливается домой, к Пенелопе.

Актеры придерживаются сюжетной линии, но обращаются с текстом вольно: перебалтывают, импровизируют и вставляют цитаты из фильмов, которые стали культовыми. Например, при встрече с Телемахом Одиссей пафосно говорит «I’m your father», совсем как Дарт Вейдер в «Звездных войнах». Интонации Одиссея вообще напоминают о супергероях из комиксов — лексика у него не сложнее, чем в комиксах «Марвелл» или «DC». Гомеровский опус словно переводят на язык современных детей, которые знать не знают героя «Одиссеи» и познают мир, параллели с тем опытом, которым уже владеют. И в этом смысле выбор такой интонации очень даже оправдан.

А теперь представьте зрительный зал, где сидят взрослые люди, половина из которых — театральные критики, пришедшие ломать головы и клавиатуры над сложносочиненными спектаклями Жанти и специально к спектаклю освежившие в памяти гомеровскую «Одиссею». Видимо, произошел сбой в отношении адреса высказывания. Продуманный до мелочей, простой, легкий, «кухонный» спектакль, рассчитанный на детей, вызвал ощущение недоумения и даже недовольства. Возможно, все-таки стоило позвать на него детей?