С 3 по 10 февраля в Пскове проходил XXI Международный Пушкинский фестиваль.

Бывает так, что театр в городе есть, а театральной жизни нет. Так и в Пскове, белом городе на реке Великой, с 1000-летней историей, приземистыми «супрематическими» церковками и сохранившимся кольцом средневековых городских стен, в 50 километрах от которого родилась моя мама и мимо которого я ни летом, ни зимой не могу проехать, не заглянув в него. Городе, в последние годы печально известном поджогом исторической Покровской башни и убийством священника Павла Адельгейма.

Как и во многих других городах «с историей», театральная жизнь Пскова, олицетворяемая уныло-обязательным списком культурно-зрелищных организаций, казалась навеки уснувшей. Он таков: уютный Театр драмы им. Пушкина на улице Пушкина; Филармония с гастролями антреприз и сборными концертами «звезд» балета; стадион с летними рок- и поп-концертами; Театр кукол за рекой Великой в окружении полуразрушенных зданий, местами заколоченных, местами зияющих дырами окон. Печальное, но, наверное, привычное соседство для малышей, пришедших на «Красную шапочку»… Вообще, в Пскове разруха чувствуется неизмеримо сильнее, чем, например, в туристически-подвычищенном Новгороде Великом.

Псковский драматический театр им. А.С.  Пушкина. После реконструкции.
Фото — В.  Луповской.

Оживление в ландшафт вносил ежегодный Пушкинский фестиваль, на протяжении 20 лет возглавляемый руководителем петербургского Пушкинского театрального центра В. И. Рецептером. Индивидуальное выражение лица этого фестиваля определялось собственно театральной программой вкупе с «лабораторией», на время объединявшей филологов-пушкинистов и театроведов. Проводились круглые столы, устраивались презентации книг (спектакли Владимира Рецептера всегда отличались «наукообразием», зато научные изыскания принимали характер самых необузданных фантазий). Все это, так сказать, в узком кругу. Иногда между критиками и пушкинистами разгорались конфликты. Как, например, на том единственном фестивале, где мне удалось побывать года четыре назад и где камнем преткновения стал «Жадный Джамба» Дениса Ширко — Ильи Деля, в котором последний вышел дикарем, ритмически отбившим текст «Скупого рыцаря» на тамтаме.

Дело в том, что политика и программа Пушкинского фестиваля всегда были литературоцентричны. Как и пушкинисты, в виду дефицитности постановок Пушкина, ревниво-критичными по отношению к режиссерскому «произволу».

Три года назад псковский Театр драмы встал на ремонт. Труппу, можно сказать, распустили. Фестиваль почти полностью переехал в Пушкинские Горы. Примерно за полгода до конца реконструкции стало известно, что новым главным режиссером стал Василий Сенин, режиссер смешанного, московско-петербургского, генетического кода, ученик Петра Фоменко, фрилансер…

«Граф Нулин». Режиссер В. Сенин.
Фото — В.  Луповской.

Приглашение молодого (37 лет, что, кстати, символическая цифра) режиссера, как я поняла, было инициативой молодого губернатора Псковского края Андрея Турчака. А его набирающая обороты деятельность вызвала плохо скрываемую неприязнь местной околотеатральной номенклатуры. Сказать, что новый режиссер привел с собой команду варягов, значило бы покривить против истины. Большинство варягов, люди нетеатральных кровей, обнаружили себя сами и оказались псковичами. Завлит Юрий Стрекаловский — музыкант, побывавший и звонарем, и реставратором, и журналистом, и много кем еще, параллельно театру поющий в церковном хоре и занятый в программах реабилитации алкоголиков и наркоманов,— его неугомонная стремительная натура, кажется, противоречит «долго запрягающему» строю псковской жизни. Благодаря Стрекаловскому произошла «разведка местности». Потому что Псков — из тех городов, где между официальной культурой и андеграундом лежит четкая демаркационная линия. И чтобы обнаружить андеграундную культуру, не поддержанную ни комитетами по культуре, ни государственными грантами, надо еще как следует «покопать».

Новый директор Сергей Дамберг — не менеджер, а социолог, уже проведший по следам Пушкинского фестиваля социсследование и выявивший динамику зрительских фокус-групп.

И, конечно, многие-многие другие…

По примеру «Практики», «Гоголь-центра», Александринского театра сделан шаг к тому, чтобы превратиться в театр-культурный центр. Стать местом соединения официальной и неофициальной культур Пскова. Поэтому новый (позади исторического здания) корпус театра, сначала предназначавшийся для мастерских и склада декораций, стал чем-то вроде арт-сквота, где уже в первый день фестиваля открылась выставка «Пушкин и Непушкин» Таисиии Швецовой и младшего «митька» Александра Бушуева, показывались фильмы Андрея Хржановского, проводились семинары и лекции… С обширной гастрольной программой спектаклей и концертов.

«Галерея/Цех». Вход в новый корпус театра.
Фото — Е.  Добрякова.

Как ни парадоксально это звучит, новой команде театра удалось повернуть XXI Пушкинский фестиваль к театру, понимаемому, впрочем, очень широко, а театр — к городу. Фестиваль, собственно, и стал первым очевидным этапом новой политики театра. Дело не в том даже, что его афиша сделала качественный шаг вперед. А в том, что в ней появились такие спектакли, которых раньше не могло быть: например, «Местослов» Павла Семченко и Владимира Волкова или «Реквием по Сальери» Пипа Аттона. В том, что принципиально расширился круг явлений, лиц и тем, а лекции Клима, Ольги Седаковой, Алены Карась, Павла Руднева, Бориса Голлера стали доступны всем желающим.

И да, наверное, фестиваль стал менее элитарным, если понимать под элитой сугубо филологическую, научную среду.

Открытие фестиваля (не)счастливо и неслучайно совпало со встречей, которую президент страны в очередной раз решил провести с деятелями театра и который, видимо, войдет в историю как «прения о гаражах». Ожидалось появление Путина и на вечернем «Графе Нулине», которым открылись театр и фестиваль. «Высокий гость» не приехал. Тем не менее, зрителей пропускали в театр по спискам и досматривали с особым пристрастием, а публику нарядного зала, после снятия 10 слоев краски вернувшегося к своему изначальному декору, на две трети составила верховная чиновничья номенклатура с женами.

Одним словом, зал был слишком «специальный», чтобы оказаться на одной волне с программно-легкомысленной «вещицей». Кстати, на встрече с президентом, куда избранный круг лиц принес свои жалобы, писатель Валентин Курбатов тоже не преминул выразить недоумение по поводу того, что Театр драмы открылся с «анекдота», а не какого-нибудь солидного произведения, вроде «Бориса Годунова».

Если у Анатолия Васильева есть «Пушкинский утренник», то «Граф Нулин» — это «Пушкинская линейка», точнее — репетиция школьного ансамбля. Героя заменил хор. Точнее два хора — учителей и учеников. Учителя, за которых выступил вокальный квинтет под управлением Татьяны Лаптевой, положили пушкинский текст на музыку «Севильского цирюльника». Ученики (молодые актеры театра) придали его звучанию более непринужденный эстрадный характер. Главным героем спектакля-концерта стал не Нулин, конечно, а изящная музыкальная вязь, гибкий пушкинский стих, охотно подчинившийся разным вокальным жанрам, вплоть до частушки. Ну и конечно, куртуазная любовная игра героев, рокот желания были достаточно внятно переведены (вокальными и визуальными средствами) в план невинного подросткового эроса. Плюс отмеченная всеми хулиганская выходка — торжественный «выход» на сцену целой своры живых борзых собак.

«Евгений Онегин». Режиссер Ю. Любимов.
Фото — В. Луповской.

Программа фестиваля, концептуально или непроизвольно, выстроилась так, чтобы дать более-менее полный срез пушкинских постановок новейшего времени. Возможно поэтому, а не по недосмотру отборщиков, в ней оказались уже довольно «пожилые» спектакли Театра на Таганке. Например, разбитый на голоса актеров и явно устаревший «Евгений Онегин» Юрия Любимова. Впрочем, незатейливые фокусы с приглашением на сцену зрительниц или «зонги» вроде «Хабенский, Фокин, Табаков/Не вам рукоплескает Псков» вызывали в зале неподдельное оживление. Или, например, «Моцарт и Сальери» того же театра, очень грамотный дуэт Игоря Пеховича и Сергея Афанасьева, как образец сугубо интерпретаторского театра, в котором главные герои были выведены как зеркальные двойники. С закольцованной композицией, воображаемым убийством и вечным возвращением двойника-жертвы в сознание двойника-убийцы…

И в тот же вечер — «Местослов до ля ми фа» — травмоопасное дурачество Павла Семченко и музыканта, контрабасиста Владимира Волкова на основе «Нравоучительных четверостиший» Александра Пушкина и Николая Языкова. Пример свободного, пронизанного спонтанностью обращения с текстом. Где композиция целого как бы подчинена беззаконию «случайного», и намагниченная стрелка, двигающаяся по кругу под воздействием «магических» пассов рук Семченко, мнимо непроизвольно определяла очередность номеров-четверостиший. Где вместо мастерства — непринужденный артистизм фокусника-дилетанта, чреватый травмами и стихийными бедствиями, вроде огня, перекинувшегося с шапки на голову, но мгновенно потушенного. С разложением сценического текста на самостоятельные — визуальный, звуковой, текстовый. С выведением на первый план неочевидного пародийного подтекста банальных сентенций («Волк кровожаден был, фиалочка мила:/Всяк следует своей природе»).

«Местослов до ля ми фа» П. Семченко - В. Волкова.
Фото — В. Луповской.

Номера-парадоксы с задействованными в них огнем, льдом, водой сменяли друг друга, а сопротивление материи, препятствие и вызванное ими физическое усилие накладывали отпечаток на характер произнесения текста. Так, например, стишок о мстительной пчеле фокусник докладывал из-под туго перевязанного скотчем полиэтиленового пакета, судорожно заглатывая остатки кислорода.

P. S. Мое короткое трехдневное погружение в «другой Псков» оказалось неотделимым от людей, которые формируют неповторимый культурный ландшафт города. Также как поход в Мирожский монастырь по сияющему на солнце льду реки Великой и история уникальных фресок XII века работы византийских мастеров оказались неотделимыми от истории научного сотрудника Таисии Кругловой, которой уже многие годы приходится защищать эти фрески — от церковной номенклатуры, государственных чиновников, почти ежегодных подтоплений Спасо-Преображенского собора…

В. Сенин.
Фото — В.  Луповской.

Наверное, ситуация «вечного боя» вообще естественна для любого неравнодушного человека. То же самое — и со «строительством» в Пскове нового театра, следствием которого стали все громче звучащие в адрес Сенина, но такие типичные для ситуации в целом, обвинения в насилии и презрении по отношению к «театральным традициям» Пскова, апогей которых я наблюдала в день своего отъезда, когда в театр пришла написанная аккуратным школьным почерком и ставшая знаменитой благодаря соцсетям анонимка с угрозами в адрес Сенина…

Однако, чтобы «насиловать» традиции, надо этими традициями обладать… А новый главреж получил в наследство не традиции, а деморализованную тремя годами бездействия труппу, бессмысленный репертуар и массу ничем не подкрепленных амбиций.

В отличие от Александра Огарева или Дмитрия Егорова, ставших недавними жертвами чиновничьего и директорского произвола, у Сенина есть своя команда. Его поддерживает губернатор. Укрепляет ли это позиции режиссера? Нисколько. Губернаторские головы летят тут и там, а правая рука власти зачастую не ведает, что творит левая. Ко всем благим начинаниям примешивается горький привкус обреченности.

Удержится ли новый главный режиссер? Не знаю. Но дело того стоит.

P. P. S. Продолжение рассказа о фестивале читайте в статье Евгения Авраменко.