Документальные спектакли в программе фестиваля «Послание к человеку»

В Первом павильоне Ленфильма показали три документальных спектакля: «20 ноября» (проект Ларса Нурена и Анн Тисмер), «Час восемнадцать» и «Двое в твоем доме» (Театра.doc.)

«20 НОЯБРЯ». «ЦЕЛУЙ МОИ БОЖЕСТВЕННЫЕ РУКИ!»

Большая железная дверь Первого павильона открывается, и зрители чуть ли не спотыкаются о маленького, сжавшегося в комок человека, который сосредоточенно чертит мелом границы коридора. Коридор заканчивается нарисованным прямоугольником посередине сцены. Справа лежит что-то металлическое, накрытое белой тряпкой, и большая спортивная сумка. Нарушив меловую границу, проходишь в зрительный зал. Всё, выход заблокирован. Хочешь не хочешь, а тебе придется смотреть в глаза тому, у кого винтовка и пистолет. Семнадцатилетнему мальчику, который через полтора часа уложит все это в сумку, пойдет в школу и ранит 37 человек. А потом покончит с собой.

Говорит быстро, скованно, как говорят подростки, от смущенного спокойствия переходя на крик, чтобы точно — слышали, точно — дошло. Ненавидит каждый год своей жизни в этом «статусном мире» потребления, где самые часто повторяемые слова — это «я» и «кока-кола». Где с детства внушают вину за Вторую мировую, хотя он никакого отношения к ней не имеет. Руки подняты, кулаки крепко сжаты. Где, чтобы добыть себе иллюзию счастья, нужно стараться всем нравиться и подлизываться к начальству. «Fuck you!», — руки вверх с поднятыми средними пальцами. Где он не может найти друзей, где его не поцеловала ни одна девушка, где в школе его постоянно унижают, издеваются, прижигают руки нагретым докрасна ключом, и от этого нет защиты. Руки опущены вниз, ладони открыты. Где родители даже не пытаются помочь, а учителям наплевать. Поэтому он отмстит. «Целуй мои божественные руки!» — протягивает кулаки зрителям, чувствуя себя ангелом смерти.

Ему очень не хочется уходить. И чем дальше, тем чаще у него вырываются детские фразы: «Единственное, что есть хорошего на земле, — это Симпсоны. И еще собаку было бы здорово иметь». Он ждет, чтобы полюбили-остановили. Но почему-то ему в этом отказано. Его «зига» — это правая рука на сердце. Потому что он «не чертов наци». Когда с ножом в кеде и с винтовкой в сумке он уходит, достаточно только слова, чтобы остановить этого подростка. Но зрители молчат. И я среди них. Все наблюдают. Он проверит, нет ли мамы в коридоре, и, сгорбившись, пойдет в школу вершить свое правосудие.

17-летнего мстителя играет актриса Анн Тисмер. Конечно, сразу видишь ее длинные, забранные в хвост русые волосы, а белые спортивные куртка и штаны со множеством карманов не маскируют ни грудь, ни бедра. Но разум тут не работает. Перед тобой напуганный мальчик, для которого идут последние полтора часа перед самоубийством. И ему очень страшно, потому что нет никакой опоры, не верит он в этого чертова бога и любовь за просто так. И актриса бросает вызов зрителям, ни на секунду не выключаясь из реальности, задает вопросы каждому лично: «У тебя хорошая машина? Ты счастлив? Муж у тебя есть? В чем смысл жизни?». Когда закашляет женщина, она подаст ей бутылку воды, не выходя из роли, — важный штрих к характеру подростка-смертника. На обсуждении после спектакля Анн Тисмер сказала, что она — перформер, перевоплощается в своего героя, но не играет его. И в это действительно веришь. Она реагирует на ответы зрителей импровизацией: например, в одной из французских школ дети настолько яростно умоляли героя остаться, что он их услышал и отказался от мести.

Такой случай, когда школьники приходят с оружием и ранят одноклассников — не редкость для Германии, но только этот мальчик выложил свои дневники, где подробно описывал каждый свой день, в Интернет. У него был даже виртуальный друг, которому он все рассказывал. Но тот перестал отвечать, потому что не смог вынести ежедневной бомбардировки письмами. Сейчас он чувствует себя виноватым: через месяц после этого мальчик пошел в школу с оружием… Анн Тисмер часто играет «20 ноября» в немецких и французских школах. Поэтому обсуждения не менее важны для нее, чем сам спектакль. На них она много говорит о механизмах взаимодействия унижающего и унижаемого. Жертвой может стать любой, вспомните евреев в нацистской Германии. Важно помнить, что у унижающих есть серьезные психологические проблемы. И если уж искать виноватых, то ими оказываются те, кто поддерживал лидера-угнетателя, закрывал глаза, оставался равнодушным (как все мы, кто оправдывает себя тем, что это был спектакль, и просить остаться было бы смешно, как на детском утреннике, не к лицу, все-таки игра).

Анн Тисмер в спектакле «20 ноября».
Фото — Véronique Vercheval

ТЕАТР.DOC. ДРАМА О СТАКАНЕ КИПЯТКА

Театр.doc привез два очень разных спектакля: «Час восемнадцать» и «Двое в твоем доме». В «Часе восемнадцать» о смерти Сергея Магнитского в тюрьме актеры использовали театральные средства по минимуму: задача была показать точки зрения матери, судьи, следователя, тюремного врача, девушки из скорой помощи, фельдшера, а не сыграть их роли. Поэтому — стулья в ряд, на заднем плане проекция с нехитрыми схемами, объясняющими, кто был не прав. За исключением Матери (Анастасия Патлай), все остальные выглядели очень сытыми людьми, которым оправдываться-то незачем. В конце концов, их почти всех наградили или повысили на работе (так случилось в реальной жизни). И в этой атмосфере равнодушия почему-то самой важной деталью стал стакан кипятка, вокруг которого и возник весь сыр-бор. Он превратился в единственный источник противоречий, как будто если бы Магнитскому его дали, что-то изменилось.

Получилось, спектакль о смерти Магнитского заинтересовал не больше, чем новость вроде «РПЦ вступится за Pussy Riot только в случае их раскаяния» утром, за чашечкой кофе. Перепост с ехидным комментарием, и всё. Может быть, это было связано с усталостью актеров, а может быть, много раз повторенная новость 2009 года, какой бы страшной она не была, уже перестала вызывать шок.

ТЕАТР.DOC. ТЕАТР.DOC. КОМЕДИЯ О КАПЛЕ МОЧИ

Материал спектакля «Двое в твоем доме» — интервью с белорусским писателем Владимиром Некляевым, баллотировавшимся в президенты Белоруссии, и его женой Ольгой о том, как они после выборов жили под домашним арестом. Интересно, что линия белорусских кагэбешников была полностью придумана этюдным методом. Кроме того, были специально поставлены танцы на них. Лозунг «Театр, в котором не играют» можно применить к линии Некляевых (Владимир — драматург Максим Курочкин, Ольга — Валерия Суркова), но и то с натяжкой.

На премьере «Двое в твоем доме» называли «драмой пространства». Само подвальное помещение Театра.doc явно играет не последнюю роль в этом спектакле. В просторном же Первом павильоне Ленфильма, с огромной высоты потолками, все выглядело иначе. Да и режиссеры спектакля явно не работали над зонированием пространства и не застраивали его так, чтобы актерам было тесно на психофизическом уровне, а не просто на словах. И из «драмы пространства» происходящее превратилось в бытовую комедию с достаточно смешными сценками: вот кагэбешники пытаются неслышно пить водку из чайничка для заварки, заглушая специфические звуки разговорами о том, что Генри Миллер — это Андропов, вот выясняют отношения из-за капли мочи на ободке унитаза.

Создатели спектакля сознательно не стали использовать «душещипательные» происшествия: например, то, что Владимира Некляева не пустили к окну, когда его звала дочка. В фокусе внимания оказались пространство быта и смешные ситуации. На обсуждении Максим Курочкин максималистски заявил, что здесь нет высказывания. И ведь не поспоришь… Театр может быть каким угодно, без высказывания, актера и даже, в особенно исключительных случаях вроде позднего Гротовского, без зрителя. Но документальный театр без высказывания? Вот это новость так новость, не хуже того, что «Кабинеты чиновников в Беларуси станут социальным жильем».