Очнуться не успели — прошло уже 5 лет. А, кажется, это было только вчера: ночное Леушинское подворье, где когда-то крестили, а теперь отпевали Кирилла Лаврова… долгие аплодисменты огромной толпы на набережной Фонтанки — овации артисту, навсегда покидающему свой дом… милиционеры, отдающие честь на протяжении всего пути следования траурного кортежа на Богословское кладбище… прохожие, останавливающиеся при виде процессии (Петербург знал, кого провожают)… кладбище, заполненное народом, толпа… дорожка, усыпанная цветами… краткий молебен… почетный караул, орудийные залпы… гимн…

Может быть, мы не заметили этих пяти лет, потому что все это время Кирилл Юрьевич с нами? И в сознании, в памяти, в душе, и на редакционных стенах. Вот он — первый гость еще пустого подвала на Моховой, 30, а вот сидим за бутылкой в тот вечер, когда он приехал в подвал, решив уйти из БДТ, и хотел, чтобы я подтвердила ему правильность его решения. Ясно, что литр мы выпивали долго, тем более — никакие мои аргументы «не уходите», как помню, не работали. «Ты говори, я слушаю», — время от времени произносил К. Ю., я говорила, говорила, пока не сказала наконец: «Хорошо, уходите. Только вот сейчас — вы же артист — представьте „предлагаемые“, а именно то утро, когда вы уже ушли и вам не надо ехать в театр. Итак…». Пауза. Он пытался представить. И — со смехом: «Это нельзя представить! Это невозможно! Я не могу этого представить!». Дальше уже оставалось только выпить «на посошок»…

Лавров был человеком дворянского происхождения, интеллигентского воспитания, православного вероисповедания, советской биографии. Андрей Толубеев как-то предлагал ввести в театральном мире меру порядочности 1 лавр. Не знаю, может ли она нынче быть в ходу, но где-то изредка я все же встречаю ее.

Как прощание с К. Ю. на страницах журнала, в № 48 появились черновики той книги, которую мы с ним так и не сложили (а хотели…). В год 20-летия журнала мне очень хотелось, чтобы на страницах «ПТЖ» вновь возник Лавров, но что дать? И вот совсем недавно (так всегда бывает) из груды бумаг вывалились страницы — черновики каких-то разговоров: и тех, что вели мы, и тех, которые дал мне в свое время К. Ю. (какие-то расшифровки давних передач). Мы напечатаем их в юбилейном № 70. А сегодня, в день памяти Лаврова, прочтите один из самых веселых фрагментов. Он часто это рассказывал. Ведь Кирилл Юрьевич Лавров был очень веселым и смешливым человеком.

«Мы с Люсей Макаровой играли в «Пяти вечерах» молодых героев, но мы с ней, кстати сказать, очень хорошо играли в елках. Я — пионера Васю, она — девочку Машу, я пел песню: «Я Васильев Вася, я в четвертом классе, в пятый класс я скоро перейду…» Это были знаменитые елки в Выборгском ДК, которые ставил покойный Игорь Владимиров, а набор был просто звездный. Например, Женя Лебедев, народный артист, Герой Соц. Труда. Не был он тогда никаким героем, и народным не был, он изображал пса, собаку. По-моему, это был эскиз к Холстомеру, Холстомер во многом вышел из этого пса или собаки, и хотя тут — пес, там — лошадь, но общего было достаточно много. Мы играли наши елки, не обремененные никакими званиями и наградами, делали часто какие-то хулиганские вещи, свойственные молодости. Когда в последний раз шел спектакль «Когда цветет акация», и мы уже знали, что играем в последний раз, — Боже, что это было! С молчаливого согласия руководства шла такая отсебятина! Мы называли какие-то новые имена друг друга, сочиняли новые реплики, слава Богу, что это был утренник, но ошарашенные дети ничего не понимали: почему эти люди на сцене получают такое удовольствие?…

К сожалению, это время для нас закончилось, и теперь если кто-то на сцене хихикнет, я вынужден вызывать его в кабинет и читать нотации. Я понимаю, что хулиганство в театре недопустимо, но если честно говорить — оно у нас было. Очень смешлив был Ефим Захарович Копелян, он легко «раскалывался», точно так же, как и я. Это сейчас, за последние 10-12 лет, что я художественный руководитель этого театра, я перестал улыбаться вообще. Я изменился, мне не до улыбок, не до смеха, понимаешь? А тогда я был очень смешливым человеком, любил похулиганить.

Однажды прихожу в театр, идет «Традиционный сбор», Копелян играет известного режиссера, и когда он там появляется — все бегут к нему за автографами. Смотрю — идет эта сцена. Я в спектакле не занят, но черт меня дернул (я часто страдал от таких импульсивных проявлений) и я вылез на сцену в своем костюме. И из толпы — к Копеляну: «Позвольте автограф!» Он как меня увидел — впору было давать занавес, он просто кончился, хохотал и не мог остановиться. А я улизнул, как будто меня и не было. Но не успел я выйти со сцены, как уже стоит Валериан Иванович Михайлов, наш знаменитый зав. реж. управлением, и произносит: «Лавров, к Георгию Александровичу». Ну, Г. А. мне такое выдал! «Кира, я от вас никогда не ожидал, как вы могли себе позволить такое хулиганство! Я всегда считал вас единомышленником, мы строим вместе театр, а вы позволяете себе такое!» Я обливался потом, был красный, чувствовал действительно всю низость и мерзость своего поступка, и больше у нас этого не было. Хотя Товстоногов сам очень ценил юмор«.

Светлая вам память, Кирилл Юрьевич! А «времени нет», как кричала в нашей общей «Аркадии» Томасина. И любовь — это то, что не перестаёт.