В рамках фестиваля казачьей культуры «Александровская крепость» в Усть-Лабинске с 30 сентября по 1 октября во второй раз прошла театральная лаборатория.

Театральная история на «Александровской крепости» продолжилась. На этот раз — в Усть-Лабинске. Темой лаборатории Олег Лоевский выбрал казачьи сказки, которые внимательно отобрала литературный куратор Вера Сердечная.

Сцена из эскиза «Дичь». Краснодарский театр «Мой».
Фото — Николетта Гридина.

Сам фестиваль «Александровская крепость», организованный фондом «Вольное Дело» Олега Дерипаски, — это место концентрированной культуры казачества. На два дня в небольшом Усть-Лабинске от озера Копытце и до самой крепости развернулось настоящее пышное казачье гулянье. Помимо бесчисленных песенных выступлений была и масса образовательных лекций этнографов и фольклористов. В этом смысле лабораторные показы, прошедшие в трех разных локациях (озеро Копытце, Александровская крепость, Городской ДК), были сайт-специфичными: сложно представить более концептуальное место для спектаклей по казачьим сказкам.

Особенность большинства казачьих сказок — в отсутствии вспомогательной силы: казаки не рассчитывают на бога из машины, а решают проблемы самостоятельно. Герой сказки — центр мира, на целостность которого все время кто-то посягает, его паттерн — победить, отстоять границы, наказать зло.

Лабораторные эскизы все были про преодоление: себя, греха, законов, психотравм, смерти… В каждом — сильный герой, вступающий в конфликт с реальностью, не согласный с текущим миропорядком, пытающийся его изменить.

Сцена из эскиза «Как казак полюбил». Краснодарский театр драмы им. М. Горького.
Фото — Николетта Гридина.

Над сказками работали в соавторстве драматург и режиссер: основной задачей лаборатории было сделать из сказочного (привычно «детского») материала — взрослый эскиз (любопытный усть-лабинский зритель на показы приводил детей в большом количестве — сказка же).

Способ взаимодействия с материалом каждый драматург выбрал свой: кто-то пошел по пути осовременивания и историю казаков-некрасовцев сделал аллюзией на сегодняшний день; кто-то бережно сохранил сказку, написав подробную инсценировку; кто-то стилизовал свою авторскую пьесу под сказку; кто-то сказку постмодернистски деконструировал; кто-то написал либретто; кто-то соединил две сказки, никак их не меняя; ну а кто-то трактовал сказку «по-тюзовски» — почему нет. Подобное разнообразие показало богатство материала — четкая трехчастная структура с однозначным нравоучением в конце не упростили, а, напротив, привели к диалогу (некоторые авторы от этого отказались, другие — утрировали).

Режиссеры, в свою очередь, выбрали для показа эскиза одну из предложенных локаций, отчего некоторые из эскизов приобрели дополнительный смысл (сыграть эскиз на берегу озера или на полянке батальонной крепости без микрофонов — та еще задача).

Сцена из эскиза «Кума и смерть». Театр культурного центра «Старый парк», с. Кабардинка.
Фото — Николетта Гридина.

Всего эскизов было восемь. На сцене Городского ДК свои работы показали Ярослав Жевнеров («Как казак полюбил», драматург Лара Бессмертная, Краснодарский театр драмы им. М. Горького), Арина Гулимова («Митяй и страх», драматург Александр Тюжин, краснодарский Театр Защитника Отечества), Дмитрий Мульков («Аксинья», драматург Артем Казюханов, краснодарский «Один театр») и Михаил Заец («Кума и смерть», Театр культурного центра «Старый парк», с. Кабардинка). Озеро Копытце выбрали Павел Зобнин («Лихо одноглазое», драматург Светлана Баженова, Таганрогский камерный театр) и Аскар Галимов («Дичь», драматург Анастасия Петренко, краснодарский Театр «Мой»). Александровскую крепость заняли Алексей Логачев («Дети старика и Рыжутка», Туапсинский ТЮЗ) и Екатерина Петрова-Вербич («Коза-дереза», драматурги Виктория Костюкевич и Оксана Розум, Новый Театр Сочи).

Лара Бессмертная в своей инсценировке сказки «Про стрельца, удалого молодца» играла с самим словом «сказка» — оно сделалось универсальным сленговым словом-паразитом (вроде нашего народного «кринжа»), а Жевнеров подчеркнул эту легкость яркими характерными актерскими образами. Сказка, тем не менее, вышла на злобу дня: по сюжету царь запретил в своем государстве любовь, но влюбленные отстояли свои права, отправив царя со всем его войском на ковре-самолете куда подальше.

Сцена из эскиза «Коза-дереза». Новый Театр Сочи.
Фото — Николетта Гридина.

«Пленэрный» эскиз Аскара Галимова шел частично на балачке: актеры Театра «Мой» остроумничали ироничными сексистскими фразеологизмами, чтобы зритель понял важность следить за словами!

Александр Тюжин оставил сказку «Митяй — казак бесстрашный» почти не тронутой, а Арина Гулимова дополнила ее сценографическими метафорами. Так, во время всего действия над головами актеров с колосников свисали трупы солдат (воздушные шарики-головы, шинели и берцы), а персонажи сказки Страх и Обидой являли офисных работников, терпящих неудачи на своем трудопроизводстве.

Михаил Заец убрал партерные ряды в Городском ДК и соорудил универсальное застолье (и на рождение, и на поминки), расставив столы с белой скатертью по периметру игрового пространства: это был легкий «тюзовский» разговор о перерождении и о невозможности обмануть судьбу.
Светлана Баженова сочинила остроумный сказочный хоррор о семейной паре Любушки и Степушки, которые сначала знакомятся, потом женятся, а затем разводятся, потому что кто-то из них оказывается Лихом (или они оба?). На бытовую фабулу наслаивались сказочная стилистика и абсурдные перипетии, превращая семейный конфликт в психоделический поток сознания. Павел Зобнин довел пьесу до треша, разбив роль Любушки на пять актрис, а Степушки — на троих актеров.

Сцена из эскиза «Дети старика и Рыжутка». Туапсинский ТЮЗ.
Фото — Николетта Гридина.

Екатерина Петрова-Вербич разместила зрителей на полянке, хаотично расставив стулья, а действие проходило на небольшой возвышенной сцене. Пьеса Костюкевич и Розум лишена нарратива: монологичные потоки сознания разных героев связаны между собой одной тематикой и общими предлагаемыми обстоятельствами. «Читочная» эстетика эскиза акцентировала внимание зрителя на сложном языке пьесы. Режиссер активно использовала видео, на которых демонстрировала вынесенные за фабулу пьесы события.

Сложная по языку и структуре, она состоит из трех частей, каждая — в своем жанре (режиссер начала, почему-то, со второй). На сцене сидели участковый Волков С. А. (Кирилл Попов), Зайцев О. Н. (Тимур Фахрутдинов), дед (Ростислав Дубинский), директор колледжа Лисина С. Н. (Светлана Зограф) и директор завода Бурый М. П. (Алексей Петров) — актеры Нового Театра Сочи являли басенные сатирические характеры. Все говорили о проступке Козы Лены с разных точек зрения, ретроспективно, обрывочно — так, что в итоге осталась неясным суть ее вины. В следующей части на сцене сидела одна Коза Лена (Анастасия Котляр) и молчала, пока из колонок звучала заранее записанная аудиодорожка. В третьей части на заднике мелькали коллажи, где Лена была вписана в разные картины эпохи Возрождения, — ее монолог продолжился уже без физического присутствия.

Постмодернистски деконструировав сказку, вывернув ее наизнанку, Костюкевич и Розум написали саморазрушающийся сюжет: детективное повествование обрывается, на смену приходит психологическая исповедь, рассеивающаяся в потоке сознания. Главный прием как пьесы, так и эскиза — монтажность. Параллелизм действия и острый детективный саспенс приводят к сказочной морали в конце: позвольте себе быть свободными, не бойтесь перечить и будете правы.

Сцена из эскиза «Аксинья». Краснодарский «Один театр».
Фото — Николетта Гридина.

Алексей Логачев выбрал для своего эскиза по сказкам «Рысенька» и «Дети старика и Рыжутка» поляну на территории Александровской крепости. Зрительским местам была отведена деревянная трибуна, актеры выступали босиком на траве с минимальным количеством реквизита (две лавки да плетеная корзинка) — эстетика народного театра XIX века. Соединив две схожие по сюжету сказки (нисколько их не меняя!), режиссер продемонстрировал мифологическое мироощущение: победив зло в одной сказке, герои перерождаются, чтобы победить его в следующей. В обеих сказках есть молодая пара (Игорь Торганов в роли брата и мужа, Лилия Луканина — сестра, Ольга Воронцова — Танюшка, превращенная в Рысеньку), которая сталкивается со злом извне — мачехой (Дарья Тропезникова). В обеих сказках есть проводник, который помогает молодым, — корова Рыжутка или бабушка (Антонина Тимошина).

В обеих сказках есть обманутый, идущий на поводу у злой жены отец (Павел Захарченко). Зеркальные композиции сказок подсвечивают тему цикличности жизни, бесконечного повторения одного сценария, где непременно нужно бороться со злом. Прозаический текст Логачев распределил между актерами Туапсинского ТЮЗа, и получился слаженный ансамбль, резвая полифоническая структура, в которой участвуют сразу все — тут, в отличие от остальных работ, сказка не стала пьесой.

Дмитрий Мульков, напротив, отказался от сказки как концепта и сделал антисказку (экспрессионистский портрет реальности) по мотивам «Огненного змея». Жанрово эскиз можно определить как плач — Артем Казюханов написал для него либретто. Действие разворачивается во время войны: в посеревшей от горя деревне остались только женщины, проводившие мужей на погибель.

Сцена из эскиза «Лихо одноглазое». Таганрогский камерный театр.
Фото — Николетта Гридина.

Спектакль полностью построен на песенном плаче/вое — актеры краснодарского «Одного театра» пропевают состояние, а не декламируют. У задника висит перекладина, на которой сушатся серые простыни. Слева стоит скамья, на которой отдыхают-причитают-поют-плачут женщины (Олеся Богданова, Ксения Мальцева, Мария Осипова). Справа на стену опираются сделанные из алюминиевых труб косы-дудочки. Композиция спектакля сказочно-трехчастная: Аксинья (Дарья Женихова) плачет по ушедшему на войну мужу Петру (Карим Армадов), пытаясь раствориться в рутинном быте (снять с балки простыни — постирать — повесить сушить — снять — постирать), муж возвращается и бьет, потом снова уходит — так три раза. В последний раз с войны Петр возвращается инвалидом, и оставшуюся жизнь Аксинья, все больше кутаясь в серые косынки, поднимает его на ноги. Эскиз Мулькова подчеркнуто однотонный (как по цветовой гамме одежд-декораций, так и по композиции и интонации актрис), он демонстрирует мир нескончаемой войны, тянущейся долгие годы, — антимир.

После каждого показа были активные обсуждения с усть-лабинским зрителем, для которого возможность говорить о театре оказалась необходимой (наперебой звучали восхищения-благодарности, откровения-инсайты). Может быть, пример действующего человека, спорящего с удручающей реальностью, — то, чего в театре так недостает?

Лабораторные показы, как известно, единоразовая акция — в последствии они либо становятся полноценными спектаклями, либо забываются. К счастью, большинство показанных на фестивале эскизов уже утверждены к доработке до спектакля. Значит, цели лаборатории достигнуты — у этой сказки хороший конец. Продолжение следует…