«Хармс. Анекдоты, случаи, стихи».
Красноярский театр кукол.
Режиссер Руслан Кудашов, художник Марина Завьялова.
В рамках фестиваля «БТК-ФЕСТ».

Спектакль по стихам, притчам и скетчам Даниила Хармса главный режиссер БТК Руслан Кудашов поставил в Красноярске прошлой весной. А нынешней осенью его показали и петербургской публике. Действительно, почему бы и нет. В концепцию нынешнего «БТК-ФЕСТа», выраженную девизом Freak Case, эта постановка прекрасно вписывается.

Следует отметить, что это Хармс очищенный, отмытый, подсушенный и украшенный. Правда, украшенный изящно и со вкусом.

Из спектакля убраны все приметы времени: действие происходит в некой Стране, похожей на потерянную Атлантиду. На сцену вдруг выходит человек с красной «Авророй» на голове и подает какие-то реплики. Мнится, этот Человек-и-Пароход забрел сюда из другого автора. А впрочем, какая разница: может, у них в ту пору так носили. На голову царя была возложена «Аврора».

Убраны приметы места: никаких питерских реалий, очень частых у Хармса. Убраны политические подробности: кабы не парочка бытовых анахронизмов, действие вполне можно отнести и к нашему времени.

Убраны натуралистические подробности — смакование смерти или похоти. Характерный пример: сцена из хармсовской «Старухи». Герой знакомится с женщиной. «Вы любите пиво?» — «Нет, я больше люблю водку». — «Я тоже люблю водку». — «А в Бога вы верите?» Слово за слово, и парочка, купив водки, отправляется к герою домой.

Но у Хармса герой тут же вспоминает, что дома у него лежит мертвая старуха, и потихоньку убегает от своей спутницы. А в спектакле эта парочка просто уходит в грустную осеннюю даль. И водка куплена, и девица согласна, и в Бога мы веруем. Жить, конечно, очень страшно, но все равно очень хочется.

Почему бы и нет? Хармс ведь только по инерции пользуется репутацией автора трудного, заумного и не для всех. На самом деле в одной только Сибири, и только в театрах кукол Хармса ставят нынче едва ли не ежегодно — то в Кемерове, то в Иркутске, то в Красноярске.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Так что исследование удивительного мира странного автора — давно уже не цель, а цель — изложить с его помощью собственные претензии к мирозданию. Что ж, это участь всякого классика.

Правда, тексты Хармса обладают собственным художественным единством, а это обстоятельство почему-то нередко игнорируют. Представьте, что режиссер сочинил бы спектакль из отрывков «Сказки о мертвой царевне», фрагментов «Гробовщика» и ранней лицейской лирики Пушкина. Совсем не исключено, что могло бы выйти даже талантливо. Но такой спектакль никто бы не посмел назвать «Пушкин. Сказки, проза, лирика». А вот с Хармсом такие штучки почему-то проканывают.

Во всех прочих отношениях у Руслана Кудашова получился вполне изящный и соразмерный спектакль. В меру смешной, в меру печальный. Очень сдержанный по колориту, но очень щедрый на всяческие изыски.

Единого сквозного сюжета здесь нет, но лейтмотивы и внутренние рифмы аккуратно расставлены. Куклы задействованы разные: плоские и объемные, штоковые и планшетные. Являются на сцену и актеры, то все в черном — как массовка и фон, то — в сольных номерах.

Кукольный рассказчик — скромный человечек, похожий не на Хармса, а на музыканта Спивакова или юного поэта Мандельштама. Пару ему составляет некая птичка в балетной пачке, этакая душечка-психея. Главная ее функция — музыкальный хохоток, бессловесный комментарий. Очень похоже на закадровый смех, но гораздо тоньше и интеллигентней.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Однажды куклу вдруг хватают очень страшные Черные Перчатки. Другой бы из одних этих перчаток сделал главную метафору спектакля — этакую руку судьбы. Но нет: намек только брошен и сразу упрятан.

Смерть одного из хармсовских героев приключилась от удара огурцом по голове («Вот какие большие огурцы продаются теперь в магазинах»). Вскоре этот Огурец, увеличенный до космических масштабов, проплывает перед публикой под музыку Карла Орфа из пролога и эпилога «Баварских песнопений».

Надо сказать, Карл Орф ложится на Даниила Хармса идеально. У Хармса ведь есть и этот космический размах, и это пристрастие к Гофману, к немецкой романтической мертвечине. А вот песенки «ДДТ» с традиционными красивостями («зеленые подстрочники», «небесные снега», «злая осень»), на мой вкус, ткань спектакля слегка разжижают.

Вскоре на сцене появятся отдельные огромные Усы, принадлежащие титаническому Дворнику — ровеснику мироздания и олицетворению стабильности («И чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок»). Опять-таки мерещится возможность построить весь спектакль на разнице масштабов. Хармс и Свифт: какая богатая тема… Но и здесь постановщики ограничиваются лишь намеком.

И таких начатых и брошенных линий в спектакле немало. Можно считать это аттракционом невиданной щедрости. А можно и погрустить об утраченных возможностях. И назвать это, например, инкубатором неоперившихся идей.

Пушкин и Гоголь разыгрывают здесь многосерийную анекдотическую дуэль. И в этой дуэли постановщики явно на стороне Пушкина. Гармония превыше всего, каждому овощу свой фрукт, у всякой изнанки есть и лицевая сторона…

А вот Хармс, кажется, был бы на стороне Гоголя. Он любил удариться без оглядки в одностороннее либо потустороннее, в кошмарный ужас и абсурдный нонсенс.

Хармсовские анекдоты о Пушкине, как известно, породили целый вал подражаний. И режиссер кое-что из них с удовольствием цитирует («Гоголь любил переодеваться в Пушкина»). Но родоначальник жанра анекдотов о писателях — конечно же, сам народ.

Помню, моя сестрица в десятилетнем возрасте привезла из пионерского лагеря анекдоты про Пушкина и Вермонку. Причем Пушкин там был веселый, дерзкий, хулиганистый, а Вермонка — унылый и плаксивый…

Иными словами, даже если народ знает своего классика только понаслышке, он все равно оценивает его совершенно правильно. Вот и с Хармсом та же история.