«Таганка» к своему пятидесятилетию показала да и пережила многое, а вот собственную театрализованную историю увидела впервые. На ее Малой сцене в рамках документального фестиваля «Единица хранения» прошли читки пьес, созданных на основе архивных материалов, видеохроники и устных свидетельств. Это — один из проектов «Группы юбилейного года», приуроченных к 50-летию легендарного театра. В рамках которого, по словам его куратора Анны Банасюкевич, предпринята попытка трансформировать факт истории в факт искусства.

Открыл фестиваль «Живой» Юрия Квятковского — эскиз по материалам закрытия чиновниками и колхозниками одноименного спектакля. История длиною в 20 лет режиссером показана компактно и решена в эстетике минимализма — на погруженной в полумрак сцене выхвачены светом лишь основательно укоренившая кафедра, как символ власти, и, на недосягаемой березовой жерди — избушка-скворечник, как символ творческой свободы. Нарезку стенограммы обсуждения спектакля с представителями Минкульта и Минсельхоза СССР актеры Таганки читали из положений навзничь — Елизавета Высоцкая, на корточках (чуть-чуть — и на коленях) — Филипп Котов, и с кафедры в упор — Екатерина Рябушинская. Последняя, читая все реплики за номенклатуру, устраивала словесный не разнос, а расстрел творческой группы — «Вы помните, чей хлеб едите?!» А когда монотонно тарабанила сводку международной обстановки, в голосе ее, благодаря микрофонному эффекту, явственно слышался гул вражеских бомбардировщиков. Ну а чем был для официальных лиц сам театр в те годы, свидетельствует одна лишь фраза Фурцевой о том, что иностранцам не надо больше по стране рыскать — все и так уже есть в спектакле Любимова. Хотя идеологически натасканные крестьяне, свезенные на Таганку со всей страны, и пытались в своих слишком уж литературно облагороженных речах утверждать, что в колхозах нет, да и не возможно ничего из показанного на сцене. Аудиофрагменты этих выступлений Квятковский использовал тоже. В целом же ему удалось лаконично и емко воссоздать не просто историю «бодания» художников с системой, но и саму атмосферу этого противостояния.

«Живой», режиссер Ю. Квятковский.
Фото — Н. Базова.

Не менее впечатляющей, хотя и более гнетущей она получилась у Александра Родионова, подготовившего «К открытию театрального сезона» — монтаж на основе документов, частных архивов и публикаций о приходе в 1984 году на Таганку и скоропостижном уходе из жизни Анатолия Эфроса. По сути — о необъявленной травле режиссера. Здесь сверхзадачей для Родионова и его команды стало представление самого текста, его звучание «как в первый раз», в ситуации повышенной ответственности, когда нужно ловить и взвешивать каждое слово, боясь упустить вложенный в него смысл. Для того актеры и участвующие в читке организаторы фестиваля получили распечатки своих реплик непосредственно перед выходом на сцену или, уже стоя на ней, повторяли звучащие в наушниках слова. В результате фразы «рождались» здесь и сейчас, словно шло размышление вслух и подбирались нужные слова. И если актеры хоть как-то пытались найти подходящую интонацию, то не-актеры старались просто воспроизвести, донести их значение. Отчего порой возникало странное ощущение потустороннего вещания, трансляции с задержкой звука. И выглядело так, будто в человека вселились духи (см. реплику о выступлении Анны Банасюкевич театроведа Антона Хитрова). И уж совсем непонятно было, откуда, из какой реальности «вынимал» слова Эфроса (а тому уже в гроб, как перед этим «закадрово прозвучало», Крымова проложила список гонителей) озвучивавший его режиссер Семен Александровский.

Инфернальность картины усугубила аудиозапись прослушивания и оценки мадригала к новой постановке «Тартюфа».

На обсуждении этой работы Александра Родионова «прорвало» одного драматурга: «Вот за это, в том числе, я и не люблю театр», — заявила она, имея в виду ситуацию, когда обиженный и никчемный «планктон» начинает группироваться и, чувствуя свою силу, вытеснять и давить неугодных и беззащитных. При этом у некоторых зрителей сработал защитный рефлекс — нервно посмеиваясь, они передразнивали услышанное, явно не понимая, что служили живым примером только что сказанному. Нашлись и те, кого заинтересовало, смотрел ли режиссер Родионов «Тартюфа», о котором шла речь в его «пьесе», и читал ли драматург Родионов «В границах красного квадрата»? То есть, имел ли право покушаться на…

Ответом послужило возражение Нины Беленицкой, что в этом и заключается право театра на десакрализацию таких и многих других общественных процессов.

«Заседание». Режиссер Т. Баталов.
Фото — Н. Базова.

В фестивальном «Заседании» Беленицкая «запараллелила» материалы с заседаний худсовета театра 1964-1984 годов и документы с нынешних околокультурных мероприятий с участием Путина, включая последнее литсобрание с потомком Достоевского. Пьесу азартно и смешно разыграли засевшие в монолитном президиуме молодые артистки и присевший на приступочке с репликами Любимова режиссер эскиза Талгат Баталов. А уже использованные в читке Квятковского слова Бориса Можаева о «Живом», опоясывающей рифмой закольцевали первый фестивальный день.

Второй день «Единицы хранения» начался с того, что все, что с 1965 по 1978 было изъято цензурой из спектаклей Таганки, драматург и режиссер Андрей Стадников возвратил на сцену в хронологическом порядке. Отчего тексты, впрочем, не ожили — в мертвенно-синем свете посреди разбросанной одежды (эту инсталляцию Вани Боуден постановщик назвал «метафорой смерти») актеры Роман Сорокин и Анна Хлесткина нарочито отстраненными голосами прочитали все вырезанные отрывки из пьес и стихотворений, фрагменты статей и разговоров, песни и частушки, высказывания и речи. Однако в новом прочтении возникли и новые смыслы: этакий «эффект Кулешова» с «таганским акцентом» — как, например, встык прозвучавшие «Солнце входит и заходит/Ничего не происходит» и «Вот список ваших великих деяний, императрица». Финал этой истории — вечно актуальное обращение новгородцев к Рюрику «Земля наша богата и обильна, а порядку в ней нет» из «Повести временных лет», так и не вошедшее в «Ревизскую сказку» 1978 года.

Кульминацией фестиваля стала читка «Любимого» — истории Таганки в стихах и документах, сочиненной Андреем Родионовым и Екатериной Троепольской, и поставленной Русланом Маликовым. Этот остроумный микс из цитат, где стихотворения Маяковского и Цветаевой перемежаются с объяснительными актеров и данными соцопросов, выступления критиков — с жалобами зрителей, легкое подтрунивание над начальством — с злопыхательством нынешних охранителей, актерами был подан живо, легко и весело. С каким-то даже упоением читали этот текст Феликс Антипов и Вениамин Смехов. Последний еще успевал по ходу чтения комментировать, как звучал тот или иной отрывок в свое время, или показывать, как выглядело вменяемое ему «грубое губошлепство». Своеобразной перекличкой поколений Таганки здесь стало начатое Дмитрием Бутеевым и следом подхваченное Вениамином Смеховым чтение «под автора» пастернаковского «Гул затих, я вышел на подмостки…»

Куратор фестиваля А.  Банасюкевич. Обсуждение.
Фото — Н. Базова.

Но в очередной раз, как это уже было и на открытии выставки Ксении Перетрухиной «Попытка альтернативы», и на премьере спектакля Андрея Стадникова «Репетиция оркестра», сторонники «музеификации» истории Таганки опротестовали ее театрализацию. А предложение Смехова оценивать, а если угодно — и судить «Любимого» по законам художественного произведения охранители так и не услышали. Также как и реплику Родионова: авторы сочиняли не конкретную историю театра на Таганке, а исследовали историю любви, начавшуюся с полного преклонения друг перед другом, и завершившуюся полным неприятием.

В итоге заместитель директора по малой сцене Рената Сотириади, накануне «пытавшая» Александра Родионова, преподнесла Родионову (уже Андрею) рекомендуемый к прочтению том «В границах…», где все изложено так, «как надо» понимать. А Смехов в ответ посоветовал перечитать посвящение Иосифа Бродского Михаилу Николаеву. То самое «Представление», где «Входит некто православный, говорит: «Теперь я — главный». И вновь повторив финальные строчки из «Любимого»: «Плохой конец заранее отброшен — он должен, должен, должен быть хорошим!» — Вениамин Борисович, спустившись в зрительный зал, поцеловал в макушку Семена Александровского. Видимо, за «Присутствие» — поставленный им спектакль о спектакле «Добрый человек из Сезуана». Хотелось бы назвать этот жест символической «жирной точкой» в спорах о праве «Группы юбилейного года» разрушать стереотипы, воздвигнутые вокруг Таганки.

Ну а где пролегает граница между такими монументами и историческими документами, документами и свидетельствами, документами и архивом, какова их ценностная шкала в современном искусстве, обсуждалось уже в ходе завершающего «круглого стола». Модерировали его критик Алена Карась и журналист Михаил Калужский. Скульптор и арт-обозреватель Хаим Сокол говорил о том, как документ выполняет роль триггера — переключателя, который, согласно Вальтеру Беньямину, подобно «вспышке молнии соединяет прошлое с будущим». Художник, член группы «Вверх!» Дмитрий Венков посетовал на сложные условия творчества, когда власть монополизировала всю деятельность по фальсификации событий — сам он практикует парафикцию. Напомнил он при этом и о «корректировке идентичности» дуэта активистов The Yes Men, использующих культурные провокации для повышения осведомленности людей о том, что они считают социальными проблемами.

О том, как рождаются документальные спектакли LIQUID THEATRE, рассказала его продюсер Ольга Коршакова. Критик Елена Ковальская — о том, что сегодня в Россию приходит свидетельский театр, где на первом плане не «документ», а непосредственный свидетель того или иного события. А Михаил Калужский предложил взять слово режиссеру Талгату Баталову, напомнив ему, что работу над документальным стендапом «Узбек» он начинал с заявления «Документа не существует!». Актер об этом забыл, но масла в дискуссию подлить не преминул, спросив: «Является ли паспорт гражданина РФ, полученный за взятку, юридически правомочным документом, если в основе его — обман?» Стол-то в итоге закруглили, а вот вопрос — повис. Хотя к Таганке он, понятно, уже не имел никакого отношения…