«Ливия, 13». К. Редеркнехт.
Новая сцена Александринского театра.
Совместный проект с Гёте-Институтом в Санкт-Петербурге.
Режиссер Михаил Патласов.

В тесной «шлюпке» медиастудии Новой сцены народу набилось, будто где-то по соседству потерпел крушение какой-нибудь «Титаник». Это театральная публика поспешила застать в городе самый кочевой спектакль Новой сцены — «Ливия, 13», созданный по пьесе швейцарского драматурга Крестине Редеркнехт. Но увидели мы, скорее, его демонстрационную версию. Постановка Михаила Патласова адресована подросткам, и лишь с их непосредственным участием (желательно в отсутствии взрослых) может состояться вполне. Дело спасает лишь то, что в смешанном зале все же находятся окруженные со всех сторон учителями и другими разнообразными взрослыми истинные адресаты спектакля.

Михаил Патласов вызывает из их числа на сцену трех девочек и одного мальчика 12–13 лет. Они занимают места за столом, на котором несколько пластиковых кукол: Барби, Кены, игрушечные креслица, кукольные домики — узнаваемый разноцветный пластик. На ребят наведена камера, и действия их тут же транслируются на экран. Режиссер быстро объясняет новым участникам спектакля, что они должны передвигать кукол на столе в соответствии с тем, что происходит на сцене. А на сцене в это время появляются актеры Гала Самойлова, Марина Рослова, Дарья Степанова и Валерий Степанов.

Пьеса Кристине Редеркнехт схематична, — как и большинство из выпущенного Гёте-Институтом сборника пьес для подростков «ШАГ 11+», — но это и есть ее главное достоинство. Драматургическая схема становится поводом для разговора на тему буллинга в подростковой среде, а проще сказать — на тему травли.

Сцена из спектакля.
Фото — Anastasia Blur.

Четыре актера начинают знакомить нас с этой историей, жонглируя персонажами, как теннисными мячиками. «Я — Ливия», — говорит Гала Самойлова; «Я — Ливия», — ловит мяч Даша Степанова; «Я — Фабьен, можно, можно? Я — Фабьен», — выхватывает новую героиню Валерий Степанов и тут же пасует ее Марине Рословой, та примеряет ее на себя — подходит. Но это не значит, что Фабьен теперь — ее роль. Можно сказать, что Гала Самойлова в большей степени отвечает за линию Ливии, главной героини, девочки, накануне своего 13-летия перешедшей в новую школу, а Валерий Степанов исполняет роли трех мужских персонажей — антагониста Мауса, его приятеля-тихони Кевина и отца героини. Даша Степанова и Мария Рослова жонглируют масками двух подружек Ливии — Мелани и Фабьен. Марии Рословой по старшинству достается еще и маска школьной учительницы, как водится, не стремящейся разобраться в подростковых проблемах. Но все это распределение условно. Актеры увлекательно «травят» историю, валяют дурака, отбирают у своих сидящих за столом «двойников» Кенов и Барби и представляют персонажей через них, распределяя роли не только между собой, но и между своими пластиковыми прототипами тоже. Ливии, Мелани, Маусы множатся и множатся, меняются лица и характеры, а веселая история вдруг легко и без паузы, без малейшей остановки на рефлексию добирается до кульминации. Ливия с одной из подружек (вторую мать не отпустила) пошла на вечеринку к местному заводиле Маусу и там с непривычки переборщила с алкоголем. А ее приятели и одноклассники под предводительством все того же Мауса раздели и сфотографировали ее. Момента, когда безобидные шутки превращаются в опасные, когда действия одних и бездействие других приводят к настоящей подлости и предательству, как бы не существует. Заговорщицки Маус — Степанов достает телефон и, заразительно смеясь, фотографирует Барби с задранной юбкой. Страшный эпизод играется словно бы в ускоренном режиме. Страшное случилось почти незаметно, а последствия его постепенно будут становиться все заметнее и непоправимее.

На следующее утро Ливию, которой исполнилось 13, никто больше не зовет Ливией, теперь она для всех просто шлюха. Фотографии ее обнаженной везде, в том числе в шкафчике отца — учителя. Подруги беспокоятся за свою репутацию и уже избегают Ливию, а Кевин, паренек, которому она приглянулась на вечеринке, так боится Мауса, что намерение поддержать девочку так и остается намерением. История существует сразу в нескольких вариантах (кроме меняющихся ролями актеров есть ведь еще реальные подростки, которые увлеченно воспроизводят рассказ с помощью кукол так, будто проводят свой параллельный следственный эксперимент). От всего этого удвоения кажется, что множество Ливий — таких упрямых и себе на уме, как Ливия Галы Самойловой, или таких угловатых и уязвимых, как Ливия Даши Степановой, или затаивших дыхание, робких, как та девочка, что сжимает сейчас в руках куклу, — врываются на вечеринку, на которую их больше не приглашают, и шагают со второго этажа балкона.

Ливия, девочка из пьесы с говорящим именем, конечно, выживет вопреки обстоятельствам. Прыжок со второго этажа не убьет ее, напротив, только сделает сильнее, а окружение Ливии — более чутким к ней. В конце концов, посмеявшись над зачинщиком травли Маусом, героиня выйдет победительницей из ситуации. Но прежде чем это случится, авторы спектакля проведут нас через всех возможных спасителей: друзья, влюбленный мальчик, учительница, отец — все они не спасают, не совершают необходимых действий или совершают их как-то не так и не вовремя. А вот уже после, когда собственно сторителлинг заканчивается, начинается разговор со зрителем (который в ситуации смешанного зала вышел действительно «демонстрационным»). Разговор этот словно бы должен вернуть в историю те узловые моменты, которые не рефлексирующее сознание пропускает: все поступки и НЕпоступки героев, как на карте, проявляются в ходе диалога режиссера Михаила Патласова со зрителем. И оказывается, как точно заметил на обсуждении Борис Павлович, что буквально в каждый момент истории действие каждого из героев могло бы переломить ситуацию, вот только этого не произошло.