Классика всегда актуальна, и помереть спокойно ей не дадут — в этом смогли убедиться зрители, попавшие в пятницу в «Приют комедианта». Столичный гость Константин Богомолов представил петербургской публике свое прочтение великой пьесы Шекспира: «Лир. Комедия».

На первый взгляд, концепция режиссера даже интригует: все мужские роли отданы женщинам, женские — мужчинам, а действие пьесы перенесено в годы Великой Отечественной войны. Пугающий символизм сгущается после прочтения напутствия в программке: по мнению Богомолова, апокалипсис уже случился, и произошел он в те времена, когда «из людей варили мыло, а путь до Берлина устилали трупами»; а все мы, живущие сейчас, на обломках постапокалипсиса, несем в своих генах память о тех чудовищных временах.

Зритель, усвоив подобное послание, готов увидеть на сцене как минимум ад на Земле и светопреставление до дрожи в суставах. Но вместо тревожного или хотя бы страшноватого зрелища ему демонстрируют совсем другое. «Лир» — и вправду комедия, а нервный смех публики вызывает наглый, на грани китча абсурд, творящийся по ту сторону рампы.

В тесном красном бункере, за праздничным столом с водочкой и салатом оливье, сидят Король Лир со товарищи, а именно: Георгий Максимилианович Альбани со своей супругой Гонерильей Лировной Альбани (именно так), генерал армии Семен Михайлович Корнуэлл с женой — Реганой Лировной Корнуэлл и младшая дочь короля, Корделия Лировна Лир. Для начала главный герой наливает себе стопку и требует принести карту. На сцену выносят надувную секс-куклу, расписанную реками и горами. Лир подходит и начинает лобызать ее, целуя и щупая промежность — непросто расставаться с родными землями.

Дальше будет все — матерные каламбуры вперемешку с цитатами из Библии и Ницше, забавные комикования в нелепых костюмчиках, танцы под «Рамштайн», плюшевое сеппуку, лидеры СССР в виде раков, ослепление Самуила Яковлевича Глостера штопором, спецклиника «где-то под Саратовом», раздвоение герра Заратустры и декламация стихов Пауля Целана. Этот атомный взрыв безумия сдабривается напористой струей мутноватых метафор, которые бросаются в зал почти ежеминутно — и уже через два с половиной часа зритель перестает понимать последовательность, иерархию и структуру — все смешивается в единый пестрящий, шумящий поток.

Но сюжет у спектакля все-таки есть. И при известном напряжении его даже удается обнаружить: изгнав непокорную Корделию, король уютно ужинает с приближенными, а его дочь забирает в Германию герр Заратустра, немецкий посол. В итоге обиженная отцом Корделия возвращается в СССР с войсками вермахта, в то время как ее нечестивые сестры ведут свою игру и ослепляют писателя Самуила Яковлевича Глостера. Лир в свою очередь попадает в сумасшедший дом и встречается там с двойником герра Заратустры — пророком Зороастром. Но тут приходит Корделия, которая освобождает отца и повязывает на него символ нового режима — нарукавную повязку с изображением, напоминающим то ли свастику, то ли магическую спираль.

Победителем этой вакханалии почти становится сексапильный Эдмонд, воплощение ницшеанского сверхчеловека, но его быстро убивают. И вот он, финал: «в шесть часов вечера, после войны» (как указано в программке) живые и мертвые снова собираются за тем же столом, чтобы доесть салат оливье.

Количество метафор и аллюзий на единицу театрального времени в «Лире» явно зашкаливает. Непомерный фонтан идей как будто заархивирован, сжат и втиснут в слишком узкие рамки. До конца сохранить внимание к действию получится только у тех, кто сможет вынести испепеляющую бомбардировку цитатами-символами из всего на свете.

Остальные зрители, и их большинство, оценят нового «Лира» по хамоватым гэгам, пестрым костюмчикам и текстам, прочитанным интонацией из популярных юмористических телепередач. Этот первый план, за которым должна открыться бездна философии, на редкость прочен: трудно впадать в трагические переживания о постапокалиптическом мире, когда актер тычет тебе в нос трусами в горошек и при этом напевает очередную матерную частушку.