«Катя, Соня, Поля, Галя, Вера, Оля, Таня…» (по «Темным аллеям» И. А. Бунина).
Театр «Школа драматического искусства», Центр им. Вс. Мейерхольда (Москва),
Лаборатория Дмитрия Крымова.
Автор идеи, композиции и постановки Дмитрий Крымов, художник Мария Трегубова

Новый спектакль Дмитрия Крымова начинается с классического фокуса — двое мужчин в черных костюмах распиливают женщину в деревянном ящике. Припорошенная опилками, она смотрится как часть циркового реквизита. Когда женщина вскрикивает, мужчины деловито осматривают отпиленные пластиковые ноги — из туловища, как кровяные сосуды, тянутся перепутанные красные провода. Женщина затихает в уголке, укрытая окровавленными газетами. Мужчины в черных костюмах сидят рядком, лицами в зал. Мужчин в спектакле много, женщин — только три, но они смотрятся жемчужинами в темной оправе, они — главные действующие лица. Героини и жертвы.

Рассказы из цикла «Темные аллеи» слились здесь в калейдоскоп историй. Историй неизменно трагических, даже болезненных в своей эмоциональности. В этом смысле перед нами, может быть, самый пронзительный, самый мрачный спектакль крымовцев. Осенняя меланхоличность рассказов Бунина здесь насытилась открытой, оголенной нервностью.

Спектакль, начавшись распиливанием по живому, продолжается огнем и запахом гари — огонек, обозначающий волчьи глаза нарастающей в темноте стаи (рассказ «Волки») бежит по намеченной дорожке прямо под кресла, пугая первый ряд. Герой «Волков» бьется, словно в эпилептическом припадке, захлебывается словами, не в силах произнести ни одного связного предложения.

В премьерном спектакле пока чувствуются шероховатости, а восприятие невольно разбивает действие на эпизоды. Вот 17-летняя Поля («Мадрид»), неопытная проститутка с детским личиком, наряженная в нелепую шляпку с цветными лентами, выкарабкивается из своего ящика. Удар — дырка в картоне — появляется рука, еще удар — над коробкой взлетает нога. Поля пыхтит, смешно и кукольно морщит губки и, наконец, возвышается над бортиком своей клетки. В спектакле Поля лишена партнера, по крайней мере, его человеческого воплощения — за ее спиной лишь равнодушный экран, подающий реплики. В спектакле Крымова герой индивидуальностью не отмечен: если ни к нему, так к кому другому пришла бы эта девочка в номера. И также пошла бы провожать на вокзал, как провожала раньше шулера с волосатыми руками. Анна Синякина играет наивную детскую душу, и эта наивность — на самой грани невинности и цинизма. Ее безотчетное желание привязаться, приткнуться к кому-то делает ее не только трогательной, но и жалкой, в чем-то отталкивающей.

Детскость Поли — в контрасте с женственностью другой героини, той самой, которую распиливали в начале. Она, разбросав ворох газет, выползает из своего ящика-гроба на инвалидных подпорках и долго, жадно рассказывает истории — про мужа, про последнюю любовь, про революционные мытарства. В любовной истории проступает время — бездомное, шальное, разметавшее людей по свету. Героиня вдруг встает на ноги и танцует со своим сбежавшим возлюбленным последнее танго. Обычно в танго партнер ведет партнершу, но здесь по-другому. В какой-то момент женщина становится полноправной участницей танца, а потом и лидером. В героине чувствуется сила, даже тогда, когда она передвигается с помощью инвалидных подпорок. В отличие от Поли, в ней есть жажда жизни, авантюрность, сладострастие — оно слышится в неправильной, частой, грассирующей речи.

Крымов проецирует бунинские слова и бунинское время на современность. В инсценированном музейном пространстве режиссер устраивает встречу: тинейджеры пришли на экскурсию. Образы подростков намеренно утрированны: яркие спортивные куртки, рюкзаки, широкие рэперские штаны, наушники, жвачки. В центре, на подиуме — женщина-экскурсовод (Наталья Горчакова) в длинной юбке, белой блузочке, аккуратной беретке и массивных очках. Пока она восторженно-заунывно рассказывает о герое выставки, старшеклассники живут своей жизнью — надувают пузыри, толкаются. Но в какие-то вдохновенные моменты смешная экзальтация экскурсовода захватывает и их — они вдруг очарованно застывают, но потом опять возвращаются в свою жизнь. В этой смешной и странной сцене нет грубой пародии и казенного морализаторства — мол, посмотрите, какая у нас молодежь… Речь словно идет об инопланетянах, о встрече двух цивилизаций: все тут друг другу кажутся чудаками. На опустевший подиум въезжает маленький робот, одетый подростком — ступив за ограждение, он перестает быть зрителем, вторгается в неведомый ему мир.

В спектакле пока не все гладко — пожалуй, впервые у Крымова так важен контакт между актерами, без которого действие распадается на номера. Сейчас склейки между этими номерами еще слишком очевидны, но, с другой стороны, очевидно и то, что театр Крымова приобрел иное, ранее не ведомое театральное качество, новую форму.