Завтра, 4 июня, у лауреата премии «Прорыв», режиссера Александра Савчука и его театра Lusores — премьера: в «Особняке» покажут «Загнези. Доски судьбы», спектакль, созданный на основе сверхповестей «Зангези» и «Сёстры — молнии» поэта-футуриста Велимира Хлебникова. Накануне премьеры мы публикуем в блоге текст, написанный Александрой Дунаевой после прогона спектакля.

Есть такие поэты, стихи которых трудно представить в театре. Кто читал Велимира Хлебникова, тот согласится, должно быть. До сих пор самый известный театральный опус, к которому «Председатель земного шара» имеет отношение — это футуристическая опера «Победа над солнцем» Крученых — Матюшина, которая была показана в декорациях Малевича в 1913 году. Хлебников написал к ней только пролог. Дальше, на десятилетия, — тишина. В этом смысле современный театр абсолютно расходится с современной музыкой: поэзия Хлебникова вдохновляет на самые радикальные эксперименты как рок-авангардистов, так и отщепенцев в академической среде. Можно вспомнить альбом «Жилец вершин» (1995) Алексея Хвостенко и группы «Аукцыон»; альбом «Разинримилев» (2010) Леонида Федорова — Владимира Волкова по поэме-палиндрому «Разин», проект «Дети выдры» (2009) Владимира Мартынова и тувинского ансамбля «Хуун-Хуур-Ту».

Мартынов — быть может, самый спорный и самый интересный современный композитор — отсчитывает в своей жизни целую «Эру Хлебникова». «Такие вещи, как „Доски судьбы“ или „Зангези“, — пишет он, — наводили на мысль о том, что Хлебников был причастен к некоей допоэтической или предпоэтической сфере деятельности человека, к той сфере, которая только впоследствии была редуцирована к поэзии и превратилась в то, что теперь является поэзией. Порой кажется, что его произведения гораздо ближе к „Упанишадам“ или „Текстам пирамид“, чем к поэзии Пастернака, Цветаевой, Мандельштама».

«Хлебников возится со словами так, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетье…» (Осип Мандельштам)

Поэт выстраивает свою, особую языковую систему, намеренно нарушающую языковые нормы. Он идет против предметности, вопреки предметности, возвращая слово к его «естественному» состоянию, «чтоб соловьиный свист и мык текли там полною рекой». Язык его поздних произведений, в том числе и «Зангези», «строится на словообразах и, несмотря на сходство с заумью, в полной мере ей не является; его принцип предполагает создание полного мирового языка на основе универсального звучания согласных» (Виталий Аверьянов).

И вот за этот текст берется театр Lusores.

Впрочем, удивляться не приходится: сейчас, с премьерой «Зангези», лабораторный характер исканий театра проявляется все яснее. Александр Савчук и его актеры извлекают театральность из таких текстов, в которых его, кажется, и быть не может. Не берем сложного, но возможного для театра Хармса, которого Савчук открыл неожиданным ключом — ключом ритуала религиозного сознания. Но вот «Лазари» с их фольклорной мощью, вот Зангези, новый Заратустра, выброшенный на игрушечную орхестру театра Особняк.

Должно быть, о самом спектакле говорить еще рано — был только первый закрытый прогон, и о предварительном результате (спектакли у Lusores формируются и набирают силу, как правило, в течение месяца-двух) можно будет судить лишь на премьерных показах 4 и 5 июня. Но уже видно, что «малые камни равновесных слов» рассыпаются у Савчука на звуки. Именно экспрессия звуковых волн, «звоны», которые то и дело разбиваются о внезапно выскакивающие из их пучины словосочетания и предложения, передают трагическую историю Зангези. Протагонист (Александр Кошкидько) практически весь спектакль читает свои монологи спиной к зрителю, лицом к мини-амфитеатру, почетную верхнюю ступень которого занимает «хор» из сестер-молний (Анна Савенкова, Анна Прохорова, Виктория Евтюхина).

Хор и протагонист — слова не случайные. Мизансцена спектакля действительно отсылает к архаическому театру греческой трагедии — недаром к «Зангези» Савчук пришел через работу с драматургией Эсхила. Логика трагедии, конечно, не соблюдается — скорее ломается в угоду эксперименту. Спектакль Lusores в последнюю очередь игра в высокий жанр. Скорее это исследование границ театра в его соприкосновении со «сверхтекстом» Велимира Хлебникова.

АЛЕКСАНДР САВЧУК О СПЕКТАКЛЕ:

«К „Зангези“ шли долго. Два года. Запускали Борхеса, Маркеса, Поланика. Делали много этюдов — даже показывали на зрителя. Не совпало. Возникли планы по Эсхилу… Хлебникова я сначала попробовал со студентами-первокурсниками — решил сразу свести их с ума, чтобы что-то поняли о профессии (Савчук преподает на заочном курсе режиссуры в Университете Культуры и искусств). Сразу нашлось несколько направлений, которые можно разрабатывать. Так мы в это и попали.

[…]

Пространство сработало на трагедию. Нам нужно было разделить миры — горний, с его божьими птицами, и мир земной. Зангези-Заратустра стремится вверх, к „крылатому человечеству“, но земля его держит. Эти низкие ступени амфитеатра оказываются непреодолимыми.

[…]

Ты говоришь, „лаборатория“, сложно для зрителя… Судя по отзывам, в работе действительно есть некая замкнутость, не все в ней понятно. Но упрощать я не собираюсь. Общение должно быть честным».