«Мандельштам. Воронежские тетради».
Воронежский театр кукол имени В. Вольховского.
Режиссер и художник Руслан Кудашов.

Многие из тех, кто интересуется литературой, слышали о Воронеже прежде всего как о месте, где отбывал ссылку Осип Мандельштам. Ассоциация не из приятных, хотя Надежда Яковлевна Мандельштам называет в своих мемуарах это время «благополучным», а саму ссылку, или «воронежскую передышку» — «неслыханным счастьем». Три года, что Мандельштам провел здесь, подарили миру цикл «Воронежские тетради», ставшие важной вехой в зрелом творчестве поэта, давно отмежевавшегося от акмеизма и утвердившегося в своем неповторимом слоге и языке.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

Главный режиссер петербургского Большого театра кукол Руслан Кудашов, получив приглашение поставить спектакль в Воронеже, тоже первым делом подумал о Мандельштаме. И создал работу, подробно рассказывающую о воронежском периоде жизни поэта.

Композиционный центр сценографии — двухуровневый станок, на котором стоят актеры-кукольники. Справа от него — стол Следователя, слева — стол Надежды Мандельштам, эти персонажи представлены в «живом плане». Портрет самого Осипа Эмильевича, как преломленный луч света, «раскладывается» на несколько ипостасей — это образы, которые встречаются в его поэзии: Данте как символ связи с мировой культурой (Владислав Ефанов), Чаплин как энергичное, молодое самоощущение поэта (Григорий Вахрушев), Кошка как символ «драности» и бродяжничества (Татьяна Ечеина), Щегол как метафора жажды жизни (Дарья Ефанова) и кукла, имеющая поразительное портретное сходство с самим Мандельштамом — этот персонаж в программке назван Дон Кихотом (Владимир Руднев). Подвижные в суставах марионетки отзываются на импульсы кукловодов плавными жестами и поворотами головы, будто живые (художник по куклам Дарья Лазарева).

Е. Симанович (Надежда Мандельштам).
Фото — Андрей Парфенов.

А теперь в Париже, в Шартре, в Арле
Государит добрый Чаплин Чарли —
В океанском котелке с растерянною точностью
На шарнирах он куражится с цветочницей…

Между этими двумя мирами — кукольным и живым — существует персонаж Натальи Штемпель, воронежской подруги Мандельштамов, которая и при жизни пребывала в двоемирии, будучи одновременно и реальным человеком, и героиней любовной лирики поэта. Ее играет актриса Юлия Скворцова с тростевой куклой — Золотой рыбкой в руках; она сидит на стуле, находясь на полпути между обществом марионеток и персонажами-людьми. Действие строится как нехитрый параллельный монтаж стихов (за них отвечают герои-куклы), материалов из дела Мандельштама, выкрикивая строки из которого Следователь грубо обрывает поэзию, и воспоминаний Надежды Мандельштам, произносимых с горькой улыбкой.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

Наверняка одним из самых непростых вопросов, которые стояли перед Русланом Кудашовым, был вопрос перевода поэтического текста на театральный язык. Для этих целей расщепление образа главного персонажа в теории, может, и было интересным ходом, но на практике, на мой взгляд, подвело режиссера. Каждый из актеров интонационно выдерживает вверенный ему характер: Щегол — значит, юркий и звонкий, Данте — монументальный, доносящийся из глубины веков, Кошка — мурчащая и шипящая. И из всего этого многоголосья не собирается единый и объемный образ — образ самого Мандельштама. Но что еще более обидно, за всем этим не слышна поэзия — когда ее «читают по ролям», она теряется в цепочке разнохарактерных реплик.

Другой элемент, поэзии здесь совсем не помогающий, — это музыка. Гитарные переборы (что-то между бардовской песней и русским роком) мало подходят Мандельштаму, поэту тонкому, точному, а в «Воронежских тетрадях» — еще и сложному. И поэтому ораторию на «Стихи о неизвестном солдате», которая претендует на статус эмоциональной доминанты спектакля, я не смогла ни, во-первых, расслышать, ни, во-вторых, серьезно воспринять: в этой сцене артисты с нарастающим напором пропевают мандельштамовские строки, отчеканивая ритм ногой; они образуют новый персонаж — хор, почти античный, к которому присоединяется даже Следователь, забыв на время о своей роли… И хоть упругий строевой ритм заложен в «Стихи…» самим автором, у костра под гитару такую поэзию все же не поют.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

…Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры,
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами
Растяжимых созвездий шатры —
Золотые созвездий жиры…

В спектакле немало сцен интересных, правда, зачастую намеченных пунктирно и «проглоченных» его общим хронометражем. В одной из них, например, Следователь (Эдуард Кокарев) из обвинителя превращается в сторонника Мандельштама, оказавшись во власти его стихов. Он начинает читать их, нервно поправляя воротник, вытирая о штанину вспотевшую ладонь, затем он выходит в круг света (художник по свету Лариса Новикова), громкость его нарастает, появляется уверенность… но, испугавшись происходящей в нем перемены, он заслоняется от света прожектора и пятится обратно к столу.

Э. Кокарев (Следователь).
Фото — Андрей Парфенов.

Последним письмом Надежды Мандельштам (Елена Симанович) мужу спектакль завершается. Она, уже не зная, жив он или мертв, признается ему в любви и сообщает, что впервые в жизни плачет. Марионетки взмывают ввысь, с колосников сыплются белые лепестки, а хор поет:

На меня нацелилась груша да черемуха —
Силою рассыпчатой бьет меня без промаха.
Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями, —
Что за двоевластье там? В чьем соцветьи истина?..

Думаю, что, несмотря ни на что, спектакль стал программным шагом для Воронежского театра кукол, а его новое руководство не ошиблось, пригласив на постановку Руслана Кудашова. Важным было и решение еще раз напомнить зрителям о такой знаковой для XX века фигуре, как Осип Мандельштам. Отбывавший ссылку в Воронеже.