«Коралловый остров». С. Баженова, А. Терехин.
Театр Наций.
Режиссер Артем Терехин, художник Екатерина Злая.

В 2021 году режиссер Терехин выпустил в Новосибирском театре «Глобус» спектакль «Мальчики» по повести советского писателя Владимира Крапивина, побывавший на многих фестивалях, в том числе включенный и в «Детский Weekend» «Золотой Маски». И вот спустя два года он вновь берется за тему детства — на этот раз на зарубежном материале. Его «Коралловый остров» — с виду вроде бы классическая история взросления, однако не лишенная неожиданных сюжетных поворотов и с парадоксальным финалом.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Начав с желания поставить «Повелителя мух» Уильяма Голдинга, режиссер в итоге обратился к книге Роберта Баллантайна «Коралловый остров», которая служит для всей этой истории своеобразным культурным «прототекстом». Голдинг писал свой роман как иронический ответ Баллантайну, его юношеской робинзонаде о победе разума и цивилизационного прогресса с традиционным для викторианской эпохи оттенком имперского английского колониализма. В «Повелителе мух» сюжет о мальчиках, выброшенных в результате кораблекрушения на необитаемый остров, приобрел иное звучание: из светлой истории он превратился в рассказ о деградации любого общества, даже состоящего из, казалось бы, неиспорченных детских душ.

Спектакль Терехина получился своеобразным ответом обоим авторам, хотя сюжетно больше тяготеет к «Повелителю мух». Режиссер совместно с драматургом Светланой Баженовой создают свое сложное мозаичное панно из описанных уже историй о выживших детях, помещая действие во вторую половину XX века, и наделяют каждого из героев-мальчишек детальной биографической историей и тонкой, нюансированной психологической проработкой характера.

История выброшенных на остров детей/подростков местами звучит как притча, а местами полна жутких реалистических деталей. Притчевость проявляется в том числе и в том, что в спектакле нет точного указания на возраст героев — трактовать этих персонажей можно как семилеток, а можно и как пятнадцатилетних, что по-иному окрашивает некоторые сюжетные моменты. Камерное пространство сцены рассечено пополам приподнятым белым помостом-подиумом с наполненным водой квадратным углублением-бассейном по центру. Этот помост в центре зала задает жесткую структуру восприятия для зрителя через бифронтальную рассадку. Зрители как бы подглядывают за героями, а у актеров априори не существует позиции «лицом ко всем зрителям», они вынуждены существовать в режиме «на 360 градусов». В минималистичном, статичном и почти монохромном пространстве движение производят лишь фигуры актеров в серых дафлкотах и проекция на двух симметрично-зеркальных экранах, расположенных по бокам от подиума.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

На черно-белом видео зрители дважды наблюдают подробный, в рапиде, завораживающий красотой панорамной съемки атомный взрыв с типичным узнаваемым «грибом». В самом начале спектакля атомный взрыв воспринимается как вполне реалистическое исходное событие, дающее толчок всей истории. Мальчишки по ходу действия не раз вспоминают о взрыве на борту самолета и последующей катастрофе, в результате которой они чудом выжили и попали на этот остров, затерянный где-то далеко от всех материков в глубине океана. Ближе к концу этот же взрыв воспринимается как кульминационная точка уже в символическом ключе: как страшнейший из возможных вариантов развития событий в этом маленьком мальчишеском сообществе. Огненный взрыв и следующий за ним конец всему живому — как закономерный финал дошедшего до предела накала человеческих страстей в этих, казалось бы, «невинных» детских душах.

Вся эта история круто замешана на осознании неразрешимой экзистенциальной проблемы человечества. Зло и разрушение всегда живут внутри человека и до поры до времени дремлют. Этот внутренний зверь прорывается сквозь весьма тонкий слой культуры тогда, когда спадают внешние оковы закона и внутренние — морали.

Семеро мальчишек в исполнении недавних выпускников ГИТИСа (Мастерская Олега Кудряшова) — это семь разных жизненных стратегий выживания. Ральф (Владислав Медведев) — признаваемый всеми лидер, стремящийся с самого начала построить жизнь на разумных началах — разделение обязанностей, демократический принцип принятия решений и т. д., — с какого-то момента разочаровывается в своих идеалах и впадает в депрессию, начинает свой внутренний бунт.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Питеркин (Лев Зулькарнаев) — интеллигент-очкарик, сообразительный и рассудительный, но физически невыносливый, не приспособленный к островной жизни хлюпик, которого с самого начала недолюбливает и, как сейчас принято говорить, буллит Мартин.

Сам Мартин (Александр Прошин) — малограмотный «троечник», понимающий только закон силы и инстинктивно прибивающийся к более сильному вожаку — «харизматичному» лидеру Джеку.

Джек (Равиль Батыров) — сирота, не знающий родительской ласки и привыкший трезво оценивать окружающую действительность и всегда рассчитывать только на свои силы, — пытается жить по закону «выживает сильнейший». Ему никогда не понять чувства Ральфа, чей компас, подаренный ему отцом и хранимый как память, Джек специально ломает и разбивает.

Равно как не понять ему и чувства близнецов Эрика (Иван Злобин) и Сэма (Григорий Артеменко), которые на протяжении всего пребывания на острове постоянно задирают друг друга, то и дело дерутся и выясняют отношения. Но в финале, когда с Эриком случается настоящая беда — он смертельно ранен диким кабаном, — Сэм, как раненый зверь, мечется от невыносимой боли и осознания острейшей любви к брату и невозможности принятия неминуемой смерти самого близкого ему человека.

Саймон (Сергей Ходьков) — единственный из всех мальчишек с начала и до конца остается верен своим принципам: любви к ближнему, неприятию насилия во всех его формах. Именно Саймон, единственный из всех, чуток и эмпатичен по отношению к Персивалю, долговязому странному фрику-одиночке (Ефим Белосорочка), молящемуся на ночь и вечно таскающемуся по острову с книгой, которую он носит на груди в «люльке» из завязанных рукавов. Перси заболевает, в жару и бреду ему видится зверь, в которого превращается Саймон. Вскоре Перси умирает, и эта первая на острове смерть вгоняет всех остальных в оцепенение и осознание безысходности, надежда на спасение тает день ото дня.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

После физической потери компаса дети как будто полностью теряют и нравственный ориентир. Внутренние нерешенные конфликты между героями лопаются, как огромный нарыв, гной из которого огромной лавиной насилия затапливает все вокруг. Эти страшные кровавые картины расправы мальчишек в формате «все против всех» производят гнетущее впечатление, особенно когда происходят на фоне черно-белого видео с плеском безмятежного океана.

Четыре девушки-хористки в серых одеяниях, подобные ангелам смерти, вторят пророчествам из книги Персиваля и являются из мира мертвых за новой живой душой каждый раз, когда кто-то из героев погибает. Приходят они и за душой Саймона, которому становится плохо из-за приступа эпилепсии. Находясь в узком зазоре между жизнью и смертью, он уже видит этих пришедших за ним дев и как будто живого Персиваля, зовущего его к себе, но вовремя выходит из пограничного состояния и возвращается к жизни. Увидев воочию страшное исполнение пророчества о том, что остров — это чистилище и пройдут его не все, Саймон принимает решение уйти, удалиться на другой конец острова и выйти из кровавой и жестокой игры.

То, что происходит дальше, как в быстрой перемотке, демонстрирует нам все стадии развития человеческих общественных отношений и разные явления — от остракизма в античных обществах, зарождения демократии, постепенно скатывающейся к тирании и появлению тоталитаризма, до принципа неминуемого разделения любого, даже самого маленького общества на жертв и палачей.

Финал спектакля пугающе мрачен: Саймон, обнаруживший прибывший на помощь корабль, приходит сообщить остальным о спасении и находит в живых лишь ослепшего Ральфа с залитыми кровью пустыми глазницами. Неожиданный образ маленького старичка, такого Эдипа-подростка, с той лишь разницей, что увечье он нанес себе не сам, шокирует и одновременно завораживает своей символичностью.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В финальном диалоге Саймон и Ральф как будто бы хоронят их общее детство. Ральф избавляется от иллюзий и нравственно прозревает, осознавая, что же он совершил. Взросление оборачивается безжалостным выбором-инициацией, через который смог пройти без потерь один лишь Саймон.