«Мадам Рубинштейн». Д. Мисто.
Театр имени Пушкина.
Режиссер Евгений Писарев, художник-сценограф Максим Обрезков.

В пьесе австралийского драматурга Джона Мисто есть все, что нужно буржуазной мелодраме, которая если и не с момента ее зарождения, но уж точно с середины ХХ века устоялась на сценах в своих бессмертных кондициях. То обстоятельство, что на этот раз пьеса посвящена реальной персоне, выдающейся американке еврейского происхождения, создавшей знаменитый косметический бренд — Хелене Рубинштейн — также вполне укладывается в формат. Ведь и байопиков, сообщающих обывателю о том, что звездная персона — тоже человек, что богатые тоже плачут, в этом бессмертном формате предостаточно.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В пьесе, повторяю, имеется полный набор. Есть постаревшая женщина, богатая и известная, несгибаемая, эксцентричная и одинокая, этакая американская «self-made woman» родом из польского местечка, а, следовательно, — вот вам еврейский речевой колорит. Есть подруга-соперница тех же преклонных лет. Есть, наконец, молодой несчастливый «голубой ангелок» — вот вам и классический «бродвейский» дуэт старой дамы и молодого человека, которые спасают друг друга в этой жестокой жизни. Отличный перевод пьесы сделан Ольгой Варшавер и Татьяной Тульчинской, и представляю, сколько театров, имеющих у себя хорошую актрису в возрасте (а таких, знамо дело, немало на необъятных российских сценических просторах) начнут ее ставить. Воображаю также, какой вскорости на этой хорошо вспаханной драматургической ниве расцветет развесистый антрепризный чес! Какие смачные актерские штампы, какие аляповатые сценографические упражнения, годные на все случаи успешной кассы, ждут нас впереди!

Вот и спектакль Театра Пушкина был приурочен к юбилею актрисы Веры Алентовой, ставился как ее бенефис. Но обнаруживается ли в нем все это, выше перечисленное неубиваемое великолепие? Как сказала бы сама Хелена Рубинштейн — не дождетесь!

Интерьеры, созданные художником Максимом Обрезковым, деликатно воспроизводят дизайн косметического то ли магазина, то ли салона. Но на самом деле перед нами некий, отраженный в зеркале сцены мир, в котором живут персоны высокого гламура. Серо-белая гамма стен, матовые шары освещения, шарообразные кресла, напоминающие хорошие косметологические зеркала — во всем убежденно отсутствуют аляповатые краски и лишние украшательства. Так бывает в одежде от самых дорогих фирм, или в еде от ресторанов high-класса, где все намеренно приглушено, лишено грубых акцентов, и это-то и есть высший класс.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Такова и среда обитания Хелены Рубинштейн, дамы баснословно богатой, респектабельной, диктующей стиль и желанный образ жизни. Стройная фигура Хелены — Алентовой одета художником Викторией Севрюковой в костюмы черно-бело-красного колорита, а более корпулентная Элизабет Арден — Ольга Науменко, тоже владелица крупной косметологической фирмы — в черной юбке колоколом и эффектном пурпурном жакете. Обе — стиль, категорическая не дешевка, и костюмы их, кажется, уж сродни собственной коже, уходу за которой обе посвятили жизнь, и их, как и кожу, не отодрать. Эпизоды пьесы отбиваются звучанием легких, приятных джазовых композиций. Пружинистые диалоги, не единожды вызывающие в зале смех, сменяются подчеркнуто театральными появлениями подруг-соперниц в глубине сцены, в круге, расположенном на заднике, где их контрастные, но каждая по-своему элегантные фигуры застывают в выразительных позах. Есть в этих мгновениях даже некая нежность и, конечно, легкая ирония — режиссер будто любуется двумя весьма немолодыми особами, которые, будучи занятыми, казалось бы, сугубо женским делом по поддержке красоты и молодости, до последнего вздоха не намерены терять боевых кондиций в этом насквозь маскулинном мире.

А в то же время вся эта супергламурная, супердорогая среда лишена и воздуха, и теплого человеческого беспорядка. В безвоздушной атмосфере живет и умудряется дышать бывшая местечковая польская еврейка, создавшая в Нью-Йорке великую косметологическую империю. Она ворочает миллионами, она принята в самых высоких кругах, сам Сальвадор Дали рисует ее протрет. Вера Алентова играет в контрасте с этой средой. Ее речь изобилует хрестоматийными «идишизмами»: «азохен вей», «мишугене», «дрек» и «шлемазл». Она смешно перевирает все мыслимые пословицы («Мы похожи, как две капли водки», «Раздевай и властвуй», «Выпили на брудершмак», etc). Она бывает забиячливой, жесткой, циничной, вздорной, совершенно невозможной. Она — трудоголик и очень одинока, несмотря на наличие мужа и сыновей. Она переживает гибель одного из детей и на какое-то время впадает в полное безразличие к жизни, теряет эту вечно «прямую спину».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Еще раз повторю — смотрите, какие необъятные открываются для актрисы возможности, как можно наподдать комедийного и мелодраматического жару, пуститься во все тяжкие! Однако Алентова с видимым успехом эти возможности игнорирует. Чуть хрипловатый, слегка «заполошный» голос, тонкий стан и отменный шаг на каблуках — эту мадам и правда не согнуть, и тем отчетливее выглядит ее моментальное превращение в немощную старуху в тот момент, когда на нее сваливается непосильное горе, гибель сына. Местечковая природа героини, все эти ее уморительные перверсии присказок и поговорок (интересно, какие фразеологизмы мадам перевирает в английском оригинале, ибо переводчицы ловко опрокидывают все это комедийное богатство в русский фольклорный контекст) подаются воздушно, без малейшего нажима. Взаимоотношения с молодым и неприкаянным Патриком О’Хиггинсом (Дмитрий Власкин) играются на тонкой грани между комедией, мелодрамой и вполне серьезной драмой. Вот и в достаточной степени эпизодическая Ольга Науменко — Элизабет Арден существует на сцене легко и мягко — тоже магнатша, и тоже «self-made woman», но и попроще, и потолще, и не так удачлива — красивый, ироничный и весьма человечный дуэт.

Режиссер Евгений Писарев уже не в первый раз спокойно констатирует: буржуазный театр, хорошо сделанная «хлебная» пьеса со «звездой» в главной роли, респектабельный и удобопонятный диалог с публикой — все это отнюдь не отрицает высокого театрального качества и даже изыска. Его спектакль сделан безупречно.