Классический уличный спектакль АХЕ «Пена дней» был показан в рамках программы XVIII Фестиваля современного танца Open Look

«Пена дней». Вольное переложение избранных эпизодов романа Б. Виана.
Инженерный театр АХЕ.

Июль в Петербурге — не театральное время.

Редкий поклонник Мельпомены доберется летом до закрытых помещений театров, чтобы, натужно обмахиваясь программкой, плечом к плечу разделить досуг с еще тысячей таких же, как он, изнуренных духотой и искусством, зрителей. Редкие работающие площадки заполнены «Лебедиными озерами» и жадными до балета, но нетребовательными иностранцами.

Зато при благоприятных погодных условиях Петербург в июле — превосходная уличная площадка. Сайт-специфик проекты оккупируют все более важные стратегические пункты. Например второй фестиваль «Точка доступа» заметно расширился по сравнению с прошлым годом и «захватил» в том числе салон сотовой связи, церковный двор и Финляндский вокзал. Что уж говорить о громаде петербургской промзоны со всеми ее заброшенными фабриками, складами и заводами, до которых, к счастью, пока не добралась ленивая рука реконструкторов и арендаторов.

Так местом действия «Пены дней» стало место, где прежде не ступала нога театрального зрителя — терраса арт-пространства DOT на Кожевенной линии Васильевского острова.

В арку здания бывшей Кожевенной фабрики постройки 1893 года, вверх по выщербленным ступенькам лестницы, мимо человеко-кальмаров, вмурованных в дыры стен, и по перекрытиям крыши — на просторную террасу, откуда открывается грандиозный вид на залив и перекинувшийся через него мост — пока недостроенный и потому словно бы перекушенный ровно посередине каким-то канувшим в морскую пучину Годзиллой.

Вот вы и на месте.

Сцена из спектакля.
Фото — Cтас Левшин.

Тут уже приготовлены помост и конструкция в виде полого деревянного куба, грани которого чуть позже вверх — вниз — по диагонали будут осваивать артисты, ассистируя друг другу, образуя дуэты и квартеты. Музыканты уже заняли место на дырявой крыше. Туда же пробрались, рискуя жизнью, вездесущие фотографы.

«Классический» — не шутка. «Пена дней» смотрится прямым продолжением «Мокрой свадьбы». Точнее — рифмой к ней. Что свадьба, что похороны — и здесь, и там ситуация перехода, инициации, вечного обновления.

Стихией «Мокрой свадьбы» была вода.

Стихия «Пены дней» — огонь. С ним связано большинство трюков. Огонь глотают. В огонь прыгают. Его разжигают на теле артистки. Сверху вниз на помост смотрит жерло пушки пеномашины — ждет сигнала к финальному выстрелу. Да и как не выстрелить — речь же о любви, предмете огнеопасном.

Формальный ключ, которым задается любовное настроение, — это цирк. Но не силовой советский цирк, в котором каждый номер тщательно отрепетирован, и не высокотехничный европейский. А расхлябанный цирковой джаз, шаткий эквилибр, неуверенная акробатика двух пар в кубе — обольстительной femme fatale в черном с ярко-алой щелью рта (Гала Самойлова) и пронзительно-желтого брюнета с усиками (Сергей Азеев), хрупкой инженю в белом (напоминанием о трагической судьбе Хлои служит фиолетовая орхидея у корсажа Натальи Шаминой) и романтического пьеро в шляпе (Николай Хамов), — а также их ассистентов, операторов, среди которых, конечно, незаменимые Максим Исаев и Павел Семченко.

Сцена из спектакля.
Фото — Cтас Левшин.

Вот Наташа Шамина (невеста, в белом) и Гала Самойлова (черная) толкают и душат друг друга — не поделили свадебный букет. Падают, катаются, свившись в клубок на помосте, пока не сливаются в поцелуе. И вот свадебный букет летит в толпу.

Любовный пыл мужчин Шамина — невеста остужает струей из огнетушителя. Каждый застывает в какой-нибудь затейливой позе, словно экспонат выставки ледяных фигур. Оставшись одна, невеста делает огнетушителем «селфи», на веки вечные примораживая себя к возлюбленному в «моментальном снимке».

Расхлябанный джаз и шатающаяся кубическая конструкция задают своеобразную неуверенную пластику, передают неустойчивое «любовное настроение». Четыре ассистента с трудом удерживают поднятый на одну из граней куб. Тросы, натянутые с четырех сторон, обеспечивают шаткое динамическое равновесие. Внутри — четыре любовника, распростертые на деревянных рейках, образовали своими телами симметричную фигуру, полную истомы.

Стол, подвешенный на тросах, становится любовной лодкой, которую раскачивает по очереди каждая из пар.

Сцена из спектакля.
Фото — Cтас Левшин.

Весь этот цирк разыгрывают драматические артисты — дилетанты, любители. Изящная небрежность, толика клоунады, музыкальность — здесь способ объяснения себя и сути происходящего. В их драматической эквилибристике нет силы и ловкости, а есть право на ошибку. Что ни номер — то срыв, что ни трюк — то смертельный. Что ни сцена — то с насилием. Какой бы легкомысленной ни была игра в любовь, а все приводит к смерти.

Тело невесты, распростертое на «операционном» столе, компания докторов сначала поджигает, а потом извлекает из него по мере готовности гирлянды сосисок и с аппетитом уплетает. Причем оперируемая невеста-гриль с любопытством наблюдает за всеми этими манипуляциями. А ее партнер тем временем балансирует на верхней грани куба, и его шейный платок трепещет на безжалостном ветру как траурный флаг. Он тоже что-то вырезает у себя из груди. О, да это хрупкое проволочное сердце.

Сцена из спектакля.
Фото — Cтас Левшин.

Ну и конечно, «где стол был яств…». Замотанный полиэтиленом куб превращается в саркофаг. Артисты, «замурованные» внутри него, прилипая ртами к полиэтилену, пытаются дышать. Летит пена, заполняя куб клочьями, погребая под собой участников, стелется ярко-желтый и ядовито-розовый газ, неистовствует джаз. Сцена смерти и похорон становится своего рода праздничным цирковым апофеозом. Зрители вовлекаются в похоронную процессию. Наташа Шамина, мокрая, вся в клочьях пены, в своем кубе плывет над головами зрителей как мертвая, но вечно живая невеста.