С художественным руководителем Луганского областного академического Украинского музыкально-драматического театра Михаилом Васильевичем Голубовичем, известным актером, который и по сей день выходит на сцену, а в кино сыграл без малого 90 ролей, Людмила Фрейдлин беседовала в Новочеркасске, куда театр приехал с несколькими спектаклями (рок-оперой «Распятая юность», музыкальной комедией «Нам всем одна досталась роль» и сказкой для детей «Летучий корабль»), играл при полных залах в городах Шахты и Новочеркасск, в поселках Каменоломни и электровозостроителей. Но, заранее зная об этих гастролях, редакция просила автора расспросить театральных людей не о политике (в политике брода нет…). Хотелось из первых рук узнать, как работает театр в условиях войны и работает ли вообще. Мы мало знаем о быте городов в зоне военных действий, еще меньше можем представить себе жителей этих городов в театральном партере. Или все не так страшно? Или вообще не так? Или — что? Хотелось беседы в жанре doc…

Михаил Голубович. О политике говорить не будем…

Людмила Фрейдлин. Я не собираюсь спрашивать о том, стоят ли у вас российские регулярные войска и в какой партии вы состоите, но то обстоятельство, что театр работает в условиях военного времени, обойти ведь невозможно.

М. Г. Ну да, конечно… Театр и создан был когда-то во время войны. Той, Великой Отечественной — 15 августа 41-го года. Потом был эвакуирован в Харьков и вскоре ушел на фронт. Вот сегодня вы увидите спектакль о первых артистах того театра, составивших фронтовую бригаду. За 10 лет жизни спектакля часть исполнителей сменилась, и даже совсем молодые теперь не понаслышке знают, что такое война. Знают цену куску хлеба, кружке воды, свету (его полгода не было). Когда после очередной бомбежки повреждался водопровод, заканчивалось снабжение продуктами, надо было все равно свое дело делать.

Театр работал и во время серьезных боев, когда театральную фонограмму заглушали взрывы за нашими стенами. Но актеры продолжали играть, и никто из зрителей не уходил.

Давний спектакль «Нам всем одна досталась роль» сегодня обрел иное значение — жизнь города внесла в него свои коррективы. Когда артисты поют:

Город мой, к тебе вернусь,
Будет все у нас, как прежде, —

они не могут сдержать слезы, потому что о себе поют, а в зале плачут в открытую.

Л. Ф. Кто-то из артистов уезжал?

М. Г. Уезжали. И в Харьков, и в российские города. В основном те, у кого маленькие дети. Я, Боже упаси, никого не осуждаю! Для меня и прошлая великая война — не пустой звук и не просто история. Она через сердце прошла, хоть я и родился в 43-м. Отец воевал, шестеро братьев погибли… Я помню послевоенную разруху и могу понять, почему люди бегут от нынешней. Кто-то в другие театры устроился, но часть вернулась. Например, Андрей Согоконь с Ритой Колгановой. Еще одна актерская семья в ближайшее время собирается возвратиться.

Л. Ф. Большие разрушения в городе?

М. Г. Окраины сильно пострадали. А в центре — библиотека, здание цирка (его пока не восстановили). В театре только одно стекло взрывной волной выбило, во многих домах — и наших артистов в том числе — стекла повылетали. У одного артиста дачу разбомбили, машина сгорела. Многие во время тяжелых обстрелов жили вместе со своими семьями в театре. У нас подвалы большие, можно было разместиться.

Ну, а директор наш, даже не собрав труппу, прихватил печать и устав и уехал в Северодонецк. Потом сообщил нам, что театр должен переехать туда, на украинскую территорию. Уехали один артист и несколько человек из цехов. А кто не уехал, обвинен в непатриотичности. В декабре директор нас, оставшихся, уволил.

Л. Ф. С какой формулировкой?

М. Г. За невыход на работу.

Л. Ф. В северодонецкий театр? А он там организовался во главе с вашим бывшим директором?

М. Г. Я не слышал ничего подобного. Скорее, это фантом. А мы в отпуск ушли без денег.

Был самый пик войны — август. Мало ли, кто говорил, что не боится. В действительности всем страшно, но поневоле стали воспринимать взрывы как привычный фон жизни, больше летящая сажа мешала. Горожане научились по звуку снарядов распознавать: «к нам» или «от нас». Если «от нас», то не страшно, не зацепит. Но, в конце концов, большинство людей снялось со своих мест. Детей вообще на улицах не видно было, одни старики остались. Кто к родственникам подался, кто к знакомым, кто на авось, лишь бы подальше от бомбежек. Одна театральная семья до Крыма добралась, и там, чтобы прокормиться какое-то время, одну только работу и нашли — в ресторанчике посуду мыть. Другая пара по донским дорогам колесила, пока, наконец, в одном из небольших городков их не приютила на время сердобольная женщина. А многим-то и ехать некуда было.

Л. Ф. Когда начался сезон, зарплату стали вам платить?

М. Г. За октябрь последний раз выдали. Но руководство обещает в ближайшее время восстановить. Пенсию нам сюда не высылают. Надо на украинскую сторону ехать, что непросто. А кому удастся, получит ее в усеченном виде, поскольку с нее берут налог на военные нужды.

Л. Ф. На что жили? Может быть, внетеатральные подработки находили?

М. Г. Что вы — где их возьмешь? Домашние заготовки подъедали, кому-то родственники помогали, гуманитарка из России очень выручает. Сегодня 25-й гуманитарный конвой зашел.

Л. Ф. Ведь и в городе безработица. Может быть, людям не до театра?

М. Г. Мы были мощным промышленным регионом. Сейчас почти все стоит… Но, представьте, к нам приходит больше народу, чем прежде. Мы все для этого сделали: пенсионеров и детей пускаем бесплатно, самый дорогой билет стоит 15 гривен — это 30 рублей. Денег-то у людей нет.

Л. Ф. Но надо же здание содержать, на постановку средства иметь.

М. Г. Нам администрация выделила 100 000 рублей, и мы смогли какие-то элементарные приобретения себе позволить и вот к вам приехать.

Л. Ф. Это, как я понимаю, разовая помощь.

М. Г. Пока так. Возможностей у республики мало.

Л. Ф. Сейчас какая в городе ситуация?

М. Г. Сносная. Слышим дальние взрывы — это обстреливают небольшой город Счастье километрах в 16–18 от нас. Там мощная электростанция. В Луганске все еще действует комендантский час. Криминал, который процветал в самые тяжелые дни, сейчас прижали, а то могли и машину остановить да отобрать (дело известное: кому война — кому мать родна). Магазины стали работать до 18 часов, а раньше только до 14; школы — по-прежнему в первую смену, транспорт — до сумерек. А было и так, что транспорт вовсе не ходил, и артисты, все работники театра пешком добирались.

Все городские службы работают только в первую половину дня, и мы вечерних спектаклей не даем, только дневные.

Л. Ф. Труппа сейчас не полностью укомплектована?

М. Г. На 70 процентов. Мы переделывали спектакли в связи с тем, что некоторые исполнители уехали, но недавно приняли очень хорошую молодежь — выпускников Луганской академии культуры и искусств. Как она возникла и уцелела, надо рассказать отдельно. В 96-м мне предложили сесть в кресло начальника областного управления культуры. Я отказался — какой из меня чиновник, направился к двери, и в спину мне полетела реплика: «Если вам все равно, кто займет это место, можете уходить». А я знал, кому очень хочется сюда (к культуре вообще отношения не имеющему), и мне было не все равно. Я согласился, хотя не умел толком и резолюции наложить. Вскоре пришло постановление кабинета министров Украины закрыть половину учебных заведений культуры и искусства в области. Их было четыре: три — в Луганске, одно — в Северодонецке. И эти три в Луганске — культпросветучилище, музыкальное и художественное — мы объединили в колледж. На бумаге сократили, а в действительности ни одного человека на улицу не выставили. Позже добились разрешения открыть институт культуры и искусств, ставший со временем академией. Там я набрал первый актерский курс, и с тех пор Луганск поставляет театру собственные кадры. Сегодня, благодаря новому пополнению, репертуар в общем не пострадал, мы сохранили балет, оркестр (хоть и не в полном составе). Сохранили язык — мы ведь украинский театр. Нашлись сомневающиеся: стоит ли, мол, открывать сезон спектаклем на украинском языке? Однако когда руководство республики собрало работников культуры, то сказаны были разумные слова: «Мы не с языком воюем». И открыли мы сезон, чем хотели, и к публике я обращался на украинском языке.

У нас две сказки играются по-русски и два спектакля, с которыми мы приехали в Ростовскую область: «Нам всем одна досталась роль» с музыкой О. Колкера и «Распятая юность» — рок-опера о последней ночи молодогвардейцев перед казнью. Владимир Зайцев написал либретто, а музыку — Юрий Дерский. Этот спектакль очень популярен и у молодежи, и у старшего поколения.

Но и на украинские спектакли русские идут с той же охотой. По существу у искусства национальности нет. Если душу цепляет, значит, оно понятно.

Л. Ф. Но опираетесь вы на национальную драматургию?

М. Г. Конечно, играем и Шевченко, и Франко, и Старицкого, и Квитку-Основьяненко, и Кропивницкого. Но в репертуаре есть Шекспир, Драйзер, Пиранделло, Шоу, Лопе де Вега…

Л. Ф. …и наш общий Гоголь.

М. Г. Само собой.

Л. Ф. Насколько я понимаю, в нынешних обстоятельствах именно театр становится «градообразующим предприятием».

М. Г. Наверное, так. Война никому не нужна, люди устали. Они в театр ходят, потому что он злу не научит — наоборот, он противовес злу.

Я никогда не гордился тем, что меня узнают на улице по моим ролям в кино. А сейчас испытываю особые чувства, когда ко мне подходят и говорят: «Вы не уехали? Вы с нами?..»