2 июля в Петербурге в седьмой раз прошел День Достоевского
Герои Федора Михайловича, как известно, не любили тепла и яркого света: гораздо больше по душе приходились им холод и полумрак. Однако в этот раз День Достоевского, охвативший три места действия — Владимирскую площадь, Невский проспект и часть Сенной, — пришелся на время до чрезвычайности жаркое, когда все тело перманентно увлажняется, покрываясь испариной, и одежда мерзковато липнет к телу. В воскресный полдень, под палящим солнцем толпы собравшихся ожидали обещанного карнавала. Публика медленно, но верно обступала памятник великому русскому писателю на Владимирской. Постепенно уплотняясь, массы образовали столь плотное кольцо, что появившимся творцам места находилось едва ли. Конферансье в исполнении Александра Лушина шутками-прибаутками все-таки сумел уговорить страждущих посторониться и пропустить самого виновника торжества и его свиту — Пушкина, Гоголя и нервно курящего в сторонке Хармса. Великанские куклы театра «Кукольный формат» заполнили собою большую часть пространства вокруг памятника, и началось веселье. Конферансье что-то бойко выкрикивал, сопровождая собственные реплики выстрелами из гигантской хлопушки, и в народ летели миллиарды целлулоидных светящихся конфеттишек, среди которых попадались небольшие белые бумажки с предсказаниями-цитатами от любимого автора. Мне выпало что-то про счастливую и долгую жизнь…
Фото — А. Коптяев.
После нескольких залпов по усеянной серебром площади с плакатами вроде «Любите смысл жизни больше самой жизни», которые тут же раздал желающим распорядитель действа, процессия двинулась в сторону собственно дома Достоевского, с балкона которого оживший по случаю праздника Федор Михайлович (Александр Кудренко — как заявлено в программе) должен был поприветствовать публику. Когда же все собрались в Кузнечном переулке и две толпы — та, что уже присутствовала у трактира в ожидании спектакля, и та, что явилась, ведомая конферансье — Лушиным, — слились в одно липкое тело, никаким Федором Михайловичем и не пахло. Возникла пауза. Неловкость момента стремился всячески заретушировать неунывающий ведущий, предлагая позвать дорогого нашего Федора Михайловича, человека с бородой, на манер другого известного бородача — Деда Мороза. Так мы, ошалев от жары, соорудив пилотки из газеток «День Достоевского» и прикрыв ими головы, дабы не случилось солнечного удара, бодро начали выкрикивать: «Федор Михайлович, выходи!» Призывы, повторенные несколько раз, не возымели ровным счетом никакого действия. Тогда было принято решение позвать героя, присовокупив к имени-отчеству еще и фамилию. И чудо произошло: писатель вышел. Все тот же великанский черно-белый немой писатель из папье-маше, что уже успел прогуляться с нами от площади до последнего своего пристанища на Кузнечном, 5. Молча помахав нам вялой огромной рукой, напомнив вовсе не классика русской литературы, а скорее генсека застойных времен, он дал распоряжение начинать. И началось.
Фото — А. Коптяев.
Поскольку этот год признан рекордным по числу круглых дат, связанных с именем Достоевского: 195-я годовщина со дня рождения писателя, 135-я — со дня смерти; 170 лет назад он дебютировал с романом «Бедные люди» и повестью «Двойник», а спустя еще 20 лет представил «Преступление и наказание», — то и на праздничный спектакль явились все лучшие сразу, из самых разных произведений. Действо «В трактире на Кузнечном» по мотивам «Скверного анекдота» почтили своим присутствием Макар Девушкин (Игорь Сергеев), Настенька (Марина Зинькова), Нелли (Вера Параничева), Раскольников (Владимир Колганов), Вельчанинов (Виталий Коваленко), Катерина Ивановна (Оксана Базилевич), Настасья Филипповна (Мария Валешная), князь Мышкин (Евгений Шумейко) и еще с десяток персонажей. В сторонке по-прежнему молчаливо сидел Достоевский, поглядывая на сотворенных им некогда героев. Достоевского играл обещанный ранее Александр Кудренко. Тема встречи персонажей — тема застолья, во время которого каждый из них, по мнению создателей спектакля, раскрывается по-своему. Впрочем, как именно раскрываются герои и что за откровение их посещает, увидеть так и не удалось. Спектакль, проходивший в форме представления-дефиле, сопровождаемый выкриками со стороны и оглушающим аккомпанементом, все нарастающим солнечно-тепловым градусом осел в памяти как цепь бессвязных эпизодов, объединенных разве что местом действия, как и было сказано.
Возвращаясь после спектакля обратно к Владимирскому, мы с подругой на том месте, где некогда гуляла толпа, орошенная конфетти, увидели покрытых бронзовой краской актеров театра «Битком», изображавших «живые скульптуры». Алена Ивановна, Раскольников, Соня и Мармеладов, совершив едва заметное движение, замирали вновь. И видно было, как тяжко артистам, как страшно накалялась одежда, выжигались солнцем выкрашенные лица и руки, плавился под ногами асфальт. Не зря все-таки герои Достоевского не любили жары, не зря…
День Достоевского в Петербурге не только «в этот раз», а всегда, ежегодно проходит именно в начале июля, в первую субботу этого жаркого месяца, и, по-моему, никогда не был полит дождем или встречен прохладной погодой. Видимо, жара и солнечное излучение входят как непременное условие в эту нашу городскую акцию. (Наоборот, когда участники Дня Достоевского с одним из вариантов представления выступали несколько лет назад в Москве, там в мае почему-то случились 10 градусов тепла, артисты были мокрые, дрожали под ледяным ливнем. Таков неизъяснимый закон судеб, как сказал бы писатель, но не Федор Михайлович, а Николай Васильевич.)
Завсегдатаи этого праздника стараются занять место на ступеньках Кузнечного рынка – там и видно неплохо, и солнце не так жарит. Тенёчек.
Из тенёчка было видно, что тема трактира, и вправду, не слишком крепко связывала композицию. Но это совершенно неважно. Дефиле – цепь отдельных номеров, соединенных лишь стилистически. Главное здесь – ирония, общий шутливый настрой, и, конечно, оригинальное пластическое решение, за которое отвечала в этом году Марина Зинькова (кроме того, сыгравшая Настеньку из «Белых ночей» и появляющуюся как видение умершую жену «Вечного мужа»). Трудность жанра в том, что важно ни в коем случае не переусложнить зрелище, не переусердствовать с мелкими деталями, с одной стороны, а с другой – не впасть в слишком грубую эстрадную простоту. Вот так проскочить между сциллой и харибдой удается не каждый год (бывает, что очень изощренно все придумано, но для площадного зрелища выходит занудновато)! Марине Зиньковой и режиссеру Александру Кудренко, кажется, по большей части, всё удалось.
На мой вкус, были отменные номера.
Как обычно, блистал Евгений Шумейко Мышкин, изящно пародирующий самого себя в этой же самой роли на драматической сцене. Как забавно его князь высоко подпрыгивает, выражая бурно рвущуюся из груди радость от встречи с жизнью, с Россией, с Настасьей Филипповной!..
Великолепный дуэт получился у Сергея Бызгу и Виталия Коваленко: их герои из «Вечного мужа» борются за любовь уже умершей женщины, поэтому борьба трагикомична изначально. Снова и снова М. Зинькова бросается на шею одному, и снова и снова другой отрывает ее руки от соперника… Смешной маленький обиженный Трусоцкий – Бызгу и из последних сил пытающийся быть высокомерным Вельчанинов – Коваленко доходят до балаганных пощечин друг другу и, в конце концов, рыдая, обнимаются («Обняться и заплакать» назывался давний спектакль Г. Васильева по этой повести Достоевского, где Бызгу играл в дуэте с Валерием Кухарешиным). Да и вообще все любовные треугольники протанцовывались остроумно. Хорош, например, был «Двойник»: два субтильных Голядкина (Сергей Азеев – несчастный Голякин-ст. и Женя Анисимов – кривляющийся Голядкин-мл.) с энтузиазмом обхаживали пышную красавицу Клару Олсуфьевну (неотразимая Евгения Латонина) и норовили приклонить головы на ее бурно вздымающуюся грудь.
Между эпизодами порой появлялась одинокая, «униженная и оскорбленная» девочка Нелли – Вера Параничева, двигаясь, как сломанная кукла. А скачущая мелодия Нино Роты («Галоп» из «Репетиции оркестра») время от времени выносила на площадку всех персонажей, как бы объединенных свадебным балом, и они изощрялись в парных сумасшедших танцах. Меж ними бродил, шатался, мотался пьяный генерал – Павел Юлку. Напоследок он обратился к толпе с напутствием, завершившимся словами: «Вы там… держитесь!» И миражный бал продолжался.
Более всего «повезло» роману «Преступление и наказание». Собственно, потому, наверное, что все происходит «в начале июля в чрезвычайно жаркое время», когда Раскольников (демонический образ которого воплощает Владимир Колганов) с топором идет к Алене Ивановне. Можно, конечно, слегка посетовать на то, что Свидригайлов у Олега Алмазова как раз «демонизма» напрочь лишен (слишком уж гадок и откровенно развратен). Но зато Лужин Артема Цыпина – выдающаяся работа, такая точная и острая, что диву даешься. А танцуют все герои «Преступления» просто потрясающе! Дарья Румянцева – Соня в движении оказывается способной передать –оксюморон – стыдливость проститутки!.. Восхитителен Алексей Ведерников (его Мармеладов выделывал такие кренделя ногами, выдавал такой хмельной брейкданс!). Измученную супругу Мармеладова, Катерину Ивановну с шалью (помним, в юности она с шалью танцевала на балу!) грациозно исполнила Оксана Базилевич.
Надо сказать, что Александр Кудренко в роли Достоевского был одет и загримирован под известнейшее изображение писателя – знаменитый портрет кисти Перова. Он все время сидел, сцепив руки на коленях, как на портрете, и с неизбывной глубинной тоской и даже с растерянностью взирал на своих персонажей… Но вот ведущий Александр Лушин (его ироничное интонирование – непременное условие успеха всего представления) объявил, что судьба Катерины Ивановны перекликается с драматичной историей жизни первой жены Достоевского, Марии Дмитриевны. И тут Федор Михайлович – Кудренко вскочил со своего места и пустился в потешно-трагичный пляс с Базилевич и шалью!
День Достоевского – это здорово. Буду ждать целый год, и снова туда, на ступеньки Кузнечного рынка…
Удивительно, что Евгению Тропп опубликовали в комментариях, а Яну Постовалову в статье. Потому что Евгения знает и историю праздника и понимает разницу между уличным и не уличным спектаклем. Не в пример автору.
У девушки плохая переносимость жары, очевидно вместе с главным редактором ПТЖ(уже в седьмой раз)! — Какая беда!)) Это единственное,что можно вынести после прочтения данного материала, кроме некоторых добавок из Википедии. В следствии солнечного удара, автор статьи мало, что понимала из происходящего, поэтому не стала запариваться описанием действа..!
Возникает вопрос: какую пользу приносит журнал горожанам, публикуя на главной странице сайта, единственную оценку с неадекватным впечатлением, ввиду плохого самочувствия, студентки на городское мероприятие,которым занималось около сотни человек различных творческих профессий и не только …?!- #можетнезряПТЖотказываютвфинансовойгосподдержке?!# Ой,»не зря…»(!)
Ответ на комментарий Кирилла: У ПТЖ настали плохие времена в госфинансировании, (впрочем,как и у большинства сограждан), поэтому легче дать задание студенту, «за зачет», чем платить профессионалу..! Спасибо Евгении Тропп , за альтернативную точку зрения!
Геннадий (Алимпиев)!
Во-первых, благодарю за хорошее отношение к журналу. На радость Вам его скоро не будет- и все успокоятся насчет гос.финансирования. которое Вы всуе поминаете, все сразу встанет на свои места. И не будет вам ни блога, ни комментариев, ни нашего ежесекундного долга перед театром по отражения каждого его движения, ни хренового главного редактора, который жару — да, не любит, холодок любит, но каждый материал не цензурует и часто читает его прямо в блоге, доверяя авторам, редакторам, в частности, редактору блога Т. Джуровой. Как и в журнале НЕ ВСЕ тексты вызывают мое согласие. Но я терпима к другим точкам зрения. Кроме текстов от лица города и горожан-налогоплательщиков вроде этого Вашего комментария — вполне, впрочем, в духе Достоевского.
Если следовать вашей логике, я как начальник, разделяя позицию Постоваловой, должна бы забаннить Тропп и уж точно вымарать Ваш доносительско-коммунальный комментарий. Но ПТЖ всегда публиковал разные точки зрения. Это принцип. Здесь нет моей воли и моей власти. И финансирование тем более здесь не при чем. Не смешивали бы Вы все в одно, а? Неладно это…
И к сведению: Яна Пострвалова давно не студентка. А гонораров давно не получают и самые маститые авторы. Не знаете — не обвиняйте. А то и критики станут писать, что Вы на свою зарплату не наиграли. По Вашей же логике.
Спасибо Вам, Геннадий, за комментарии в духе «бей лежачего». Я как редактор блога не могу принудить редактора Постовалову к «правильной», идеологически выдержанной позиции относительно Дня Достоевского. Тем более сама я не была в числе зрителей. И не в праве вводить цензуру на содержание текстов. Также как и не могу принудить редактора Тропп высказаться в жанре рецензии, а не комментария. Будет другой правильный журнал и другой блог- будут другие порядки. Всех благ
Очень жаль, что здесь разыгралась такая некрасивая сцена с участием артиста — участника Дня Достоевского, о котором хочется думать с удовольствием, а не с сожалением!
Многоуважаемые комментирующие, Кирилл и Геннадий, мой текстик никто не «загонял» в комментарий. Я написала его исключительно по собственной свободной воле и только в тот момент, когда у меня появился свободный час. Этот час мог у меня и не появиться, и тогда никакого комментария бы не было вовсе. Давайте уважать право автора на собственное вИдение и оценку произведения искусства.
Получилось, что своим комментарием я невольно подставила автора статьи, да и весь журнал — смелым кавалерийским наскоком Геннадий уничтожил его право на существование из-за «неправильно понятого» спектакля… Мне это крайне неприятно. Простите, коллеги.
Что же касается перемывания «денежных» вопросов, которое предпринял Геннадий, то это уже настолько за гранью этики (да и, собственно, за гранью разумного, в принципе!), что я не готова это обсуждать. Отвечать на такое — значит опускаться до уровня досужей трепотни.
И что это за переход на личности?.. При чем здесь главный редактор, в конце концов?..
Ваше «спасибо», Геннадий, я Вам решительно возвращаю, оно мне ни к чему.
Уважаемые коллеги!
Неожиданно мой комментарий породил дискуссию, которой я совсем не хотел.
Хочу лишь отметить, что, мне кажется, в данном случае редакция ПТЖ поступает некорректно, раскрывая фамилию комментирующего. Даже если вы уверены в ней на 100 процентов (а Вы можете быть уверены, ибо видите и IP, и скрытые от сторонних глаз e-mail’ы), так делать не стоит (а то прям как последователи «закона Яровой»). В Сети так непринято. Если вы даете возможность подписываться как угодно (тем более просите указать только имя), то либо следуйте объявленным вами правилам игры, либо измените их.
И второе. И в своем предыдущем комментарии написал, и сейчас повторю лишь то, что текст Евгении Тропп более профессиональный, безотносительно точек зрения. Я не был на мероприятии в этом году. И из текста Тропп я понял, что там происходило, а из текста Постоваловой нет. Я вообще, когда читаю критическую статью, стараюсь вычленить суть происходившего и очистить ее от оценок — ибо все субъективное. И в тексте Евгении есть указания на то, какие актеры, кого исполняли, понятна некая атмосфера действа.
И последнее. В списке деятелей культуры, оставивших подпись за ПТЖ, есть имя Геннадия Алимпиева. Мое имя регулярно появляется в списках ваших проектов на «Планете». Мне кажется, что когда люди участвуют в краундфандинге или ставят подпись за ПТЖ (если допустить, что тот Геннадий — действительно Алимпиев), они имеют право корректно и доброжелательно высказывать свою точку зрения.
А журнал должен жить. Для меня это даже не обсуждается.
Кирилл, не сомневаемся в Вашем добром отношении. Но «по законам военного времени» (а оно таково, если судить по количеству агрессивных троллей, заполнивших после письма нашу админку) Геннадий выступил… так, как выступил.
Наверное, я нарушила интернетные правила, обратившись к конкретному человеку, но мы уже обалдели иметь дело с анонимами. Да, в письме был адрес с фамилией актера. Любую театральную, не подметную, проблему можно обсуждать от собственного лица. Так мне кажется. И другие участники представления уже извинились перед ПТЖ лично за комментарий коллеги.
Ваше же замечание не имело под собой ничего кроме читательского мнения и только случаем оказалось в контексте этой сцены. Извините. Ситуация крайне напряжена, реакции обострены. Поймите.