«Исследование ужаса».
Арт-пространство «Квартира».
Режиссер Борис Павлович, драматург Элина Петрова, художник Катерина Андреева, художник по свету Стас Свистунович, хореограф Алина Михайлова, музыкальный руководитель Анна Вишнякова, продюсер Ника Пархомовская.

Этот текст не будет рецензией в общепринятом смысле. Скорее записки, в которых фиксируется происходящее не столько вовне, сколько внутри тебя как наблюдателя.

Всех добравшихся по обледенелым дорогам и тротуарам до «Квартиры» на входе встречает дружелюбная Ника Пархомовская, продюсер проекта, предлагает переобуться и пройти на кухню, где уже собралось некоторое количество людей и где тебе готовы налить горячего чаю по первой же просьбе. Артисты уже на своих местах. Одеты все в привычную, «естественную» одежду — рубашки, брюки, свитера. Правда, если не узнаешь исполнителей в лицо, легко обманешься, приняв за зрителей. В ожидании изучаешь визави, пытаясь понять, кто же все-таки из них актер (я не всех знала до этого момента), стараешься угадать, по каким принципам будет строиться повествование и степень твоей вовлеченности. За столом идет непринужденная беседа о том, о сем, ведет ее актриса Яна Савицкая, время от времени передавая инициативу партнерам, а затем возвращая ее себе. Так и начинается «Исследование ужаса».

Ю. Захаркина (Друскин), Н. Розанова (Олейников).
Фото — М. Новоселова.

В основе новой работы Бориса Павловича и его команды — текст Леонида Липавского, представляющий собой свободную запись бесед чинарей, которые велись в его гостеприимной квартире. Понемногу присутствующие расслабляются и принимаются общаться, напряжение рассеивается, и тут-то актриса Наташа Розанова произносит первые реплики. Она зачитывает список интересов ее героя — поэта Николая Олейникова. Гендерная принадлежность здесь лишь условность: шесть мужских ролей и две женские разделены между девятью актрисами и тремя актерами. Чтение подхватывает следующий участник кухонного разговора, затем второй, третий. Одни пересекаются в предпочтениях, другие расходятся напрочь. Зрительское вторжение минимально: когда звучат приблизительно знакомые или вовсе незнакомые слова (вроде «пластрон»), часть пассивно наблюдающих самонаделяются новой функцией — дискутирующих. Ответ на вопрос получен — озвучивание списков возобновляется. Выговорившись (Липавский, Липавская, Хармс, Олейников, Введенский, Заболоцкий) и наплакавшись (Друскин), один за другим герои рассеиваются по пространству: кто-то отправляется в кабинет, кто-то перемещается в столовую. Зрители послушно идут за вторыми. Почти никто не решается пойти за первыми. И это удивительно. «Квартира» — пространство, где никто никого не ограничивает. Хочешь оставаться все действие на кухне — без возражений. Насмотрелся, как при тусклом свете поэты и философы под водочку с селедкой и картошкой обсуждают темы мироздания и совбыта, и не хочешь покинуть кожаный диван, — препятствий чинить не будут. Но естественное любопытство — «вдруг именно там случится все самое интересное, а я пропущу?» — становится достаточным стимулом, чтобы выйти из очередной комнаты.

«Исследование» дробится на фрагменты, расслаивается на эпизоды, отказываясь от цельности нарратива. Однако в игру, затеянную чинарями, зрителей не вовлекают буквально, оставляя их наблюдать на минимальной физической дистанции за кажущейся бесконечной беседой, иногда принимающей нарочито театральные формы (короткие сценки в жанре домашнего театра), в которой бытовые темы непринужденно сменяются на философские.

И это — не рецензия, а только набросок, личный опыт, наблюдение за собой в пространстве «Квартира».

ОБЭРИУ — последнее из поэтических сообществ XX века, основанное на вере в таинственную чудесность мироздания, в силу постигающего, творящего этот миропорядок слова. Сообщество людей, переустраивающих, исследующих и творящих свой космос в неком пространстве (в спектакле оно — квартира философа и автора книги «Исследование ужаса» Леонида Липавского), — это очевидная рифма тому, к чему долго шел и чем занимается сейчас в «Квартире» Борис Павлович. А занимается он тоже жизнетворчеством, группированием людей в особое сообщество внутри пространства-космоса, где время течет по своим законам.

«Исследование ужаса» — не иммерсивный спектакль. Артисты встречают тебя, поят чаем на кухне, рассказывают, где именно мы находимся, как и что у них тут устроено; распределяются, кто будет за Хармса, а кто — за Заболоцкого, чтением записок с перечислением «вещей», которые интересуют того или другого, вовлекают в диалог о том, какого типа женщины нравились Хармсу. И дальше входят в «оболочки» персонажей, как входят, практически у нас на глазах, в пиджаки и рубашки, галстуки и подтяжки. После этого посторонним вход в их диалог вроде бы закрыт. Начинаются разговоры, очень плотная, насыщенная ткань то затихающих, то разгорающихся бесед об искусстве, поэзии, музыке, философии, природе времени… Актеры перемещаются из комнаты в комнату, растапливают камин, садятся за фортепиано, устраивают домашний театр, пьют водку, смачно закусывая селедкой под разговоры о немецких романтиках…

Сцена из спектакля.
Фото — В. Аверин.

Огонь трещит, музыка играет, на кухне под звяканье посуды, которую ставит на стол Тамара Липавская, невнятное бу-бу-бу Якова Друскина и Александра Введенского… Во всем этом вроде бы не предполагается (как в «Разговорах») твоего участия. Сиди себе в уголке безмолвным свидетелем или переходи вместе с остальными в другую комнату, когда, например, Борис Павлович подаст неочевидный знак. И довольно много времени уходит на распределение себя в этом пространстве, где тебя вроде как нет, но при этом ты точно есть — располагаешь себя в мизансцене кухни или гостиной, выбираешь для себя объект и дистанцию по отношению к нему. И артисты «Квартиры», в свою очередь, не создают видимость четвертой стены, но и не спотыкаются о твое присутствие. И это по-своему уникально: баланс их сосредоточенности, погруженности — и осознавание постоянного присутствия наблюдателя.

Твоя позиция — наблюдателя, но наблюдателя самоосознающего, само-располагающего себя в этом пространстве-времени. И когда это получается, то в нем комфортно, как в материнской утробе. Это и есть ирритмия (каждый существует в своем темпо-ритме), о которой писали в одном из материалов про «Квартиру». И поэтому так интересно заодно наблюдать за своими коллегами и зрителями, которые в достаточно ограниченных условиях все равно сохраняют ментальные особенности и поведенческие стратегии: кто-то активен и пытлив, кто-то занимает скромную позицию свидетеля, кто-то скользит, а кто-то ввинчивается.

Пространство организовано театрально: в нем есть первый план и фон, есть центр и есть периферия. Но штука в том, что для тебя лично они в любой момент могут поменяться местами: пока все смотрят домашний театр, можно перетечь на кухню, чтобы прислушиваться, о чем бормочут Введенский (Петр Чижов) с Друскиным (Юлия Захаркина). Но здесь и азарт критика — убедиться, что этот диалог не имитация, не фон, и то, что происходит там, происходит действительно.

А пока, например, мы (то есть гости «Квартиры») ужинаем на кухне вареной картошкой и солеными огурцами, и здесь же, забравшись на шкаф, пьют водку и дискутируют Леонид Липавский и Яков Друскин, мизансцена стабильна.

А. Бешлиу и И. Кандинов (Хармс).
Фото — М. Новоселова.

Здесь есть карнавальные персонажи. Например, Хармс сосуществует в двух лицах: это артист Иван Кандинов и девочка в кепи и цветных гетрах (Анастасия Бешлиу), альтер-эго, артистический имиджевый двойник.

Но я лично для себя отметила Яну Савицкую — Липавского и Юлию Захаркину — Друскина. Первый — графичный, ироничный, наблюдательный, утонченный, оратор. Второй — мешковатый, уязвимый, бормочущий, самоуглубленный, комичный в своем постоянном «переживании себя» ипохондрик. Почти что «рыжий» и «белый».

И дело не только в артистизме актрис, а в воплощенном ими движении мысли.

Еще отметила бы, что актрисы работают не в режиме кросс-кастинга, как, например, у Богомолова. Я бы назвала это «неочевидностью» гендерной позиции — как если бы в игре на узнавание персонажа кто-то спросил «я мужчина?» и получил бы ответ «да, но мы любим тебя не за это». Здесь — сначала художники и философы, а уже потом — мужчины и женщины.

В «Квартире» чувствуешь, как время течет через тебя. И где артисты — медиаторы и медиумы (вспоминаешь Гротовского с его актером-проводником) — запускают этот поток посредством «слова», организуют его и сами плывут в нем, как диковинные рыбы в свете ночника, отбрасывая тени на стены. И, кажется, диалог начался задолго до твоего появления и закончится в далекой перспективе, когда тебя уже не будет в этом пространстве.

В общем, Борис Павлович, наконец, создал то, к чему давно медленно и поступательно подбирался как режиссер и как педагог — и тогда, когда работал в Кировском театре «На Спасской», и когда затевал педагогические проекты в БДТ. А именно — свой профессиональный театр-лабораторию, творческий союз, со-общество, где действительно вырабатывается особая актерская (извините за выражение) техника, где формулируются свои особые отношения актер-роль, актер-зритель, где чувствуются следы серьезного изучения Гротовского и Анатолия Васильева, где занимаются движением не только и не столько чувства, сколько сознания, создаютcя мыслеформы — объемные, зримые, не очищенные от персональных характеристик тех, кто их выражает.

Для меня пока «Исследование ужаса» — work-in-progress, только начало долгого пути вперед — туда, где каждую секунду воплощается жизнь человеческого духа.