Режиссерская лаборатория на фестивале негосударственных театров «Центр» в Воронеже

Лаборатория, инициированная Никитинским театром в рамках фестиваля «Центр», не имеет названия, но общую тему можно обозначить как «знаменитые воронежцы». Трем молодым режиссерам было предложено поработать с биографиями людей, чьи имена связаны с городом. Нетрудно догадаться, что одним из героев стал Андрей Платонов — будет не таким уж большим преувеличением сказать, что его в Воронеже знает каждый первый. За эту тему взялся выпускник мастерской Леонида Хейфеца Никита Бетехтин. Чуть менее очевидную биографию выбрала Варика Купорова-Экономски, студентка последнего курса режиссуры театра кукол в РГИСИ, — любимого воронежцами и менее известного в других городах циркового артиста Анатолия Дурова (у большинства на слуху скорее имя его брата Владимира, которое носит московский «Театр зверей», или «Уголок дедушки Дурова» на Цветном бульваре). В третьем эскизе сама жизнь героя стала менее важным сюжетом, чем его творчество, — солиста группы «Сектор Газа» многие даже не знают по имени, зато, неловко и стесняясь, могут напеть «Демобилизацию» или «Лирику»: Оксана Погребняк, ученица Иосифа Райхельгауза, режиссер белгородского театра «Новая сцена — 2» показала эскиз про Юрия Хоя (Клинских).

По словам организаторов, изначальная идея была в столкновении жизни и творчества в каждой биографии, но в ходе работы авторы якобы стали двигаться в сторону мифотворчества — к рассмотрению не личности, но мифа. Заявление довольно спорное. В эскизе Никиты Бетехтина о Платонове как раз явно присутствовал заявленный конфликт жизни и творчества. Сама фигура писателя противоречива: «советский мелиоратор», верный идеалам коммунизма — и тонко чувствующий обреченность этой идеологии автор антиутопий (есть мнение, что его «Котлован» чуть ли не самая антибольшевистская книга в русской литературе). Режиссер смонтировал публицистические фрагменты с игровыми — сценами из повести Платонова «Впрок». Именно эту «бедняцкую хронику» Александр Фадеев назвал «кулацкой хроникой», а Сталин был разгневан попыткой развенчания коллективизации и, по легенде, перечеркнул рукопись словом «сволочь». Покаянное письмо писателя Сталину звучит прологом к эскизу и сразу задает трагический тон: «Получилась действительно губительная работа, ибо ее только и можно истолковать во вред колхозному движению. <…> Я увидел, что товарищи из РАППа — правы, что я заблудился и погибаю». Простой режиссерский ход столкновения двух «платоновских реальностей», пространства его жизни с пространством творчества, раскрывает тот самый парадокс, который рационально объяснить трудно: вера в светлый путь коммунизма (или же имитация ее в переписках от страха почтовой цензуры) и демонстрация этого пути в самом трагическом и неприглядном виде в литературе. «Публицистические» фрагменты эстетически контрастны сценам «Впрок». Прямая речь Платонова транслируется двумя актерами, Игорем Скрынниковым и Дмитрием Лысенко, а персонажи повести здесь узнаваемо платоновские — усталые и изможденные. Полупризраки. Серо-коричневая цветовая гамма, платки, бесформенные лохмотья, растерянные лица и малоподвижные фигуры — все вместе образует скульптурные человеческие композиции в духе соцарта. Над ними, разумеется, красные транспаранты с лозунгами.

«Андрей Платонов».
Фото — архив фестиваля.

В работе ощущаются целостность и завершенность, которые, возможно, не нужны в эскизе — слишком плотно сколоченный сценический текст дает меньше лазеек для вариаций и изменений. Например, семейная линия писателя, возникающая параллельно во второй части, не столько создает дополнительный объем, сколько запутывает зрителя: вместо продолжения столь удачной тематической заявки в начале — уводит в практически бесконфликтное и ясное поле. Нищета, беспомощность перед цензурой — трагично, но и копать вглубь в этом случае не так продуктивно, остается только констатировать. Подобное рассредоточение на разных темах и желание охватить как можно больше будто затормозили процесс углубления в материал, и в итоге получился хороший, но несколько просвещенческий, «википедийный» формат исследования фигуры Платонова.

С Анатолием Дуровым вышло как раз наоборот — набрать материала на пьесу, да еще так, чтобы можно было выбирать те или иные сюжеты, оказалось непросто (небольшое количество воспоминаний, довольно редкая книжка «А. Дуров в жизни и на арене» и художественный фильм «Борец и клоун» 1957 года о Дурове и борце Иване Поддубном). Режиссер эскиза Варика Купорова-Экономски сама выступила в качестве драматурга и пошла по классическому пути повествования, последовательно — от детства до старости. В первой части эскиза было щедро отведено пространство для цирковых номеров, предваряемых выступлением конферансье. Даже приняв изначальное решение режиссера рассказывать о цирке средствами цирка, поначалу трудно было выявить частную историю, казалось, что перед нами собирательный портрет некого артиста. Но постепенно повествование все же ушло от обобщения к конкретной биографии уникального циркача — первого клоуна, который выступал без грима, безумного жизнетворца и выдумщика.

«Анатолий Дуров».
Фото — архив фестиваля.

Алексей Савин сыграл Дурова как человека трепетного, чуть растерянного и невозможно трогательного и на арене, и в жизни. К финалу эта карусель из изобретательных цирковых интермедий и заигрываний с публикой останавливается в довольно трагической паузе. Смерть маленького сына, а затем сгоревшие вместе с лошадьми конюшни. Финал тем не менее звучит вполне жизнеутверждающе: актеры зачитывают письма воронежцев, которые узнали о беде и предложили любимому клоуну в подарок своих животных — кошек, собак, кроликов. Эта точка соприкосновения с Воронежем как раз могла бы стать интересной темой (как можно было услышать на обсуждении, местные жители и впрямь очень гордятся тем, что Дуров жил здесь, и многое о нем знают). Есть смысл поработать над драматургической композицией, над соотношением биографических фрагментов и собственно клоунады, потому как сама фигура Дурова не менее любопытна, чем искусство, которому он посвятил жизнь.

Третий эскиз положил конец спорам о том, является ли слабая драматургия проблемой всей лаборатории или же это просто отдельные случаи «сопротивления материала». Драматург Валерий Шергин в своей пьесе рассматривает Юрия Хоя не с гуманистической позиции, но с феноменальной. Не история конкретного человека, но явление, особый культурный пласт (можно сколько угодно ставить под сомнение право подобного «сельского рока» называться искусством, но факт его влияния на целое поколение молодых людей и на музыкальную культуру — неоспорим). Пьеса построена в вербатимном ключе: главный герой ищет материал о Хое для пьесы и берет интервью у разных людей. И чем больше его собеседник рассказывает, тем яснее становится, что «Сектор Газа» для каждого — личная история, связанная с воспоминаниями из юности. Кем был музыкант и как он жил, в данном случае вообще неважно, а его песни многими воспринимаются как народные.

«Юрий Хой».
Фото — И. Матей.

Оксана Погребняк поместила двух безымянных персонажей (Андрей Клочков и Борис Алексеев) в адекватную предмету разговора среду: то ли бар, то ли дискотечная площадка. Рекой льется пиво, громко играет музыка, а по сцене расхаживает толпа девушек в сумасшедших ретронарядах и ярком макияже (художники Егор Пшеничный и Сергей Макаров). «Нарядные» гопницы, которые приходят покорять танцпол, затем заливаются какой-нибудь «полторашкой» в туалете, а после обычно задорно дерут друг друга за волосы. Выглядело это как очень эффектная динамичная инсталляция вокруг беседующих героев. Зрители активно подключались, а затем и вовсе слились в одной толпе с актерами — эскиз внезапно разомкнулся наружу, на площадке перед театром выстроились отечественные автомобили (те самые, как в песне «Сектора», «„двойки“, „восьмерки“, „тройки“ и „девятки“ — самые лучшие тачки…»), а люди вышли на улицу и окунулись в атмосферу шумной околоклубной афтепати.

Когда участники лабораторий получают в руки пьесу, рассказ или сценарий, правила игры примерно одинаковы: вот репетиционная площадка, вот артисты театра, вот художник, вот четыре-пять дней на репетиции. Если же эскиз делается «на тему», условия вроде бы те же, но временные ограничения могут вызывать определенные трудности — нужно время на превращения найденных материалов в пьесу. На данный момент точное попадание случилось в работах Погребняк и Шергина, решивших исследовать не художника, а пространство между его творчеством и аудиторией. Задачи, поставленные лабораторией перед молодыми режиссерами, действительно могли повести по разным путям. Исследование поэтики, построение коллажа с неочевидным ассоциативным монтажом — то, что, как правило, миф приумножает, как бы продлевает его. Документ — напротив, призван развенчивать или хотя бы уточнять миф. Как видно из результатов, важно с определенной дистанции определить, через какую оптику рассматривать ту или иную биографию.