«БЕСприданница». А. Н. Островский.
Театр имени Моссовета.
Режиссер Евгений Марчелли, художник-сценограф Игорь Капитанов.

Мир, в котором негде распахнуться цыганской душе Ларисы Дмитриевны, явлен сразу. В сером и беспросветном пространстве столовой удушающе пахнет пельменями, люди едят, пьют, ведут бестолковые разговоры и ни о чем другом не ведают, словно обеденный перерыв затянулся на целую жизнь.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Лапина.

На фоне скучных одноцветных лиц, впрочем, вполне довольных своей судьбой, Лариса (Анастасия Белова) — почти фрик, диковинное существо. Познавшая другую жизнь в страсти с Паратовым (Станислав Бондаренко), она восстает против прежнего мира, транслируя свое недовольство каждым движением и словом. В ней совершенно нет смирения или какой бы то ни было надежды на успокоение в браке с Карандышевым (Антон Аносов), она чувствует свою обреченность физически. Доведенная несчастной любовью до экзальтации, истерики и безумия, Лариса предстает женщиной на грани нервного срыва, который вот-вот случится.

Впрочем, никому нет никакого дела до ее душевных терзаний. Разве что Харита Игнатьевна (Елена Валюшкина) по-матерински сопереживает дочери и разделяет ее страдания, как часть своих, но утирая слезы, она любезничает с обидчиками Ларисы, ставя превыше всего собственные материальные выгоды. Она и выглядит как бизнесвумен — разодета в пестрые костюмы и платья, ярко накрашена и деловита, словно в любой момент может случиться сделка и нужно быть во всеоружии.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Лапина.

Работа художника по костюмам Фагили Сельской обеспечивает режиссерский замысел точной визуализацией, по которому внешнее не только преобладает над внутренним, но и является чуть ли не единственным способом презентации себя миру. Зажатый Карандышев, лихо сочетающий в себе комплекс неполноценности и манию величия, рядится в ярко-оранжевый костюм, чтобы хоть немного выделиться из толпы; самовлюбленный Паратов подчеркивает масштаб своей фигуры обтягивающей рубашкой; а бывшему артисту Робинзону (Олег Кузнецов) ничего не остается, как эпатировать гримом в стиле спектакля Романа Виктюка «Служанки» и соответствовать этому образу.

Осознав себя как вещь, Лариса бравирует своей сексуальностью, тем единственным, на что она получает отклик окружающих. Когда она начинает говорить — это почти всегда крик, вот и ее тело, и все существо кричит и протестует. Она надевает длинные кирзовые сапоги с розовым купальником, подчеркивающим эффектные формы. Чувствуя собственную привлекательность, Лариса замедляет шаг и красуется. Дав этому миру бездушных мужчин рассмотреть себя, она платит им той же монетой — самоутверждается взглядами, полными признания ее сексуальности. Чтобы почувствовать свою значимость, она готова соблазнить и Карандышева, и по-рабски служить тому, кто обратит на нее внимание.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Лапина.

Однако в ее маниакальном поведении нет ничего бесовского — того, что вынесено в название спектакля как смыслообразующее. Несчастная любовь довела ее до безумия, а обостренная чувственность перешла в истерику, в бесконтрольное, инфантильное поведение маленького ребенка, который не получает того, чего хочет. Но это не бесы, не неведомая сила, тянущая ко дну, а вполне понятная реакция человека, еще не сформированного, хрупкого и глубоко чувствующего мир вокруг, на предательство.

В спектакле совсем нет музыки — оттого так явственно слышно чавканье пельменями, которые то и дело кто-нибудь ест, причмокивая в микрофон от удовольствия. Единственный раз, когда мир услышит непривычный для себя звук, случится в самом финале, когда Лариса, выхватив нож из рук Карандышева, с восхищением объявит себя самоубийцей. За пределами земного, куда так рвалась Лариса, играет музыка, и она встретит ее счастливой улыбкой. Под звуки перепетого группой Bro Sound романса «А цыган идет» Лариса садится за стол и, заливаясь истеричным смехом, жадно ест пельмени из тарелок онемевших свидетелей. Полная жизни за ее границами.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Лапина.

В центральной сцене спектакля, когда герои собрались посмотреть на вокальное дарование диковинной вещицы Ларисы, оказывается, что она не может издать ничего, кроме крика. Истошные вопли становятся все громче и громче, переходят в рычание, словно из девушки, и правда, выходит нечто бесовское, но лишь формально. Задушенная пельменями, скукой и миром, где невозможно быть другим, она теряет свой дар, свою уникальность. Это и убивает ее.