«В одиночестве хлопковых полей». Б.-М. Кольтес.
Театр «Дайлес» (Рига).
Режиссер Тимофей Кулябин. Художник Олег Головко.

Хлопковые поля упоминаются в знаменитой пьесе Бернара-Мари Кольтеса только один раз. Во Франции, да и в Европе вообще, хлопок не растет, возможно, Кольтес видел такие поля в Мексике, во время своей последней в жизни поездки, — в 1989 году по возвращении в Париж он скончался от СПИДа. И эти бескрайние мертвенно-бледные белые поля, сливающиеся на горизонте с белыми облаками, стали для него символом человеческого одиночества и тоски. Красивый образ — и странная пьеса без действия, состоящая из одних бесконечных разговоров как будто ни о чем, восходящая к традиции экзистенциальной французской драмы, современным театром не слишком востребованной. Постановка ее — рискованный эксперимент, на который отважился Тимофей Кулябин с двумя актерами — Ингеборгой Дапкунайте и Джоном Малковичем.

Сцена из спектакля.
Фото — Māris Morkāns.

Режиссер начинает с лобовой метафоры: на экране, развернутом во всю сцену, в комнату входит мужчина — типичный клерк — с портфелем в руках, не торопясь ставит портфель, снимает пиджак, вешает его в шкаф, раздевается догола и направляется в душ, где он может быть наконец таким, какой есть, и делать то, что ему хочется. Полотно экрана, неожиданно разъедаемое на наших глазах коррозией, взмывает вверх — и вот уже в тесном пространстве душевой кабины стоит Джон Малкович.

На сцене — восемь дверей. Они трансформируются то в лифт, то в шкаф со множеством ремней, то в рисованную мелом картинку. Все это ячейки подсознания героя. В пьесе два действующих лица — Продавец и Покупатель, первый хочет продать второму то, что тот должен назвать, но это невозможно. В восьмидесятые годы прошлого века (когда ее ставил и играл в ней одну из главных ролей Патрис Шеро) здесь наверняка доминировал гомоэротический подтекст, сегодня желания, запрятанные в человеческое подсознание, имеют более сложный экзистенциальный характер — и это прекрасно понимает постановщик.

Сцена из спектакля.
Фото — Māris Morkāns.

По сути, в его спектакле действуют не продавец и покупатель, а герой и его внутреннее «я», alter ego, не случайно Малкович и Дапкунайте то и дело меняются ролями и играют, в сущности, одного и того же человека. Они и одеты одинаково — рубашка, брюки, подтяжки, оба босиком. Из красивой Дапкунайте режиссер сделал некое бесполое существо с зализанными назад волосами — это своего рода квир, выдающий самые страшные тайны и самые преступные желания своего двойника, искушающий его и ведущий к гибели. Она, или он, сначала в пиджаке — потом отдает его собеседнику, потому что чувствует в нем «холод смерти». Актуальная тема размытости гендера как такового звучит здесь сильно и интересно.

С камерой сегодня на сцене не работает только ленивый, но крупные планы двух прекрасных актеров, произносящих свой текст на изумительном английском, — это высший пилотаж. От их лиц невозможно оторвать глаз, их позы во время напряженного разговора — это совершенные живые картины. В какой-то момент я попыталась угадать, откуда, с какой точки вот в этот момент ведется съемка, но так и не смогла этого сделать. Очевидно лишь, что напряжение на сцене возрастает с каждой минутой — и вовсе не только из-за содержания беседы («какой резон разговаривать с падающим на вас кирпичом?»), а мистически, неумолимо, помимо вашей воли. На это работают и нервные музыкальные аккорды, и таинственный свет, и волшебные преображения дверей, когда за одной из них вдруг открывается игрушечный замок, на который медленно и прекрасно падает снег. Воспоминания как самая последняя нагота: боль потерянного детства, неутоленных желаний и несбывшихся надежд. Отчаяние, воплощенное в маленьком детском башмачке, спрятанном под пиджак.

Сцена из спектакля.
Фото — Māris Morkāns.

Трудно уловить момент, когда герои Малковича и Дапкунайте меняются местами, когда благородный господин оборачивается яростным зверем, а циничный искуситель становится беззащитной жертвой. Блистательная дуэль двух больших актеров, поначалу сцепившихся в пространстве постановки не на жизнь, а на смерть, постепенно сходит на нет, они проникаются доверием и любовью друг к другу. Они сравниваются в своей слабости и беспомощности перед враждебным миром. В их диалоге затронуто множество тем — каждый найдет себе по вкусу — мне наиболее интересной и важной показалась вот эта.

Речь о «часе волка» — психоаналитики называют так время, когда человек, оставшись один, подводит итоги. У Кольтеса это «час, когда человек оказывается на одном уровне со зверем, а зверь на одном уровне с человеком» — и человек страшится «необычности страданий, а ну как ему придется перетерпеть страдание, которое ему незнакомо». В бездну такого страдания брошена сегодня немалая часть мира — и «расстояние, которое удерживает барышень от скотов», уменьшается прямо на наших глазах как шагреневая кожа. Причем чтобы назвать эту беду своим именем, вовсе не обязательно бродить голым в одиночестве хлопковых полей, как предлагает условный продавец.

Сцена из спектакля.
Фото — Māris Morkāns.

Совершенно очевидно, что подобное мироощущение и подобный ход событий ведет к гибели — поэтому в финале речь уже о крови («попробуйте меня ранить — ничего не выйдет, когда потечет кровь, она потечет у нас обоих, кровь неизбежно соединит нас») и выборе оружия. Им оказалась бритва — кадр в душе, когда оба героя наконец прижимаются друг к другу, а Малкович держит в руках бритву, — достоин по степени выразительности фильмов Дрейера («Страсти Жанны д’Арк») и Бунюэля. Залитый кровью клерк из пролога — режиссер все-таки решил о нем вспомнить — вроде бы уже и не нужен.

Впрочем, искать в этом спектакле злободневные темы — неблагодарное занятие. Он тем и хорош, что говорит прежде всего о самом потаенном, интимном, что прячется в душе каждого человека. И два актера будто подносят к вам лично некий волшебный фонарь, который высвечивает и вытаскивает на свет божий такое, в чем и себе-то страшно признаться. И эта неназванность греха впечатляет гораздо больше, нежели прямые обвинения и разоблачения.

Сцена из спектакля.
Фото — Māris Morkāns.

Спектакль короткий — он идет час с небольшим — но плотно сбит и почти доведен до совершенства теми, кто над ним работал, а это, помимо режиссера и актеров, соавтор театральной адаптации пьесы Роман Должанский, художник Олег Головко, хореограф Анна Абалихина, видеодизайнер Александр Лобанов и саунд-дизайнер Тимофей Пастухов. Они задумывали проект под эгидой фестиваля «Территория» — сегодня все оказались разбросаны по разным городам и странам. Премьера в Риге прошла с успехом, но невольно думаешь о том, сколько бы смыслов увидел и пережил в этой постановке отечественный зритель.