«И никого не стало». А. Кристи.
Московский театр Олега Табакова.
Режиссер Владимир Машков, сценография Александра Рукавишникова.

«И никого не стало» — последняя строчка детской считалочки про десять негритят, которая стала сюжетным каркасом детектива Агаты Кристи. Эта же строчка — название премьерного спектакля в Театре Олега Табакова. Худрук «Табакерки» Владимир Машков сделал ставку на звезд, роскошь и всемирно известный сюжет, и предсказуемо выиграл, получив в афишу театра стопроцентный зрительский хит.

Сцена из спектакля.
Фото — Людмила Сафонова.

Когда распахивается занавес, перед зрителем предстает — именно предстает — интерьер столь богато-затейливый, что глаза разбегаются. Известный скульптор Александр Рукавишников дебютировал в качестве сценографа и выстроил место действия, где богатство соединено со зловещей загадочностью. Элегантный английский замок, прихоть аристократа на уединенном острове Индейца, с витражами, колоннами, канделябрами, кожаной мебелью, гигантским камином в майолике, сверкающими графинами в буфете. Но странный нрав хозяина сказывается в деталях — в дизайне люстр, что топорщатся трофейными рогами, в выборе скульптур, заселивших его дом, как живые, пугающе-опасные: пантера, росомаха, муравьед, броненосец, гигантская черепаха и надо всеми — нахохлившаяся, словно перед пикированием, огромная гарпия. Это не любовь к природе, это намек на нечто звериное, дикое, что властвует здесь. На каминной полке — фигурки десяти индейцев: Агата Кристи когда-то сама заменила негритят на индейцев, в спектакле считалочка-подсказка про них висит над камином, с которого одна за другой незаметно исчезают изваяния в пернатых шлемах.

Парад-алле гостей, являющихся один за другим по приглашению никому лично не знакомого хозяина, — это собрание звезд труппы. Валентин Юдашкин нарядил героев в смокинги и бабочки, дворецкого — в ливрею с позументами, а двух дам — в костюмы-оболочки их характеров. Обворожительная Вера меняет платья — от трепещущих шифоновых крыльев до сверкающего бального гламура, а старая дева Эмили Брент наглухо застегнута в жесткий темный футляр.

Сцена из спектакля.
Фото — Людмила Сафонова.

Как радостное возбуждение встречи и предвкушение веселого уик-энда в замке сменяется изумлением от того, что никто не знает хозяина по имени А. Н. Оним, опаской от внезапной изолированности от мира, тревогой при зачитывании приговора всем присутствующим с граммофонной пластинки, паникой при быстро разматывающейся цепи убийств, ужасом, яростью, как в ком-то просыпается зверь, готовый вцепиться в чужое горло, чтобы выжить, как каждый поворот сюжета не приближает к разгадке, а лишь нагнетает напряжение, — это и есть самое сложное при постановке детектива. И здесь режиссеру удалось спаять разные актерские характеры и темпераменты и отлить спектакль, как пулю, чтобы летел к развязке.

Спектакль этот — своего рода заседание суда, где присяжные — зрители, и они должны решить, виновен ли каждый из героев в том, в чем его обвиняет неведомый, но всезнающий ангел возмездия. Чей-то скелет у каждого схоронен в шкафу, но для одних героев это повод для мук совести, для других — сожаления, а для третьих — категорического отрицания.

Порхающая красавица Вера Клейторн у Ани Чиповской искренне скорбит об утонувшем мальчике, у которого она была гувернанткой. Мисс Брент Алены Лаптевой — с прямой спиной и поджатыми губами, с резкими жестами, которыми раскрывает и захлопывает Библию, и такими же резкими отрывистыми фразами, которыми бичует порок и порицает доведенную ею до самоубийства забеременевшую юную горничную.

Юный хлыщ Марстон, развязный, с развинченными руками и ногами, хохочущий пустозвон в исполнении Владислава Миллера, не видит ни малейшей причины угрызаться тем, что задавил на автомобиле двух детей.

Сцена из спектакля.
Фото — Людмила Сафонова.

Судья Уоргрейв — аристократ, прямой, сухой, с изысканными манерами. Борис Плотников играет англичанина в полном смысле слова, он обходителен с окружающими и сурово судит себя за когда-то вынесенный приговор невиновному. Мгновенно проснувшиеся цепкость, пристальность, жесткость, с которыми он ведет дознание обо всех и каждом, заставляют присутствующих признать в нем авторитет и искать рядом с ним защиты.

Дворецкий Роджерс — такой же англичанин, вышколенный, исполнительный, даже среди общей паники помнящий свои обязанности. Игорь Петров играет такого смелого, честного и преданного слугу, что в его непричастности к смерти старушки-хозяйки нельзя было бы усомниться, если б не непрестанная истерика его жены (темпераментной Яне Сексте хотелось бы пожелать еще каких-нибудь красок для ее миссис Роджерс).

Тяжело и медленно двигается, сутулится и обмякает в кресле отставной генерал Маккензи (Сергей Беляев) — груз вины отдаляет его от всех, замыкает в самоосуждении: когда-то он узнал об измене жены и отправил на смерть ее любовника, и своей смерти ждет с надеждой на загробную встречу с любимой.

Доктор Армстронг похож больше на артиста, чем на врача — серебряные кудри, живописные жесты и позы, сначала не вполне естественная жизнерадостность, потом лихорадочная тревожность человека, страдавшего зависимостью. Виталий Егоров сыграл бывшего хирурга, бегущего от воспоминаний о своем преступлении — под дрогнувшей спьяну рукой у него погиб пациент.

Сцена из спектакля.
Фото — Людмила Сафонова.

Грубовато-брутальный капитан Ломбард (Евгений Миллер) и вальяжно-самоуверенный Блор, который выдает себя за южно-африканского миллионера, а потом оказывается полицейским (Сергей Угрюмов), тоже обвинены — но если гибель туземцев была случайностью, потому что Ломбард просто не успел за подмогой, то Блор вполне сознательно оговорил невиновного на суде. Эти двое начинают неприязненно поддевать друг друга с первой минуты, как два самых крупных самца в стае, но для настоящего противостояния характеров хотелось бы больших отличий в манере поведения этих энергичных амбициозных мужчин.

Как человек оправдывает или обвиняет себя, как списывает трагедию на случайность или раскаивается в ней, влияет ли его отношение к своему прошлому на поведение перед угрозой смерти, будет ли он драться за свою жизнь, готов ли убивать других или же смириться перед неизбежным, как перед воздаянием, — за всем этим зритель и следит с напряженным интересом. Темп, в котором несется эта череда чисто английских убийств, убыстряет до вихря вырывающаяся из камина буря: из огромного жерла вылетает, пляшет макабрический танец и туда же утягивается черная туча привидений в перьях, с белыми скалящимися черепами вместо лиц — от этого нехитрого, но яркого приема со сцены в зал веет настоящей жутью.

Даже для тех, кто помнит роман Кристи, финал будет непредсказуем. Лодка, которую все гости замка так долго и напрасно ждали, в конце концов придет к острову, но приведет ее огромный бородатый Харон.