«Тарас». Пьеса М. Башкирова по мотивам повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба».
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Сергей Потапов, художник Михаил Егоров.

За всю многолюдную Запорожскую Сечь в новом спектакле «Тарас» огромного театра-фестиваля «Балтийский дом» отвечают несколько человек, буквально восемь. Как не силятся они криками изобразить «бешеное разгулье веселости» и «беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой», — ничего не выходит. Пусто и гулко на сцене. Две телеги в середине да шаманский поминальный столб сэрге у задника. Тонкими перезвонами летят под колосники одинокие голоса. Иногда одинокий голос очень уместен — так тихо-тихо и задушевно поет украинская мать на чисто русском «Уж ты сад, ты мой сад, // Сад зелененький, // Ты зачем рано цветешь, // Осыпаешься…», а потом уже и по-украински спивае, а следом опять по-русски романс «Не для меня цветут сады». Народная песня чередуется с авторской, псевдофольклор — с Фаустасом Латенасом и его саксофоном. Украинцы, русские, поляки; шаманизм, католицизм, православие; Гоголь, Шекспир, Брехт. В «Тарасе» легко и непринужденно, размыто и неточно проявляется универсализм, космополитизм. Все со всем так тесно переплетено, что, возможно, не стоит и разбираться. Бескрайня и невообразимо огромна ты, степь смыслов, открываемая создателями спектакля.

Режиссер рассказывает не об отдельно взятых казаках, сдуру прущих на поляков, а вообще о людях, много пьющих и в этом чаду не ведающих, что творят; об отце, заколовшем (у Гоголя застрелившем) сына от избытка чувства и понимания, а не из-за предательства последнего. О пане Мякише — явном воплощении всего мирового зла. Чего не скажешь о его оппоненте — Тарасе. По-человечески понятен и любвеобилен этот персонаж в спектакле. Так и видишь мизансцену: актер Мотовило говорит режиссеру: «Хотите, я Тараса Бульбу, как Макбета сыграю! А что, я могу, я уже играл, я знаю!» А режиссер ему: «Ай да актер! Я же этого и хотел! Конечно, наш Тарас, он вроде ихнего Макбета, и ведьма, его соблазняющая, есть — ну та, в которую Андрий будет влюблен». «Так они вроде и не видятся?» — говорит разумный Мотовило. «А это и ничего, сделаем, что он ее в степи встречает и к огню не пускает, вот пусть она ему и мстит». Ай да славно придумали, так все и будет. Она Андрия околдует, все как положено: заклинание произнесет, руками поводит, — а потом и Остапа, а потом и Тараса. Сыны-то сразу ее, всю такую прекрасную то в белом кружеве, то в красном, себе на закорки сажают, даром что ли Панночка, и ну раскачиваться с ней на колесе, свисающем с колосников.

Сцена из спектакля.
Фото — Н. Кореновская.

Тарас, уж на что пожилой человек, а с ведьмой тоже не совладал: стал штаны стаскивать в ответ на речи ее про любовь льстивые. Но не тут-то было, жена — то бишь мать сыновей, к тому моменту уже почившая от горя, — с укором на него смотрит, да штаны обратно на Тараса натягивает. Конечно, Гоголь тут ни при чем. Перед нами новая пьеса, в чем-то наследующая Николаю Васильевичу: с любящим папой, старающимся для сынов, чтоб не заскучали, а про войну подумаем — хорошо ли это, потому что улов и навар, или все же плохо, потому что убивают?

Высокообразованные люди создавали спектакль. Тут не только Тарас — Макбет, тут и еврей Янкель — мамаша Кураж, он так же ратует за войну, как и та вначале. Ему только терять уже нечего — семью-то добрые казаки вырезали. А он — ничего, не мстит им, хоть Тарас и плевал на него за это. Вот так прямо ра-а-аз и плюнул: дурак ты, мол, Янкель, раз никому не отомстил.

Л. Алимов (Тарас).
Фото — Н. Кореновская.

Наш Тарас воин бравый, резкий, и переходы из одного состояния в другое у него динамичны. Вот только что зубы сыну выбивал, а вот уже и целует его в мокрую от пота голову. От временного помешательства и видений разных сразу приходит к бескомпромиссной злобе. Лихо, где-то там за сценой, немощных стариков и детей режет, а потом тащит на веревочке головы от куколок — вот и весь незамысловатый трофей. На резонный вопрос: «За что резал?» отвечает: «А кто моих детей пожалел?»

Горе отца понятно, и не будем брать в расчет, что одного великовозрастного сына он сам убил, а другой — славный воин — перед тем как попасть в плен к Мякишу, тоже покуролесил всласть. «Попал в плен к Мякишу» — как звучит, а? Как, вы не знаете, кто такой пан Мякиш? Так я вам расскажу. Мякиш, которого зря разбудили, конечно, какой-то родственник Вия, не зря же он всем пеняет, что, мол, разбудили, сейчас всем худо будет. Он не скрывает своей потусторонней сущности. Так запросто, по-домашнему вышел он к нам в псевдокожаных штанах и красном камзоле на голое тело. Дьявол всамделишный, может, Вий, а может быть даже шварцевский Дракон. В глаза смотрит долго, немигающим взглядом рептилии, подходит близко, цепляет словом, как крючком. А если сбоку стоит, так в ухо что-то Тарасу отчетливо выговаривает. Сразу понятно: не надо связываться. Но Тарасу, милому деревенщине, невдомек. Режиссер с драматургом думают, дай-ка добавим нашему Мякишу человеческих обстоятельств, а то что ж он без биографии остался, актеру играть нечего. И появляется у мальчика Мякиша бык Атыр, которого злые люди не спасли, пока он, мальчик Мякиш, пьяный в сарае лежал. Все это воевода Мякиш нам рассказывает, а мы только диву даемся, откуда это у польского пана столько языческого зверолюбия взялось. Вот рассказывает нам это Мякиш, а его подручные богатыря Тараса тоненькой веревочкой с ленточками связывают — никак тоже нить колдовская, шаманская. От шаманизма — сэрге, столб для преклонения предкам, как и положено, весь в цветных ленточках. К нему привязывают татарку и ну ее бить: вот и помянули предков. Женщина в спектакле — либо мать, либо ведьма, а влюбиться может только еврей — в татарку. Помешает их счастью персонаж-свинья — натурально перережет горло белобрысой татарочке уже при закрытом занавесе.

Сцена из спектакля.
Фото — Н. Кореновская.

Несмотря на явное отождествление любви и зла и уверенность режиссера, что «любовь дается человеку как наказание» (так написано в программке), что само по себе завлекательно, средства для доказательства этой мысли выбраны весьма непрямые, с таким количеством отвлекающих маневров, что плутаешь в этой степи, как пьяный казак перед осажденной крепостью. Режиссер создает монументальное произведение, касающееся всех людей, кроме женщин. Отчетливо стремление объять необъятный массив войны и мира, героев и богов, отношений евреев и казаков, отцов и сыновей, представителей разных вероисповеданий, не забудем и мир духов и призраков — не зря же они маячили весь спектакль, а также дьявола и людей. Но все это не про любовь. «Немалая река Днестр, и много на ней заводьев…»

Сцены следуют одна за другой неспешно, вот эти свою часть доиграли и ушли, теперь следующие выходят. Пафос бранной сечи, да доброй горилки, да любви к жизни изрядно устарел. Но и на том, спасибо, что не навязывается новый крестовый поход. То, что в других спектаклях режиссера было игрой многих смыслов, простых метафор, синтезом культур, в «Тарасе» расплелось, а мифологические нити провисли.