«…свет повсюду гаснет, но виден его след». По мотивам пьесы Д. Данилова «Что вы делали вчера вечером?».
«Школа драматического искусства».
Режиссер Александр Плотников.

Мы складируем вечера, в которых ничего не происходит, серые будни, о которых совсем нечего рассказать, дни, месяцы, похожие как две капли воды один на другой, так что даже стыдно становится, когда вдруг задают простой вопрос: «Что вы делали вчера вечером?» Сразу выпирает размеренный автоматизм жизни, ее длящаяся суета.

Сцена из спектакля.
Фото — Наталия Чебан.

Свет горит. Зрители не спеша рассаживаются. Спектакль вроде начинается, но артисты долго неподвижно сидят, сфокусированные каждый на своем объекте внимания, на своей точке: смотрят — кто в пол, кто в зал, кто углублен в себя, кто в пустоту — одиннадцать безмолвных героев, расположившихся неподалеку друг от друга, но каждый немножечко особняком. Замерев вместе с ними, мы тихо чего-то ждем, немного посмеиваемся над неожиданной сценической статикой, разглядываем лица, позы и заодно внутренне успокаиваемся, сосредотачиваемся. Движение начинается с пробы звука.

Слегка зашуршав своей серой юбкой, замявшись, как бы немного сомневаясь, встает девушка (Александра Лахтюхова) и направляется в глубь сцены к фортепиано. Пальцы уверенно пробегают по клавишам, сходу давая пространству зазвучать мелодией немножко «другого» мира, мира романтичного, кажущегося чище и совершеннее, чем тот шумный, слякотный, из которого мы вошли сюда с улицы. Но музыку, которая только начинает рождаться, грубо обрывают, роняя крышку инструмента буквально на руки играющей. Через пару минут история в точности повторится, когда ту же музыку попробует сыграть другая героиня. Потом на чувственную виолончель наступит разухабистый аккордеон. Случится еще несколько попыток найти какую-то общую тему, хотя бы музыкальную, но все эти попытки провалятся. Красота и нежность останутся невостребованными. И ни одного диалога по ходу спектакля так и не сложится. Слишком принципиален диссонанс очень разных людей внутри такого многообразия музыкальных жанров. И не только жанров, и не только музыкальных.

Режиссер Александр Плотников играет с неоднозначностью мира в его самых наивных проявлениях. Внутри текста пьесы Дмитрия Данилова он исследует влияние истинных желаний, скрытых в подсознании людей, и эмоциональный и интеллектуальный отклик людей на эти желания. Он тонко работает с юмором, появляющимся из несоответствий на самых разных уровнях. Выстраивает очень буквальное проживание простых, конкретных смыслов.

Сцена из спектакля.
Фото — Наталия Чебан.

Балерина, не переставая, жрет зефир, параллельно размышляя о гурджиевских практиках; рядом с ней появляется мужчина, но его чувства по отношению к бутыли с вискарем несоизмеримо сильнее, и сделать выбор в пользу другой жизни он, разумеется, не способен. Старший лейтенант Лебеденко то требует у каждого встречного «документики», то поет арии Гуно. Восторженная сумасшедшая в ярком ультрамариновом платье с первой секунды ищет в зале ответных улыбок и счастливых глаз, примеряя всевозможные очки, боа, разную маскарадную мишуру, а потом оказывается глубоко несчастным человеком с серьезной профессией бизнес-консультанта. Ботаничка-интроверт, периодически убегающая за пределы сцены, выходит в центр с пособиями об успешной жизни а-ля «Как сделать мужа миллионером» и «Как обрести уверенность в себе», а вовсе не с Хайдеггером или Золя. А через несколько сцен распускает волосы, красит губы яркой помадой и надрывным, мощным монологом красивой юной девушки констатирует, что вечера ее одинаковы и бессмысленны, «как стоптанные тапочки несчастной домохозяйки» или «обгрызанная шариковая ручка». Филолог периодически принимается читать в воздух свои выстраданные и никому не нужные стихи. «Продавец радостей», рекламирующий заводных миньонов, выступает с монологом о том, как вчера похоронил отца. А крепкий мужчина в рабочем костюме, до этого резавший на аккордеоне лихие песни, вдруг окажется практикующим гурджиевские техники многочасового вглядывания в точку на стене — обнуления своего множественного «я», того самого «вспоминания себя» в эзотерическом смысле, своей «сущности», очищенной от «личности». Между ними гуляет героиня, которая будто бы и впрямь не помнит, что она делала вчера вечером. Ближе к финалу она произнесет жестокий монолог о том, что попросту «у старух вечеров не бывает, у старух бывает только тусклая ежедневная гибель дня, гниение сумерек и смертный покров наступающей ночи».

Сцена из спектакля.
Фото — Наталия Чебан.

Перед нами люди с очень простыми, понятными каждому слабостями — и очень несчастные, трагически несчастные в этих, зачастую ерундовых, обстоятельствах. Люди с изломанными судьбами, комплексами, непроработанной болью, никем не понятые, никем не обласканные. Люди, которые пытаются прикрыть для самих себя отсутствие смысла жизни каким-то занятием, которому они себя посвящают, мнимым призванием, ложной философией или обычным стаканом. И поедание вечером с женой дешевых котлет из «Пятерочки» выглядит на этом фоне подлиннее и честнее искусственного выстраивания вертикального существования.

Режиссер работает в интересном жанре и совершенно особой манере, в тонких ритмах, ложащихся друг на друга ровными пластами. Он намеренно избегает яркой динамики внутри сценического действия, не играет со скачками напряжения и удерживанием внимания на конкретном объекте, а, напротив, сохраняет в артистах изначальную статику, аккуратное остранение, разворачивая картинку горизонтально и полифонично. Абсурдные музыкальные вставки, маленькие анекдоты, сухие монологи, направленные апартами в зал, и общий воздух спектакля роднят его с фильмами Роя Андерссона. И сам А. Плотников рефлексирует это жанровое сходство: внутри сценического текста мелькает осознанная цитата — монолог психиатра из фильма «Ты, живущий!», как нельзя лучше вписанный между строк Д. Данилова. Мысленно продлевая эту ассоциативную линию, можно ответить на главный вопрос пьесы — «Что вы делали вчера вечером?» — рефреном оттуда же: «Завтра будет новый день».

Сцена из спектакля.
Фото — Наталия Чебан.

«…свет повсюду гаснет, но виден его след» — это попытка одиннадцати людей найти общий язык и начать, наконец уже, этот спектакль, который — по сути — так и не начался. Это попытка выстроить диалог вначале с самим собой, чтобы уже затем выстраивать его с человеком напротив. Такой шуршащий потихонечку муравейник людей, объединенных одним пространством и разобщенных сложными играми сознания, укорененными штампами социальной среды, диаметрально несхожими привычками. Осторожное нащупывание самих себя, барахтанье в лабиринтах слов и бесконечных мыслей. И «Лестница существ» Льва Рубинштейна вопрошает: «Ну, что? Все собрались? Можно начинать? — „о чем-то о таком“»…

И свет на сцене гаснет, но виден его след.