О фестивальной Швейцарии

В конце лета Швейцария превращается в настоящий театральный рай. На фестивали в Цюрих, Базель и Женеву съезжаются артистические компании со всего мира, которые показывают жителям и многочисленным в это время туристам главные хиты последних лет. На сей раз среди зрителей повезло оказаться и мне. В результате я увидела около двух десятков самых разнообразных спектаклей — от танц-перформансов в воде (Theater Spektakel проходит прямо на берегу Цюрихского озера) до нового цирка с элементами социального театра, активистской современной оперы и музыкально-светового шоу в исполнении одного из самых известных композиторов нашего времени Яна Тирсена.

Ян Тирсен.
Фото — архив фестиваля.

Но больше всего в программе всех трех фестивалей — несмотря на модные веяния, окончательно вошедшую в тренд мультидисциплинарность и явное различие кураторских концепций (в Цюрихе ставка делается на расслабленную атмосферу и громкие имена, в демократичном по духу и приграничном по местоположению Базеле — на альтернативу и африканское искусство, а в Женеве — на танец, музыку и соседнюю Францию) — было все же старого-доброго драматического театра. Вернее, совсем не старого и не такого уж доброго, но драма все равно преобладала над всеми другими форматами и жанрами.

Сцена из спектакля «Пруд».
Фото — архив фестиваля.

Фестивальное безумие началось для меня с одного из главных хитов цюрихской программы — «Пруда» широко известной в Европе француженки Жизель Вьенн. Созданный в копродукции с важнейшими театральными фестивалями и институциями, этот лаконичный спектакль поразил меня не столько драматургической концепцией и фирменными мизансценами именитой постановщицы, сколько по-настоящему выдающейся игрой двух актрис — молодой, но уже суперизвестной Адель Энель, которая после скандального фильма «Портрет девушки в огне» стала настоящей звездой мирового кинематографа, и примы Вуппертальского театра танца Джулии Шанахан, запомнившейся театралам по участию в постановках Пины Бауш. На протяжении почти полутора часов (спектакль недлинный, всего 80 минут без антракта, но в какой-то момент он начинает казаться бесконечным) актрисы бесконечно выясняют отношения, как и положено по пьесе швейцарского поэта Роберта Вальзера. Мать — статуарная, холодная и омерзительная, Фриц — психопатичный, нервный и настолько остро нуждающийся в любви и внимании, что готов притвориться мертвым. Выхода из семейной драмы нет, есть только бесконечные боль, страдание и нелюбовь. И все это по кругу, с повторами, посреди виртуозно придуманного Ивом Годэном света и специально написанной Стивеном О’Мелли музыки.

Сцена из спектакля «Дети Амази».
Фото — архив фестиваля.

Полной противоположностью мертвому и бездушному, но сценографически и актерски безупречному «Пруду» стал для меня показанный в Цюрихе африканский спектакль «Дети Амази», созданный в коллаборации артистами из Бурунди, Демократической Республики Конго, Руанды, Кении и Бельгии. Начинавшийся как забавное уличное представление с игрой на барабанах джембе, он быстро превратился в живой и очень театральный рассказ о том, как не хватает воды в Африке. При этом — несмотря на актуальность и остроту социальной составляющей — спектакль полон шуток, сказочных элементов, игры и вообще предназначен не столько для взрослых, сколько для детей или семейного просмотра. Другое дело, что швейцарцы, кажется, не привыкли к открытой игре и постоянному взаимодействию с публикой, поэтому вступить в контакт с интернациональной командой замечательных и очень разнообразных перформеров им было совсем непросто. Но ближе к середине часового действия зал подключился к игре, начал хлопать и напевать, а в финале и вовсе испытал если не катарсис, то тотальное чувство сопричастности. Так что в итоге простая африканская притча в человеческом (а местами и в театральном) смысле даже «переигрывала» модный репертуарный хит.

Сцена из спектакля «Эту песнь пел отец („Три дня в мае“)».
Фото — архив фестиваля.

Простые истории вообще стали главными открытиями этого года — по крайней мере, в Базеле, наиболее склонном к спектаклям малой формы актуального общественно-политического содержания, как правило, из далеких и не самых благополучных регионов. Когда индус Шанкар Венкатешваран рассказывает о сожжении национальной библиотеки в Джафне на Шри-Ланке в 1981 году и начавшейся после этого гражданской войне, это трогает и удивляет, несмотря на вопиющую незатейливость и самого вербатима, и актерской игры всех трех участников спектакля. Эффект тут достигается не благодаря изысканной театральности, а благодаря тому, что мало кто в зале знает о «Тиграх освобождения Тамил-Илама» и воспринимает происходящее на небольшой сцене отчасти даже как политинформацию. Примерно то же самое — хоть и в другом ключе — происходит на тайском спектакле «Эту песнь пел отец („Три дня в мае“)» Вичаи Артамат. История взаимоотношений занудной старшей сестры, одинокой старой девы, со странноватым младшим братом — неудачливым актером и одновременно студентом факультета культурного менеджмента, — разворачивается на протяжении нескольких лет на фоне траура по давно на самом деле надоевшему обоим отцу. Приготовление риса и чая, зажигание ароматических палочек, забавные музыкальные паузы, нужные актерам для разрядки, происходят на фоне бесконечных разговоров и трогают, разумеется, больше всяких слов.

Сцена из спектакля «Лебединая песнь».
Фото — архив фестиваля.

Избыток слов — еще одна тенденция фестивалей этого года. В замечательно инклюзивной по своей сути «Тени, добычей которой становится охотник» знаменитого Back to Back Theatre, одного из лучших в своей области, три австралийских артиста с ментальными особенностями на протяжении часа рассуждают о нормальности/ненормальности, гендере, активизме, феминизме, харассменте и прочих важных, но не особенно театральных вещах. Их существование — поразительно подлинное и аутентичное — безупречно, но разговорный фокус спектакля в какой-то момент настолько утомляет, что, по большому счету, перестаешь слушать, что они говорят, и просто любуешься тем, как непосредственно они существуют, как живо реагируют на зал и друг друга. В другом, казалось бы, совсем не разговорном, спектакле — «Лебединой песне» южноафриканской перформерки Буле Нгабы — эффект узнавания достигается не столько через движение (которое по факту оказывается довольно скудным), а через бесконечные монологи — местами смешные, местами грустные, местами даже болезненные. Но когда ожидаешь интересной или как минимум любопытной хореографии, а получаешь, скорее, стендап, испытываешь некоторое разочарование. Впрочем, это вопрос скорее к организаторам и авторам фестивальных анонсов, чем к самой артистке.

Сцена из спектакля «Актуальное произведение № 16: Гювен».
Фото — архив фестиваля.

Похожий казус случился и на женевской La Bâtie, где трехчастный спектакль французских режиссеров Максима Курверса, Мари-Жозе Малис и Марион Сиеферт вместо заявленного кабаре превратился в логоцентричный театр одного-единственного актера. Впрочем, поклонников яркого театрального действия (а не столь любимого французами разговорного театра) могло насторожить уже название — «Актуальное произведение № 16: Гювен». Гювен оказался не имеющим профессионального актерского образования французом турецкого происхождения, разбитным, живым и энергичным, но тотально неспособным «держать» зал в течение почти двух часов. В итоге спектакль ближе к середине окончательно превратился в комикование и заигрывание с публикой и совершенно потух задолго до финала, разочаровав своей неповоротливостью и необаятельностью.

Сцена из спектакля «Золотой век».
Фото — архив фестиваля.

А вот «Золотой век» Игоря Карделлини и Томаса Гонсалеса при участии Доминик Жийо, наоборот, оказался на высоте. Причем как в буквальном, так и в переносном смысле: специально воссозданный для фестиваля сайт-специфик спектакль играют в торговом центре далекого по местным меркам предместья Женевы, в том числе на самых высоких его этажах. Полный интересной информации и юмора, этот спектакль-игра оказывается отличной «бродилкой» со всеми необходимыми элементами постепенного погружения во внутренний мир ритейла. Сначала зрители слушают историю создания торгового центра Meyrin, раскинувшись в креслах перед ним, потом ходят против хода основного потока покупателей, потом бегают, прыгают, танцуют, выбирают продукты в магазине, общаются с воображаемым менеджером торгового зала, прячутся в бывшем банковском офисе. И все это — добровольно, по обоюдному согласию, без всякого принуждения. В отличие от многих подобных спектаклей, женевский «Золотой век» не вызывает ощущения манипуляции и переизбытка ненужных фактов, тут все деликатно и в меру.

Таким образом, едва ли не самым запомнившимся мне из всех драматических спектаклей на всех трех фестивалях стал совсем простенький сайт-специфик, который наконец приподнял четвертую стену и даже отменил ее вовсе. Остальные — при всей необычности формы — играли на традиционном поле «актер — зритель» и ни на что радикальное не претендовали. В целом куда интереснее оказались спектакли перформативной программы, но это уже совсем другая история.