«Генерал и его семья». Т. Кибиров.
Театр им. Евг. Вахтангова.
Инсценировка и постановка Светланы Земляковой, сценография и костюмы Максима Обрезкова.

Роман Тимура Кибирова, на первый взгляд, весьма трудно перенести на сцену. В нем есть сильная, с известной долей мелодраматизма история семьи, но автор все время уходит в сторону от конкретных событий и пускается в лирико-философские отступления, которые, к тому же, окрашены особой, мягкой авторской иронией. И если саму историю очень даже можно со сцены рассказать, то вот эти авторские периоды, не менее важные для романа, — как с ними быть? Так просто их не прочтешь и не перескажешь, а тем более действием не проиллюстрируешь.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Однако будет неправдой сказать, что Светлана Землякова не учла в своем спектакле эту часть авторского мира. Ее работы всегда насыщены пластическими и музыкальными метафорами, и «Генерал и его семья» — не исключение. Визуальное и звуковое решение, сами очертания костюмов и предметов, их расположение в пространстве, материализованные образы, прочно засевшие в сознании героев, — во всем этом есть и атмосфера времени, и сами ее воздух и запахи, и способы жить. Есть даже «живая» Анна Ахматова, кумир генеральской дочки Ани (Полина Рафеева), которая как будто сошла со знаменитого портрета Альтмана, бродит меж героев в своем синем платье, а ее точеный профиль вызывает в памяти наше всеобщее интеллигентское помешательство на поэзии запрещенных отечественных авторов. Звучит Бах в исполнении Глена Гульда, и это тоже было своего рода помешательством: органные концерты, музыка барокко, пластинки, затертые до дыр.

70-е годы прошлого века: железный занавес и диссидентство; изъятые из обращения огромные массивы литературы и ходящий по рукам самиздат; унылая архитектура, протокольная мебель казенных квартир и звучащий тайно, но повсеместно западный рок; и импортные сапожки, купленные немыслимым путем… Художник Максим Обрезков как раз создает некий пространственный эквивалент кибировским авторским отступлениям. Образ спектакля — это в гораздо большей степени атмосфера времени, нежели место происходящих событий.

Начинается и заканчивается все аэропортом, где генерал Бочажок провожает в Израиль свою дочь с мужем, зная, что их поездка — в один конец, и больше он дочь не увидит. Ряды кресел в зале ожидания, между тем, похожи на дрянные зрительские места в заштатном клубе, скажем, в ДК военного городка, где живет генерал, но такие были и в тысячах других советских очагах культуры.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Пространство сцены, серо-черное, кажется, несмотря на малые объемы, огромным, пустым и гулким. Истовый служака, военный аскет, Бочажок так и остался непритязательным в своих бытовых пристрастиях, хотя как генерал и имел некие привилегии. Метража много, а уюта никакого: стол, стулья, какая-то техническая лестница, уходящая вверх, мутные стеклянные двери. В глубине светится мозаичное панно художника Дейнеки, и, освещенное мягким лучом, оно временами напоминает роспись храма. Храма советской веры, которую в генерале, кажется, не могут поколебать никакие жизненные перипетии. А вот и знаменитые каталожные ящички библиотеки, где служит смешная Анина подруга Машка (Полина Бондарь), или не менее знакомый книжный шкаф в квартире библиотекаря Риммы Геннадьевны (Лада Чуровская), тот самый, в котором хранится и Ахматова, и еще много чего. Вещественные приметы советских 70-х годов, скупые и точные, сообщают нам гораздо больше, чем информацию о месте действия. Они организуют целый мир, в том числе и духовный, в котором остается в одиночестве ортодоксальный генерал Бочажок и из которого вырывается его дочь Анна, связавшая свою жизнь с рядовым Левой Блюменбаумом (Эюб Фараджев).

Актеры в спектакле почти не вступают в диалоги, а транслируют авторские тексты о себе, продвигая, таким образом, сюжет вперед. Работа эта непростая, тонкая, играют мастерски, с легким зазором между прозой и пьесой, складывая события в некую семейную сагу. Собственно, это семейная сага и есть. И при всех, вполне успешных, попытках режиссера насытить ее «воздухом» особого кибировского письма на выходе таки получается длинная история с очень сильным мелодраматическим компонентом. Жил-был где-то в сибирском военном городке генерал химических войск противовоздушной обороны Василий Бочажок с инфантильным сыном Степкой (Семен Арзуманов). И приехала к нему беременная от какого-то поэта дочка Анна, и родила она без мужа сына Сашку. Этот Сашка (Данила Гнидо), обожаемый внук генерала, будет потом присутствовать на сцене, как бы переживая и интерпретируя события, происходящие в его семье. Генерал рано овдовел, а женой его была знойная кавказская девушка Травиата (Мария Волкова), на поверку оказавшаяся еврейкой. Была у них яркая романтическая любовь, но унесла любимую ранняя смерть. Однако еврейский след настиг-таки еще раз правоверного вояку, человека железобетонных взглядов, когда его дочь вышла замуж за дембеля Леву и уехала с ним в Землю Обетованную.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Вот вам road movie длиной почти в четыре часа, на которые с лихвой хватает страданий да переживаний. Богемные замашки и либеральные взгляды любимой дочери вызывают в стальном, казалось бы, коммунисте Василии нешуточные душевные борения. Да и его, в общем-то, не антисемита, хотя и с большими оговорками, собственная love story, красивая и щемящая, развивается как бы поперек непробиваемой идеологии, которая в нем самом постоянно обнаруживает трещины и утечки. Мягкий сарказм Кибирова ведь проявляется не только в его авторских отступлениях, он содержится в самой судьбе заглавного героя, траектории которой и откровенно трагикомичны, и вызывают столь же откровенное сочувствие.

Весь этот нелегкий груз, конечно же, ложится в спектакле на плечи исполнителя роли генерала, артиста Максима Севриновского. Молодой Севриновский уже стал одним из самых сильных актеров своего поколения — кто его хоть однажды видел, тот не забудет. Однако то, что он делает в этом спектакле, просто невероятно! Небольшого роста, не видный, с посеребренными волосами и бровями, в неизменной генеральской форме и унылых коричневых туфлях; с твердой военной, а одновременно и мягко-интеллигентской походкой; с чуть каменным, не проявляющим открытых эмоций выражением лица и ровным, без расхлябанных взрывов голосом — этот человек концентрирует на себе все наше внимание. Вроде бы не «страдает» на публику ни капельки, и не командует напропалую, что в его ранге было бы естественно, и, не дай Бог, не кричит, и не плачет. Он будто бы заморожен немного — от долгого ли одиночества, от военной ли профессии? Но внутри него идет такая непрестанная душевная работа! Даже в самой его пластике, в походке, в повороте головы или взмахе руки, а особенно во взгляде все время ощущается личность, которую очень хочется понять и даже принять. Не то чтобы Севриновский играл хорошего мужика, но в этом мужике живет и пульсирует космическое одиночество. И какая-то необъятная любовь. К детям своим, к семье своей нескладной, к советской догме, которой он всю жизнь следует, а она норовит сломать его об коленку, но в результате этого слома любовь побеждает всякий и всяческий железобетон. И смешон этот социалистический король Лир, и мелодраматичен в самом лучшем смысле слова.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Главное — человек перед нами, отдельно взятая теплая и живая личность, ценность которой на сломе любых эпох, при любых отечественных катаклизмах мы так и не научились брать в расчет.