С 12 по 14 июля в Центре им. Вс. Мейерхольда прошел первый фестиваль-кочевник «Русская сказка», организованный Ксенией Орловой, Ириной Михейшиной, Дмитрием Мышкиным и Дмитрием Максименковым.

Когда идешь на фестиваль с названием «Русская сказка», ожидаешь всякого: и новых сюжетов, и с детства известных героев, и исконно русского мата, да мало ли чего еще. Но вот на что точно не рассчитываешь, так это на то, что окажешься будто в мирах сериала «Твин Пикс» Дэвида Линча. Удивившись такой смеси, мы попытались представить, что исследовать возможности этого фестиваля будет главный герой линчевской эпопеи, агент Дэйл Купер. Так, прямиком из Черного вигвама нам попало в руки несколько диктофонных кассет с размышлениями этого персонажа.

Запись первая. Дайана, шесть часов тридцать минут после полудня, я захожу в московский ЦИМ. Похоже, меня ждет встреча с чем-то неизведанным. Агентство поставило задачу выяснить, как сказка работает в современном театре. Здесь проходит I фестиваль-кочевник «Русская сказка» — идеальная возможность почерпнуть новые сведения. В рамках Театрального альманаха «Сказка сегодня» мне предстоит увидеть 10 эскизов с общей сказочной темой и ограничением в 20 минут сценического времени, потом семейный спектакль «Яга» (кажется, это один из культовых персонажей для данной местности), и самое главное — «Театральную бессонницу»: 8 часов театра, музыки и инсталляций, осью которой стали лучшие эскизы альманаха, а также спектакли «Дневник Колобка» Яны Туминой и Павла Семченко и «Снегурочки не умирают» Александра Петлюры.

Для поиска новых подходов к сказке в театре, которые попросил добыть наш начальник Гордон, интереснее следить за поисками режиссеров Театрального альманаха, потому что каждый из них шел к сказке путем лабораторного поиска. Результат был неизвестен не только зрителю, но, кажется, и самим создателям. В эскизе «Вайт Вайт Стори» Независимой театральной компании «Барабан» Владимир Бочаров и Полина Шатохина реально попытались вывести формулу сказки. Актриса на основе трех рандомных слов (на втором показе были «мел», «черемуха», «творог») и сюжетной схемы на протяжении 15 минут рассказывает законченную историю. Раньше я видел только одного человека, который так ловко умеет соединять слова в историю, — психотерапевта доктора Джакоби. Здесь создатели выбрали медитативную форму: актриса лежит на белом диване и вещает, глядя в потолок, а слушатель (он же со-автор) сидит рядом в таком же белом кресле. Несмотря на схожесть с сеансом у психоаналитика, очевидна и другая отсылка — древние сказители ведь тоже часто придумывали сказку на ходу, пользуясь лишь определенной моделью и несколькими давно зафиксированными героями.

Сцена из эскиза «Несказка».
Фото — архив театра.

Еще один эскиз театрального альманаха — «Несказка» от Театра Предмета. Здесь создатели, напротив, отказалась от создания какого бы то ни было сюжета. Пространство сцены было поделено на три части: слева стоял стол с множеством детских солдатиков; по центру — экран, куда транслировалось происходящее на столе; справа — небольшой вокальный ансамбль с микрофонами и звуковым пэдом (тем, что используется для создания разной техно-музыки). Ансамбль исполнял одну композицию — «Полюшко-поле» 1934 года, некий эпично-патриотический плач, который легко представить в исполнении казачьего ансамбля. Правда, при современном саунд-дизайне песня, скорее, вызывает ассоциации с какой-нибудь из новых опер, когда текст перестает быть носителем смысла, отдавая эту функцию мелодике. На фоне этого музыкального оформления несколько человек передвигают солдатиков, среди которых есть и герои 1812 года, и солдаты ВОВ, и супергерои из современных комиксов. Все солдаты такие разные, но ждет их одна участь, одна черная ткань и одна погребальная песнь. Под скорбную песню, давно вырвавшуюся за пределы одного временного периода, куча солдат погребается под черной тканью. Таким образом, несмотря на наличие сказочных элементов, считывается это как мощное антимилитаристское высказывание.

Запись вторая. Дайана, думаю, я понял одну из характеристик сказочности. Сказка — это некоторый набор масок-персонажей, которые, с одной стороны, корнями сцеплены с фольклором, а с другой — стремятся к соединению с современной массовой культурой. Я точно не знаю, насколько эти герои популярны у русского зрителя, но проблемы у них вполне универсальны. Несколько раз я сталкивался со сказочными героями, которые попадают в несвойственные им обстоятельства.

В «Сказе о Марфе Избранной» от театра «Эскизы в пространстве» изначально сказочная девушка сталкивается с суровой русской реальностью 1990-х. Злодеи сказочные (а тут имеется настоящий Кощей Бессмертный из каких-то спецслужб) смешаны с вполне реалистичными стариками-алкоголиками и принцем из южной страны.

Сцена из эскиза «Сказе о Марфе Избранной».
Фото — Евгения Рогова.

В эскизе «Два веселых гуся» драматург Екатерина Бондаренко и хореограф Татьяна Гордеева создали пространство оплакивания женских персонажей сказок. Про каждую пострадавшую героиню, будь то Царевна-лягушка или Аленушка с камнем на шее, они рассказывают так, будто бы все случившееся произошло в наше время. Сами создатели называют это квантовым временем, то есть временем, где все события происходят одновременно. Каждый рассказ оформлялся небольшим пластическим этюдом на основе народных примет: «присядем на дорожку», «плюнем через левое плечо» и так далее. Думаю, что целью такого психологического тренинга может быть как взывание к сочувствию реальным людям вокруг, так и сигнал к размышлению об актуальности проблем далеких от нас персонажей: например, Иван, сжигая шкуру Царевны-лягушки, просто решил поторопить время, вместо того чтобы терпеливо дождаться органичного развития их отношений. У меня несколько лет назад было подобное дело, и закончилось оно тем, что пришлось привлекать специалистов по паранормальным явлениям из специального отдела ФБР «Голубая Роза».

Запись третья. Дайана, долго не мог отправить кассету, только что очнулся после «Театральной бессонницы». Ощущение такое, что создатели пытались создать новую реальность, похожую на сон, а создали в итоге сон, похожий на реальность. К 6 утра уже невозможно было понять, прошлое это или будущее, и работают ли вообще законы времени в этой вселенной. Мимо проносились персонажи русских сказок: Баба-яга, Иван-царевич, Василиса Премудрая, Царевна-лягушка, Кощей Бессмертный, Колобок и другие. Были и герои из полуреальных пространств современной культуры: на лестнице встретилась странная женщина с поленом (по-моему, я ее видел где-то в Твин Пиксе), постоянно упоминались супергерои вроде Бэтмена или Супермена, в одном из эскизов — кажется, в том, где актер 15 минут рассказывал, что водки нет, и перечислял, где конкретно ее нет (спойлер «везде»), — упоминалась даже Лора Палмер. Кроме того в фойе была организована площадка, где разные группы исполняли фолк, смешанный с современной музыкой, странно напоминающей треки из The Bang Bang Bar.

Думаю, что срочно нужно найти приличную кофейню и всерьез задуматься о том, что многими художниками сказочное воспринимается как абсурдное, а потому мне так сложно пробиваться к смыслам.

В эскизе Алексея Щербакова «Полиритмическая кумулятивная читка сказки „Петушок задавился“» обычная как для сказки, так и для абсурда повторяемая структура (курочка проходит через десяток персонажей, чтобы получить искомую воду и спасти петуха) вызывает эмоцию ужаса за счет музыкально созданной репетитивной формы. Каждая фраза проговаривается хором в одном и том же ритме, и кажется, что сказка никогда не закончится. В другом эскизе, «Где сатанисты героином ширяются» от Театра им. Алехандро Валенсио, нас пытаются испугать тем, что в финале полушуточно проводят обряд вызова сатаны, а затем при выключенном свете объявляют, что к кому-то из зрителей он придет во сне, словно мой старый знакомый Боб. Шутки шутками, а на шестой час беспрерывного театрального месива уже можно поверить во что угодно.

Запись четвертая. Мне кажется, что здесь все-таки не обойтись без «Голубой Розы». В сказке зачастую нарушены логические связи, по крайней мере, те, что принято называть логическими в обычной жизни. И хотя мы в агентстве точно знаем — «совы не то, чем кажутся» (то есть вообще все в этом мире может оказаться не тем, чем мы привыкли думать), к отсутствию логических объяснений все равно не просто привыкнуть.

Сцена из эскиза «Где сатанисты героином ширяются».
Фото — архив театра.

В эскизе «Где сатанисты героином ширяются» сюжет долгое время движется по канонам сказочности: у нас есть хрипловатый голос рассказчика и несколько персонажей, иллюстрирующих произносимый им текст. Старуха-повитуха с крюком вместо руки и замотанным скотчем лицом уводит из домов маленьких детей на болото, наслаждаясь страданиями их родителей. Зрители находятся в ожидании того, что сейчас появится герой, или же отец ребенка сам пойдет вызволять дитя из плена, но этого не происходит. Повитуха приходит в дом вместе с еще парой странных персонажей: медведицей, которая не смогла родить, и свиньей, которою повитуха называет мамой. И вместо битвы со злом мы наблюдаем за чаепитием, где выясняется, что дети на болоте прекрасно себя чувствуют, спасать никого не надо, а надо просто расслабиться и получать удовольствие от жизни. Конечно, при помощи вызова сатаны и употребления наркотиков поедания овсяного печенья.

Запись пятая. Дайана, у меня все как в тумане. Очень тяжело отличать вымысел от реальности. Кажется, что в каком-то из дел я лично гонялся за Кощеем Бессмертным где-то в лесах Твин Пикса. Проснулся посреди ночи от мысли, что в России сказка гораздо больше, чем сказка в Европе или Америке. Здесь она настолько прочно вошла в обиход, что приблизилась к мифу. Основным отличием сказки от мифа можно назвать то, что миф воспринимался как реальность, в него верили, а сказка — всегда вымысел, который рассказывали с целью развлечения или обучения.

В спектакле «Яга» режиссер Александра Ловянникова и драматург Юлия Поспелова этот барьер попытались преодолеть. Мы становимся свидетелями того, как сказочная Баба-яга обретает плоть в нашей реальности. Спектакль начинается с того, что на площадку выходит актриса Анна Галинова и объявляет, что показа не будет, а собрала она здесь всех только с одной целью — поведать свою невероятную историю столкновения с образом Бабы-яги. История невероятна тем, что нам предоставляют огромное количество доказательств существования этого персонажа, как в древности, так и в наше время. Тут тебе и ссылки на ту же книгу Проппа «Морфология волшебной сказки», и видеоинтервью с жителями деревни, и папка с документами, которые собрал некий академик РАН, и, конечно, личное свидетельство актрисы. В финале нам предлагают подписать петицию за то, чтобы детям не закрывали доступ к этому персонажу (кажется, что, и правда, фильмы и сказки про Бабу-ягу могут попасть под запрет), а актриса говорит: «Я/Мы Баба-яга», отсылая напрямую к последнему громкому скандалу с журналистом «Медузы». Баба-яга — живая, и запретить ее — все равно что запретить реального человека.

Еще сложнее было отделить от реальности другого персонажа: в спектакле Яны Туминой и Павла Семченко «Дневник Колобка», который показывался на «Бессоннице» последним, уже в районе пяти утра, главный герой (его играл Дмитрий Мышкин) не Колобок, а просто студент, который запутался в этой сказке. Вместо погружения в историю, мы вместе с «колобком», одетым в футболку «Just do it», движемся по ассоциативному ряду творцов спектакля. Отчасти они вызваны шарообразной формой персонажа: то мы видим аквазорб (специальный прозрачный шар, внутри которого можно передвигаться по воде), откуда появляется герой; то мы видим на голове артиста шар из папье-маше, который превращает персонажа в какое-то инопланетное существо. Другая фактура, постоянно задействованная в этом спектакле, — что-то похожее на тесто. Из этого странного материала бабушка и дедушка вылепляют себе лица прямо на наших глазах. Смотрится жутковато (хотя я уже много видел странного в Твин Пиксе), но мысль о пластичности сказочной вселенной, этим жестом транслируемая, становится определяющей. В финале Колобок встает в центре дома, который выстраивается в течение всего спектакля из нескольких кусков металлопрофиля. Этот каркас своей плоскостью напоминает то, как дети рисуют дома на своих первых картинах: крыша-треугольник и прямоугольник-основание. То есть кажется, что Колобок возвращается не просто в дом, а в собственное детство. Выходит, что его путь здесь скорее возвращение, чем побег. В то же время побег, приводящий к возвращению, — это циклическая структура, которая свойственна сказкам и добавляет им абсурда.

Сцена из спектакля «Колобок».
Фото — Евгения Рогова.

Запись шестая. Сейчас 04:37 утра. Я возвращаюсь в агентство, надеясь на пару часов добротного сна. Продолжаю анализировать. Кажется, что мы выбрали тупиковый путь, потому что фестиваль ставил задачу абсолютно разрозненных, внесистемных поисков методов работы со сказочным материалом. Каждая группа работала независимо друг от друга, а потому даже некоторые пересечения — скорее случайность, нежели повод выделить тенденцию.

Дайана, как видишь, никаких четких выводов сделать невозможно без детального анализа в лаборатории. Необходимо подключить всех известных агентству специалистов по сказке и сказке в театре. Уверен, что эта задача нам по силам, потому что уже написано несколько грамотных исследований. Осталось сделать последний шаг, может быть, еще раз окунуться в сон, а может быть, наоборот, подойти к этому жанру, как Пропп, с максимальной аналитичностью. Правда, есть ощущение, что сказка — это нечто большее, чем форма или жанр. Сказки не то, чем кажутся.