«В круге Дягилевом. Пересечение судеб». Выставка в Шереметевском дворце.
Организатор проекта Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства.
Автор идеи и куратор Наталья Метелица, художественная концепция и дизайн Юрия Сучкова.

«Самое интересное теперь в Петербурге — это выставка портретов. В огромном дворце собраны портреты, и каких только там нет!..» Это неточная цитата из Станиславского, посетившего в 1905 году выставку русских портретов, устроенную Сергеем Дягилевым в Таврическом дворце и, к слову, повлиявшую на спектакль МХТ «Горе от ума» 1906 года. «Я не знаю другой массовой сцены в Художественном театре, которая была бы поставлена с таким совершенным чувством стиля, с таким ощущением эпохи», — вспоминала Алиса Коонен о сцене бала. Конечно, есть в этом лепта Дягилева, который собрал для выставки в Таврическом не одну тысячу портретов прошлого.

На выставке «В круге Дягилевом. Пересечение судеб».
Фото — Людмила Григорьева.

Слова Станиславского очень подходят и к посвященной Дягилеву выставке, которая развернулась в Шереметевском дворце. С 30 декабря по 10 января она будет закрыта (как и все петербургские музеи и выставки), но потом ее можно будет увидеть до 12 февраля, так что время еще есть. Это действительно едва ли не лучшая из временных экспозиций, открытых сейчас в Петербурге, хотя его выставочная жизнь бьет ключом, и на этом фоне «померкла старая Москва», где закрыты все музеи и галереи.

Посвященная Дягилеву выставка — антропоцентрична. Смысловой «кирпичик» здесь — не спектакль (опера, балет), не тот или иной «русский сезон», не тот или иной аспект деятельности главного героя (который был не только импресарио, но и организатором выставок, и издателем журнала «Мир искусства», и исследователем-критиком), а персона. Здесь те, кто окружали Дягилева и должны — сообразно поговорке «скажи мне, кто твой друг» — что-то сущностное «выговорить» о нем самом. Здесь огромное разнообразие портретов: живописные и один скульптурный, графические и фотографические… Разные поджанры: сольный портрет, дуэтный, групповой, «артист в образе»… Точнее сказать, «кирпичиком» выставки является не персона, а портрет, ведь одна персона может «распасться» на несколько портретов.

На выставке «В круге Дягилевом. Пересечение судеб». Портрет Жана Кокто.
Фото — Евгений Авраменко.

Возьмем для примера Жана Кокто, ставшего весьма важной фигурой дягилевского коллектива. Кокто представлен как художник: вот плакат 1911 года с изображением Тамары Карсавиной в балете «Призрак розы». А это нарисованный спустя пару лет шарж на Дягилева и Вацлава Нижинского (рисунок прибыл из Центра Помпиду): они изображены как огромный мопс и сливающаяся с его очертаниями моська. (Много позже Кокто вспоминал, что Дягилев лицом походил на бульдога, а говоря про Нижинского, отмечал огромный контраст между тем, каким он кажется со сцены и каким в жизни: «…Невозможно было поверить, что эта обезьянка с жидкими волосами, в длиннополом пальто, в сидящей на самой макушке шляпе и есть кумир публики».) А вот Кокто в 1920 году нарисовал Марселя Пруста, поклонника «Русских сезонов»; это тоже из Центра Помпиду. А вот приехавший из Брюсселя изумительный графический автопортрет Кокто 1925 года, лист из книги «Тайна Жана-птицелова». А это в 1933 году Кокто нарисовал Коко Шанель, которая финансировала постановки Дягилева, создала костюмы для двух его балетов, а также похоронила импресарио вместе с Мисей Серт; рисунок этот из коллекции CHANEL. А вот Кокто в ипостаси фотографа: он снял Пабло Пикассо в 1917 году на фоне помпейской фрески, это время работы над балетом «Парад» (фото из брюссельской коллекции). А вот уже и сам Кокто на фотографии вместе с Дягилевым и Мясиным, тоже в Помпеях. Наконец, вот и роскошный портрет молодого Кокто кисти Жак-Эмиля Бланша из Музея изящных искусств Руана. Учитывая, что художник выставки Юрий Сучков разместил экспонаты на нескольких полукружиях (это своего рода полукруглые мостики, только поставленные ребром, как ширма) — как на внешней, так и на внутренней сторонах, — то портрет этот кажется жемчужиной внутри раковины. Портрет дышит свежестью, Кокто здесь года 23, он грациозен и чуть кокетлив, темная бабочка контрастирует со светлой бутоньеркой. Но при этом в модели очевидны надменность и суховатость, темные глаза проницательны и колючи. А это Кокто спустя десять лет — уже на большом групповом портрете: этот же художник написал музыкальное содружество «Шестерка», испытавшее влияние «Русских сезонов» (при этом «Шестерка» — французский ответ XX века «Могучей кучке»), здесь также Франсис Пуленк и Артюр Онеггер; портрет тоже из Руана. А вот и большой парадный портрет самого Бланша — кисти Люсьена Симона, 1903 год; тоже Музей изящных искусств Руана.

На выставке «В круге Дягилевом. Пересечение судеб».
Фото — Людмила Григорьева.

Только отмечая, кто изображен на том или ином портрете того или иного авторства, поражаешься: как же все в этом мире со всеми связаны! Как все друг с другом переплетены. И конечно, прослеживая, откуда Наталье Метелице удалось привезти эти работы, понимаешь, что такая выставка в наше трудное карантинное время — настоящий культурный подвиг. Казалось бы, как сегодня можно представить в Петербурге столько иностранных институций? А есть еще первоклассные артефакты из разных российских собраний, например, Третьяковской галереи. Да и коллекция самого Театрального музея фантастическая.

На что надо обратить особое внимание как на произведение искусства? Конечно, это автопортрет Джорджо де Кирико, а также портрет дипломата и мецената Гарри Кесслера авторства Эдварда Мунка; оба из частных коллекций. Конечно, наше представление об иконографии Иды Рубинштейн (которое часто сводится к серовскому портрету из Русского музея) расширят два ее портрета — авторства Леона Бакста и Сергея Соломко — из парижской коллекции Мишеля Камидиана. Морис Утрилло, оформивший у Дягилева всего один балет, представлен портретом кисти Андре Уттера, возлюбленного его матери Сюзанны Валадон (предоставлено Центром Помпиду). Сложно пройти мимо — настолько он колоритен — прекрасного автопортрета Бориса Анисфельда с кошкой из собрания музея-организатора.

Справедливости ради, сперва возникает порыв усомниться в объективности этой выставки: если нам говорится об окружении Дягилева, так неужели его окружали сплошь (как в известном сериале) «богатые и знаменитые»? Жаль, что совсем пропущена Пермь, где Дягилев вырос (кажется, этого материала хватило бы на отдельную экспозицию), и что среди героев здесь нет простых, но очень важных для Дягилева людей вроде нянечки, которую увековечил Бакст («Портрет С. П. Дягилева с няней» принадлежит Русскому музею). Эта экспозиция подчеркнуто «великосветская». Шик, блеск, красота! И хочется даже пошутить, что не всем из окружения Дягилева удалось пройти фейсконтроль. Но и с этим соглашаешься: выставка все же не о личностном формировании Сергея Павловича, не о его человеческих и романтических связях — она посвящена ему как импресарио, в широком смысле слова. А в чем проявляет себя импресарио? Главным образом, в людях, которых ему удается собрать вокруг себя, примагнитить, вдохновить.

На выставке «В круге Дягилевом. Пересечение судеб».
Фото — Людмила Григорьева.

Портретов самого Дягилева тут раз-два и обчелся, причем это совсем не очевидные вещи вроде упомянутого портрета Бакста (можно вспомнить и очень выразительный портрет авторства Валентина Серова тоже из Русского музея, вовсе не потерявшийся на знаменитой юбилейной ретроспективе художника). Здесь маленькая картина Мишеля Джордж-Мишеля из коллекции CHANEL и — под занавес выставки — скульптурный бюст Левона Лазарева из ЦВЗ «Манеж».

Художник выставки Юрий Сучков изумительно выдержал баланс между ее почти театральной зрелищностью (здесь работают планировка, звуковые эффекты, цвет и свет, зеркала натуральные и амальгамные, интересно искажающие и удваивающие пространство) и удобством рассматривания, все выгодно преподнесено и хорошо освещено. В визуальном решении использован образ волны и воды, имевшей для Дягилева мистическое значение.

Закончить логично тем, с чего начали, — спектаклем «Горе от ума», о котором один из критиков того времени высказался так: он «преодолевает все то, что разобщает нас с прошлым». Выставка в Таврическом дворце, так поразившая Станиславского, предъявляла России начинавшегося XX века Россию былых времен во всей ее портретной красоте. Нам, людям века XXI, выставка в Шереметевском показывает XX век — через его великих людей. И жуткие коронавирусные реалии за окном словно отступают. Да кто сказал, что пандемия разделила нам мир на до и после? Все пройдет. Эти люди так же страдали, тосковали, болели и боялись… ну разве что не короны, а своих эпидемий. «И Сережа тоже».