Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

15 декабря 2019

СКАЗ О НЕСКАЗОЧНОМ ВРЕМЕНИ

«Сахарный немец». С. Клычков.
МХТ им. А. П. Чехова.
Режиссер Уланбек Баялиев, художник Евгения Шутина.

Появление режиссера Уланбека Баялиева, ученика Сергея Женовача, на подмостках возглавленного мастером МХТ было вопросом времени, и настало оно весьма скоро. Для своей первой работы на мхатовской сцене постановщик, уже поработавший в разных театрах Москвы и России, выбрал вещь, которую когда-то открыл вместе с учителем — «Сахарного немца» Сергея Клычкова, и сам подготовил инсценировку романа, определив ее жанр как «сказ об одном убийстве».

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Иванишин.

Возвращение имени автора романа зрителю нового века — просветительская заслуга театра. Сергей Клычков — почти забытый ныне современник Есенина и Клюева, самородок из тверских староверов. Перебравшись учиться в Москву, хлебнул героики первой революции, был в окопах Первой мировой, Гражданскую провел в Крыму, потом в Москве много писал и все меньше печатался, а в 1937-м был репрессирован.

Его стихи и проза — сказовые, узорно-певучие, продолжающие стилистические поиски Лескова и Ремизова, — были совершенно несозвучны наступающему веку в целом и советской власти в частности. Слитность староверчества и язычества, особый славянский пантеизм, мир лесных духов, гармония природы и человека, уничтожаемые железным сапогом цивилизации, воплощавшейся в войнах и революциях, — вот откуда его трагический пессимизм, одиночество и последовавшее за смертью забвение.

Сегодня театр вместе с другими искусствами все чаще всматривается в русскую историю столетней давности, ища в тогдашнем времени сюжетные рифмы и объяснения нынешнему.

На Малой сцене МХТ художница Евгения Шутина выстроила помост, закрытый раздвижными планшетами темных досок: он — и деревенский забор, и врытый в землю блиндаж, а ритмично щелкающие взад-вперед планшеты становятся дверями поезда. На полу перед помостом — ряды пустых кирзовых сапог, ничейных, трофейных: сразу ясно — война, пустая бессмысленная бойня. Однако тухнуть на диспозиции роте не веселее, чем в бою. Ротный Палон Палоныч спивается, солдаты сплетничают, рядовой Пенкин тоскует по молодой жене, а зауряд-прапорщик Зайцев терпит тычки ротного за без спросу опубликованные им «стихохушки» и сам дает оплеуху подчиненному.

Миколай Митрич Зайцев — Зайчик, с нежным ежиком на голове, курносым носом и круглыми глазами — первая главная роль выпускника Школы-студии МХАТ Валерия Зазулина. Его герой — вчерашний ребенок, выдернутый на войну из деревни, из мира крестьянских песен и церковных песнопений, семейственности и сказочности, «мечтунчик» — выходит на сцену босым, в белом исподнем, и поет что-то протяжное. Шинель, в которую ему приходится замотаться, как-то не по росту и не по духу ему, далекому от солдатского неуютного уюта с гремящим чайником и кусками сахара, высыпаемыми из тряпицы. От него он и рвется домой на побывку и обещает передать письма однополчан родным, особо важное — от Прохора Пенкина его жене Пелагее.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Иванишин.

Роман Клычкова здесь рассказывается, его нарядная фольклорная словесная вязь выпевается под пластическую канву. История страсти Прохора и Пелагеи станцована со всей молодой звериной грацией Дмитрием Суминым и Ксенией Тепловой в вихре, поставленном Леонидом Тимцуником.

Роман поэта пересказать, а особенно переложить на язык действия, непросто, потому что весь он — в мерцании маленьких событий, которые производят большие перевороты в душе, в рассуждениях, долгих беседах, фантастических видениях, в поэтическом осмыслении обыденных явлений. Ритм спектакля получился неспешно-ровным, внутреннее напряжение героя от рвущихся струн его жизни, которое в итоге приведет к убийству, передается как раз чередой встреч и бесед, в которых он — невольный участник или неподвижный свидетель. Словно некий поток несет Зайчика в воронку, и он не в силах управлять ни собой, ни распадающимся миром.

Вот родители, счастливые побывкой сына, укрывают его одеялом — прислоняют закутанного стоя к стене под образа. И словно образ смерти на миг возникает — не Зайчиковой, обобщенной: скольких сыновей так родители на доски положили. Вот вышедшая за богатого Клаша, нареченная Зайчика, кружит, кружит на цыпочках вокруг него, бесполезно уверяя в своей любви; так же кружит она вокруг него, встреченная в городе и увлекающая его к себе, пока муж в отъезде; так же оборотнем вьется сумасшедшей незнакомкой, цыганкой — обман и морок. Вот Пелагея, которую бушующая кровь сделала словно невинной в преступлении, набрасывается на старого свекра, и тот замертво падает от ее неутолимого натиска, — сама себя жизни лишает, оборачиваясь птицей с черным крылом. Вот односельчанин Петр Еремеич (Ростислав Лаврентьев) несется неведомо куда на лошадях, подхватывает Зайчика по пути, как сухой лист, увлекает его в свое бегство от войны — широченная натура Еремеича толкает его погубить свое добро и себя, а не подчиниться чужой воле и неведомой мобилизации.

Самые яркие и сильные эпизоды — две встречи Зайчика с беглым дьяконом. Артем Волобуев играет философствующего юродивого, в котором есть что-то от карамазовского черта, от лукавых леших и бесов русских сказок, от гоголевских сумасшедших. Он собирается расстричься, потому что в Бога не верит, а главное — Бог в человека не верит. Встреченный позже в поезде, он заявляет, что едет самому государю сообщить о своем неверии — стягивает с головы скуфейку, обнаруживая под ней рожки.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Иванишин.

Вокруг творится необъяснимое. Зайчик словно по лесу плутает, невредимым проходя сквозь взбаламученные общим безумием пространства, где миры живых и мертвых смешались, и неясно, кто перед тобою. Сам Зайчик тоже не вполне жив, как узнает, вернувшись в полк: его числят пропавшим без вести. Снятый с должности за утонувших при наводнении солдат ротный пьет все безнадежнее, и назначенный на его место Зайчик с ним вместе заливает глаза, приспосабливаясь к будущей безнадежной и смертельной военной работе, спьяну посвящая собутыльника в новую свою веру: нет больше Бога, у каждого народа свой божененок, подстрекающий против других. Перевидавший многое, Зайчик выходит на пустую середину реки — в глубине за помостом стоит, зачерпывает воду, один на виду замерших сослуживцев и неприятеля. Пощаженный врагом, в тишине возвращается и видит, как немец зеркально повторяет его действия — один черпает воду средь реки. Недрогнувшей рукой ротный Зайцев стреляет в немца, утратив представление о разнице между боем и убийством безоружного, между Богом и божененком, совестью и грехом. Стреляет, словно убивая не себе подобного, а самого прежнего Зайчика.

На маленькой сцене множество персонажей сыграны несколькими исполнителями, большей частью это мхатовская молодежь. Строгое, лаконичное визуальное решение и боковой свет, словно провожающий каждую фигуру (художник по свету Андрей Абрамов), музыка Фаустаса Латенаса, ритм вертикальных темных досок и стоящих фигур в серых шинелях; мало действия, много разговоров, сумрак и сумбур, всплески танцев, тоска от обступающего смертного морока и страшной русской сказки, оборачивающейся явью, — вот это ощущение распада прежнего мира и наступления пугающего нового передано вполне.

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.

 

 

Предыдущие записи блога