Лаборатория «Володин в городе» на Театральном фестивале «Пять вечеров» имени Александра Володина

Писать о лабораторных эскизах — все равно что ловить сачком ветер. Созданные за несколько дней на режиссерском и актерском кураже, показанные единственный раз для немногочисленной публики небольшие работы; не спектакли — пробы, наброски. Вспыхнули и погасли. Но оставили впечатления, которыми стоит поделиться хотя бы потому, что больше уже никто этих работ не увидит.

В этом году Володинский фестиваль был впервые осуществлен в новом формате: спектакль был сыгран всего один, в день рождения Александра Моисеевича, 10 февраля, а в остальные дни параллельно шли образовательная программа для школьников, традиционная «Первая читка» и новая лаборатория «Володин в городе» под руководством Олега Лоевского. Шесть режиссеров были «внедрены» в петербургские театры, где работали с незнакомыми им артистами (только Андрей Горбатый ставил в своем родном театре «Мастерская»).

Как нащупать пути — воздушные? — пешеходные? — виртуальные? — ведущие от нас, людей ХХI века, к Володину, чье столетие отмечено было в 2019 году, как расслышать его голос, идущий из прошлого?.. Молодым режиссерам, взявшимся за эскизы, были важны диалог и поиск решений, сближающих сегодняшний театр и тексты Володина. Действительно, насколько он «человек прошлого», как сказано в одном из его произведений, а насколько — наш современник?

Восприятие разнится. Для поклонников творчества А. М. Володина, тем более — знавших его лично, может, и нет смысла в вопросе: не ушел ли навсегда в «переулки прошлого» его художественный мир? А для молодых — есть. К нему надо дойти, добраться, и этот путь не гладок. Режиссер Елена Невежина со студентами режиссерской мастерской Руслана Кудашова сделала эскиз по «Пяти вечерам», в котором художественным сюжетом и стала сама дистанция, разделяющая автора и интерпретаторов.

Сцена из эскиза «Пять вечеров».
Фото — Алексей Телеш.

В малом пространстве репетиционной комнаты тесно — зрители пробираются к своим места через инсталляцию, отгороженную бело-красными лентами. К полу полосками скотча приклеен ботинок; на стене — рыхлой штукатуркой замазан схематичный абрис человека; какая-то неподвижная фигура с белой маской вместо лица застыла, как статуя, а сквозь поставленную вертикально кроватную сетку тянутся белые гипсовые руки со старой телефонной трубкой из карболита. Напоминает музей, пространство отживших артефактов, останков былой культуры. Засыпанные пеплом наши «Помпеи и Геркуланум»… На стенде надпись «Тома + Саша. 1959» — не сразу угадываешь, что буквы сложены из конфет в голубых обертках. «Мишка на Севере». Эти конфеты на белом стенде почему-то напоминают снятые сверху, с высоты птичьего полета колонны грузовиков на ладожском льду. Или просто не на ладожском, а на снегу именно где-то «на Севере», ведь там шоферит Саша Ильин, герой «Пяти вечеров»… Но это знаем мы, наизусть повторяющие текст Володина. А молодые ребята в черных трико весело и немного растерянно сообщают, что в 1959 году (год премьеры пьесы в БДТ) бабушке одной из девочек, стоящих перед нами, было 17. Не совсем как будто верят, что такое возможно. И начинается игра, постепенно открывающая створку в прошлое, оживляющая то, что уже казалось мертвым.

Для кукольников принципиально важно взаимодействие с предметом, тактильный контакт — и вот в эскизе возникают старые чемоданы, трехлитровые банки, в которых ярко и радостно светятся оранжевые мандарины, черный патефон… Голоса с пластинки звучат из 1959 года. Прекрасные Зинаида Шарко, Ефим Копелян, Людмила Макарова… И кажется, что все это невозможно старомодно, патетично, с восклицаниями и придыханиями. Молодые ребята насмешливо играют и балуются: мандарины раскладывают на крутящуюся пластинку, а запись спектакля по их воле звучит не плавно, а какими-то квантами, реплики ритмично повторяются, превращаются в пульсирующую современную музыку. Но именно из этой ироничной игры рождаются нежность и сочувствие, эта игра «оживляет». Героиня отдирает от лица маску, герой сбивает гипс с рук, находит на полу свой потерянный ботинок — и действие двигается. Проходят пунктиром пять вечеров, метафорически решенные этапы сближения Томы и Саши — и параллельно с этим этапы «раскопок» того содержания, того сокровенного человеческого смысла, которым наполнена пьеса. Как вспышки, остались в памяти картинки: отколупывая штукатурку со стены, герои открывают укутанный под ней мир — черно-белые фотографии, открытки, виды Ленинграда. Или — из чемоданов достают кирпичи хлеба и расставляют на столе в ряд, как бараки, а потом бегающий холодный свет от фонарика превращает бараки в вагоны, а может быть — в ленинградские дома во время бомбежек, освещенные шарящими во тьме прожекторами. Тревожно и красиво, и руки артистов в белых перчатках мгновенно становятся парой людей, что бродят от дома к дому… Начесанные на огромные бигуди седые от гипса волосы, и юное славное лицо под смешной прической — в этом вся суть любимого володинского персонажа, чудного, нелепого и прекрасного. Суть, воплощенная в одном образе.

Сцена из эскиза «Вечер шестой».
Фото — Алексей Телеш.

Одно из главных впечатлений всей лаборатории — персонажи Володина очень «ложатся» на артистов. Может быть, стоило все это затевать только лишь для того, чтобы услышать, как Алена Кучкова или Яна Савицкая говорят слова Тамары, обращенные к Ильину: «Я знала, что ты придешь», с таким ненаигранным, подлинным и простым, внутри живущим драматизмом… А ведь таких совпадений, созвучий актера и персонажа было много!

Эскиз Александра Плотникова (студент мастерской К. М. Гинкаса) открывал лабораторию на Малой сцене БДТ — и это было удачное начало, задавшее один из векторов: сопряжение биографической темы, лирической и при этом самоироничной ноты, идущей от автора, с миром героев. Эскиз назывался «Вечер шестой», включал короткие фрагменты самых разных произведений Володина — от «Осеннего марафона» (кадры из фильма периодически возникали на экране) и записок «Стыдно быть несчастливым» до собственно «Пяти вечеров» и «Ящерицы». Место действия можно было бы обозначить как порог — границу между жизнью и смертью. На койке лежит человек, укрытый хилым больничным одеялком, его белая голова виднеется на подушке (в роли Автора — один из ветеранов БДТ Евгений Соляков). К нему, уже готовящемуся отбыть в мир иной, приходят его персонажи, выглядящие нелепо — к платьицам вроде бы из 50-х годов, тяжелому пальто советского покроя и военной шинели добавлены разноцветные беговые кроссовки… «Андрей, ви готов?» — знаменитая реплика Билла запускает бег по кругу, осенний и вечный марафон, в котором участвуют все — и экранные герои, и те, что на сцене. Остановки на бегу — маленькие сценки из пьес, встречи и расставания, разводы, надежды и безнадежность. И по этим блиц-историям видно, что Василий Реутов может прекрасно сыграть и Ильина, и Бузыкина, уже названные Кучкова и Савицкая — совершенно володинские актрисы, а Геннадий Блинов со своим лаконичным сдержанным существованием хорошо чувствует природу этих афористичных текстов. В финале сам седовласый Автор незаметно исчезает, а компания персонажей в совершенно абсурдистском духе разыгрывает сценку о пропавшей из ямы выхухоли… Такой жанровый поворот оказывается необходимым художественным пуантом, придающим смысловой и атмосферный объем всему эскизу.

Сцена из эскиза «Фабричная девчонка».
Фото — Алексей Телеш.

Надо сказать, что призма абсурда — выгодна для рассмотрения текстов Володина. Осмысленная, стильная клоунада может вскрыть не вполне бытовую природу его пьес, их поэтическую ритмичность. Близко к подобной стилистике подошел Юрий Квятковский, создавший замечательный эскиз по первой пьесе Володина «Фабричная девчонка» с молодыми актерами Молодежного театра на Фонтанке. Именно актерами — героев, включая всех общежитских «фабричных девчонок», играли мужчины. И в этом не было желания «приколоться» или «постебаться». Такой ход устраняет иллюстративность, жизнеподобное изображение коллизий и персонажей, но вскрывает общечеловеческие темы. Эскиз был очень выразительно решен как пластически, так и звуково. Группа в прозодежде — в одинаковых робах и комбинезонах — маршировала, скандировала, ритмично двигалась строем и образовывала «скульптурные композиции» (кто-то из критиков на обсуждении точно сравнил эти фигуры со скульптурами на станции метро «Площадь Революции» в Москве). Акустическое пространство было наполнено лязгом, грохотом, шумами, и этими звуками вместе со слаженно двигающейся человеческой массой создавался жутковатый образ мира — большого завода. То ли, действительно, фабрика, то ли зона, то ли армия — все эти ассоциации законны и все имеют отношение к нашему обществу, не только советскому… Конечно, постепенно из однородной толпы выделялись особенные лица, характеры, в них теплилась не до конца подавленная индивидуальность, жила сердечная боль, обида или любовь. В емком сорокаминутном эскизе удалось не потерять володинскую историю, а избранный стиль оказался верным ключом к тексту — остранняя его, актеры были точны, им хватало и брутальной энергии, и юмора, и чувства не прямой, но явной сопричастности несчастьям героев (вернее — героинь).

Сцена из эскиза «Дульсинея Тобосская».
Фото — Алексей Телеш.

Некоторое разочарование разогретой удачными показами фестивальной публики, пожалуй, вызвал эскиз в театре «Мастерская», представивший пьесу целиком и не предложивший при этом какого-то необычного, пусть и спорного ракурса. «Дульсинея Тобосская» А. Горбатого началась с песни «Мне копье пробило грудь» — музыкальный фрагмент из спектакля Игоря Владимирова с Алисой Фрейндлих и Михаилом Боярским звучит позывными перед каждым фестивальным показом вот уже 16 лет подряд. Под эту песню актеры поклонились — все началось как бы с финала сценической версии 1970-х годов, и теперь, с этой точки отсчета, как подумалось, начнется что-то новое… Но вот что же именно началось после такого многообещающего вступления — не могу точно определить. Тут были и ирония (костюмы словно пародировали советскую «деревенскую» комедию), и капустник (все второе действие, где артисты-мужчины переодевались в девиц из веселого дома и довольно-таки беззастенчиво кривлялись), и настоящая лирика — Анастасия Стебнева играла Альдонсу драматично и всерьез… Точным и содержательным показалось распределение, в котором ясно читалась мысль: и Альдонса, и честный трогательный Санчо Панса (Георгий Воронин), и сопротивляющийся всему этому балагану Луис (тонкая и остроумная работа Андрея Аладьина) — все они «Дон Кихоты», каждый по-своему. Но все-таки история, скорее, осталась раскраской по знакомым контурам.

Сцена из эскиза «Каково же было их удивление».
Фото — Алексей Телеш.

Эскиз «Каково же было их удивление» Александры Толстошевой, ученицы Юрия Погребничко, с актерами Театра им. Ленсовета был интересен прежде всего открытием незнакомого текста Володина, прозвучавшего удивительно современно. В нем узнается очень сегодняшняя депрессия, уныние от окружающей мерзости, пустоты жизни. Небольшой городок, загаженный и некрасивый, погряз в склоках, пьянках и житейских конфликтах жителей. Герой, от чьего имени ведется рассказ, смотрит на всю эту серую жалкую действительность смурным и недоумевающим взглядом… А в финале, вроде бы, прилетают инопланетяне. Те самые, которых все здесь, у нас, могло только удивить (см. название эскиза). Режиссер организовала скупые, графичные мизансцены вокруг большого стола и погрузила происходящее в меланхолию, в ощущение тоскливого безвременья. Мощно транслировал эту экзистенциальную тоску Всеволод Цурило — его актерское присутствие было весьма выразительным при внешне сдержанной манере чтения. Контрапунктом к его существованию были выстроены выходы Алены Барковой в роли женщины со странным прозвищем Землеройка: актриса выбрала острую, определенную манеру игры, с резкими штрихами, почти клоунскими жестами. Этот контраст, по существу, и двигал действие, по большей части зависавшее в космическом вакууме…

Сильное и глубокое впечатление оставил эскиз Андрея Гончарова «Все наши комплексы» с актрисами Театра «На Литейном» Любовью Завадской и Асей Ширшиной. Изумительный текст Володина, маленький шедевр, очень известен — его часто включают в композиции спектаклей, в частности, он звучит в спектакле Генриетты Яновской «С любимыми не расставайтесь» МТЮЗа (приезжал на фестиваль несколько лет назад). Обмен короткими, сжатыми репликами двух женщин, поселившихся в одной комнате дома отдыха, «прослоен» пластами подтекста, непроговоренного, невыразимого и при этом внятного. Так вот, ничего не добавляя, Гончаров поставил все эти пласты. Он как бы насытил, сделал видимым «воздух» между репликами. Эскиз был решен принципиально медленно, тихо, с глубокими паузами, с долгим «ничегонепроисходит», когда на самом деле действие не провисало и не останавливалось. Конечно, все стало возможным при столь бесстрашном и чутком соавторстве актрис — их существование на площадке было максимально сдержанным, но предельно сконцентрированным. Как героиня Ширшиной слушает случайную знакомую — всем существом! Как реагирует — не понимая слово, переспрашивает, но догадывается и предчувствует все, о чем скажет собеседница. Как героиня Завадской смотрит в окно — тяжелеют плечи, сжимается спина, а взгляд устремляется все дальше и дальше за стекло, и мы это чувствуем, хотя и не видим.

Сцена из эскиза «Все наши комплексы».
Фото — Алексей Телеш.

Да, зрителю пришлось нелегко на этом эскизе. Лица актрис иногда были как бы «не видны» из-за отсутствия театрального света — пространство гостиничного номера с двумя типовыми койками освещалось только естественным дневным светом, а героини замирали темными силуэтами на фоне белого прямоугольника, голоса их иногда звучали едва слышно, без сценического усиления… Но это была смелая и серьезная проба, честная по отношению к материалу! Атмосферный, радикальный по режиссерским приемам и внешне простой, строгий, с человеческим и театральным смыслом — именно таким видится идеальный сценический Володин сегодня.