«Таланты и поклонники». А. Н. Островский.
Театр «Балтийский дом».
Режиссер Иосиф Райхельгауз, художник Татьяна Анастасова.

Когда Иосиф Райхельгауз, режиссер и художественный руководитель «Школы современной пьесы», скандирует, что никогда не ставил классику, он, конечно, несколько лукавит. Еще в прошлом веке шла его чеховская «Чайка», и как показывают рецензии — не вполне удачная. Оно и понятно, в одном из интервью Райхельгауз признается: ему трудно выдумать очередную интерпретацию того, что уже в своем роде стало интерпретацией, а вот найти пресловутое «вечное» и важное в современном тексте, никем не тронутом, задача интереснее. Поэтому предложенные «Балтийским домом» «Таланты и поклонники» стали определенным вызовом и в его прочтении приобрели почти экзистенциальный характер.

Е. Карпова (Негина).
Фото — Ю. Богатырев.

Как известно, пьеса — о театре, для спектакля это стало не просто важным фактом, а определяющим. Первый акт начинается с суеты актеров и слуг просцениума: они одеваются, перетаскивают реквизит, устанавливают декорацию, повторяют движения и текст роли. На сцену выводят лошадь, которая на протяжении всех трех часов будет стоять на авансцене, в левом кармане, наблюдая за происходящим. Водружается декорация потертого провинциального «театрика» с обшарпанными колоннами, на нее свешивается кислотно-розовая табличка, где ярко-зелеными буквами значится «ТЕАТР». Негина — Елена Карпова и Смельская — Ирина Муртазаева театрально, намеренно пафосно начинают диалог, Негина взбирается на выступ, прожектор высвечивает ее и она произносит знаменитый монолог Катерины из «Грозы» — «Отчего люди не летают». Параллельно остальные актеры надевают костюмы: под цвет табличке, пестрые одежды оттенков школьных текстовыделетей. Все стереотипы собраны с особой тщательностью. Зрителю с самого начала дают понять, что театр — место провинциальное, укорененно пошлое, часто безвкусное. И ужасно энергоемкое: монтаж, репетиции, перетаскивание реквизита — никто и ничто не останавливается ни на минуту. Апогей — небольшой прогон: Негина, как водится, поет романс, кордебалет исполняет набор кабарешных клише. Подставные актеры выносят искусственные букеты, подставной первый ряд (Дулебов, Бакин, Великатов) купает в овациях молодую актрису. И что страшно: зритель реальный радостно вторит клакерам и так же бурно аплодирует. Ирония удалась, театр в самом пошлом смысле этого слова нравится всем. Таких реприз в спектакле немало, самая яркая — когда трагик Ераст Громилов — Роман Громадский выносит бутафорский пень, будто с детского утренника, и, акцентируя, декламирует: «На этом пне сидел великий артист Евгений Лебедев».

Однако все это внешний комичный антураж, а актеры существуют вполне органично в рамках психологического театра, только к их ролям примешивается контекст их предыдущих ролей, делая образы содержательными. Добавлю: чтобы быть честной по отношению к спектаклю, описывать необходимо как каждую роль в отдельности, так и ансамбль вкупе. Однако рамки короткой рецензии не позволяют такой роскоши, а вот упомянуть, что труппа «Балтийского дома» с этим спектаклем значительно оживилась, — стоит.

Второй акт начинается уже не с установки, а с демонтажа. Головная декорация повернута изнанкой (зияют надписи «таланты и поклонники», «левая сторона» и пр.), актеры собраны за столом в центре, в руках тексты ролей. Очевидно, идет «застольный период», выбегает режиссер и начинает разбираться в «действенности», предлагаемых обстоятельствах. «Кухня» спектакля ненадолго обнажается до предела, Наталья Индейкина — Домна Пантелевна проходит эпизод «ногами». В порыве импровизации Юрий Елагин — Бакин позволяет себе публицистический спич об Аристархове и Райкине, и это единственная сцена, которую играют «не по Островскому».

Все подчеркивает будничность, рутинность театра, его искусственность по отношению к жизни. Все меняется, когда появляется он, талант. То, на чем эта нелепая инстанция под названием «театр» держится. Собственно, на конфликте поддельного и настоящего строится и пьеса Островского, о чем всем прекрасно известно. Однако в режиссерском прочтении Райхельгауза это приобретает иной оттенок. Представьте большую сцену «Балтийского дома» без декораций, с нагим порталом и открытыми взору колосниками. На черном пустом планшете сцены — хрупкая фигура Негиной — Карповой, она исполняет «Коней привередливых» В. Высоцкого под живой аккомпанемент. Надсадно пропевая «чуть по-мед-лен-не-е», на ходу вскакивает в коляску, запряженную чубарым конем, они делают полукруг по планшету сцены и удаляются вглубь, в пространство за задником.

Сцена из спектакля.
Фото — Ю. Богатырев.

Отъезд Негиной с Великатовым (Анатолий Дубанов) становится финальной сценой спектакля. Негина выбирает не между студентом и помещиком, бедным и богатым, жертвенной жизнью и удобной, а между «быть или не быть» на сцене. Театр становится местом, где отменены все моральные и какие бы то ни было еще категории, и только степень одаренности — мера всех вещей. С точки зрения житейской, Громилов — заурядный пьяница, Негина — молодая, падкая на роскошь и деньги девица, однако они, в отличие от других, талантливы. И талант этот — не геройство, а данность, с которой приходится мириться. Подчеркиваемая ранее неоднократно будничность театра приобретает неожиданный пафос, в контексте которого Негина — не героиня, а та, что выбрала театр, как и другие. На поклон выходят все, кто был на сцене три часа: гримеры, костюмеры, конюх и лошадь, реквизиторы, актеры. Они, как и Негина, сделали свой выбор: отдаваться «театру» (для каждого — своему) день ото дня. Без патетики и излишней экзальтированности.