В 2019 году исполняется 240 лет РГИСИ (дата, впрочем, сомнительная и недоказанная: нет связи между драматическим классом, который набрал Иван Афанасьевич Дмитревский в рамках «Танцовальной Ея Императорского Величества школы» — и Школой актерского мастерства (ШАМ) Леонида Вивьена, от слияния которой с КУРМАСЦЕПом Всеволода Мейерхольда в 1922 году получился Институт сценических искусств, ИСИ… Но вот что точно — в октябре этого года исполнится 80 лет театроведческому факультету. И тут без дураков. Самая старая театроведческая школа, идущая от 1912 года и графа Валентина Зубова, оформилась в факультет в 1939 году. Был набран первый курс студентов, и 1 октября начались занятия.

Эту школу олицетворяют многие ее создатели и продолжатели. Когда-то, начиная журнал, мы почти сразу организовали рубрику «Учителя». Частично из нее, частично из новых текстов пять лет назад была собрана и издана книга «Учителя» (составители Марина Дмитревская и Евгения Тропп), история факультета в лицах преподавателей и учеников (каждое эссе написано учеником об учителе). Герои книги — представители старших поколений педагогов нашего театроведческого (и портреты в ней расположены по хронологии их появления на факультете). Кому-то знаком этот том, кому-то — нет. И мы решили в течение предъюбилейных месяцев выводить в широкий читательский мир лица и творческие биографии знаковых педагогов театроведческого факультета. Вот так — серией, каждую неделю. Чтобы помнили.

НЕ ТОЛЬКО ПАМЯТЬ

Творческая жизнь Сергея Львовича Цимбала неотрывна от всех эпох советского театра. Он начал в бурные двадцатые, возмужал и вышел в число ведущих театральных критиков в предвоенное десятилетие, прошел всю войну корреспондентом действующей армии, мужественно пережил сороковые, испытал обновляющее воздействие пятидесятых, был чуток к исканиям современного театра. Меняясь со временем и оставаясь самим собой, Сергей Львович берег память об ушедших театральных эпохах — она жила в его сегодняшнем чувстве театра, органично сплетаясь с современными театральными впечатлениями. «Разные театральные времена» — не воспоминания маститого театроведа о когда-то виденном. Это — живой диалог театральной современности с театральной историей.

Гражданская позиция была Сергею Львовичу органична и естественна — он понимал творчество как гражданский акт. Не случайно ведущей темой его программных статей и книг стала тема художник и время.

Театральная деятельность С. Л. Цимбала была поставлена на службу театру. Очень недолго ему удалось поработать «для себя», когда после окончания Высших государственнных курсов при Институте истории искусств он один год был научным сотрудником Гос. академии искусствознания. В 1933 году он становится заместителем редактора известного театрального журнала «Рабочий и театр», одновременно будучи завлитом вновь организованного Нового театра. Надо ли говорить, что обе эти должности, если выполнять их творчески (а Сергей Львович просто не умел относиться к театру иначе), в высшей степени строительные в театральном деле? Руководя на протяжении почти всех 1930-х годов крупнейшим ленинградским театральным журналом, не прекращая при этом ни на один день собственно критической работы, С. Л. Цимбал оказался в центре театральной жизни Ленинграда и воспринимался людьми театра как равноправный творческий работник, а не постороннее искусству «лицо». Еще он руководил издательством «Земля и фабрика», был завлитом у Н. П. Акимова, редактировал мемуары крупных актеров и т. д., и т. д. Придя в начале 1960-х годов в наш институт, он нисколько не изменил своей созидательной роли на театре. Ведь преподавательская работа строительна в своем существе, и когда она выполняется таким человеком и таким мастером, каким был Сергей Львович Цимбал, — особенно.

И все-таки С. Л. Цимбал в первую очередь был и оставался театральным критиком. Возникает вопрос: а может ли критик быть строителем театра? На это сразу можно ответить — смотря какой. Люди театра, за редким исключением, испокон века относятся к такой возможности скептически. Однако история театра знает другое. Говоря словами Сергея Львовича, в разные театральные времена всегда были критики, занимавшие ключевую позицию в театральном процессе. П. А. Марков в 20-е годы, Ю. Юзовский — в 30-е, И. Соловьева в 50-е…

С. Л. Цимбал несомненно был именно таким критиком, и об этом свидетельствуют его постоянные, углублявшиеся со временем размышления о сути профессии. В поздней статье «Объективность и соучастие» он ставит вопрос остро и четко: «Критик вправе жить в искусстве только как равный духовный партнер художника. Скажем по совести, он редко достигает этого равенства». Даже когда прав по существу. Анализируя причины этого, Сергей Львович приходит к выводу, который читается как наказ всем молодым критикам: «Работать в искусстве, заранее ограждая себя от профессиональных огорчений и пользуясь подручными амортизаторами — снисходительностью и терпимостью, — значит не уважать ни само искусство, ни свою причастность к нему».

С.Л.  Цимбал с выпуском заочников-театроведов.

Речь идет, конечно, не о том, что «критику в любом случае следует рубить с плеча», а о достоинстве профессии, суть которой не в утилитарной помощи театру или зрителю. Критик должен обладать не только профессионализмом и принципиальностью, но и зрительским талантом. Умение видеть вовсе не вытекает из наличия глаз — чувствовать и понимать искусство дано не всем. Отсутствие такой способности легко маскировать слогом, наработанным опытом, профессиональными штампами. Но и люди театра, и коллеги всегда знают, кому, что называется, «дано», а кому нет. И верят суду тех, кому «дано». «Критическое суждение, — писал С. Л. Цимбал в одной из своих газетных статей, — даже в тех случаях, когда само по себе оно представляется доказательным и весомым, — приобретает настоящую силу только в том случае, если оно выстрадано, оплачено бескорыстными усилиями ума и сердца, подтверждено личным духовным опытом критика и имеет под собой прочную нравственную основу». Когда критик, входя в театр, «не оставляет свою индивидуальность в гардеробе», только тогда он истинно служит театру, точно так же, как актер, режиссер, художник.

Обратившись к критическому наследию С. Л. Цимбала, каждый может убедиться, что сказанное им о критике — не идеальная программа. Он всегда стремился быть именно таким критиком. Сергей Львович, бесспорно, был на протяжении многих лет ведущим театральным критиком Ленинграда. Но отнести его к узко понимаемому «цеху» критиков даже как-то странно. И не только потому, что круг его творческих интересов был значительно шире (он всерьез занимался еще и проблемами архитектуры, и многим другим). Он был человеком театра в широком и подлинном смысле слова. Вот отчего всем нам сегодня так не хватает Сергея Львовича и на кафедре, и в ВТО, и просто в зрительном зале.

Многое в творческой и человеческой незаурядности Сергея Львовича зависело от школы, которую он получил. Бланка Давыдовна (жена С. Л. Цимбала) познакомила меня с бережно хранимыми ею студенческими работами Сергея Львовича. Мне показались равно интересными как тематика этих работ, так и их содержание. Вот названия некоторых из них: «Необычайные мучения одного театрального директора (Вольная театроведческая фантазия на тему „Страданий одного театрального директора“ Гофмана)», «Сценические приемы И. С. Тургенева в комедии „Месяц в деревне“», «Комическая опера Екатерининской эпохи». «Вещь в драматургии А. Н. Островского», «„Ревизор“ в театре Мейерхольда».

Что бросается в глаза? Анализ драматургии с театральных позиций как закон театроведения 1920-х годов. А ведь драманализ с точки зрения театра — до сих пор нерешенная проблема в методике театроведческого образования. И еще. Изучение истории сквозь призму открытий современного театра, умение читать язык театра, постигать содержание театральных структур — ведь «Вещь в драматургии А. Н. Островского» — это «Лес» Мейерхольда!

Да, учили хорошо, эпоха способствовала выявлению творческих начал. Печатали статьи студентов в специальных сборниках. Так, в 1928 году в сборнике «Пять искусств» была опубликована первая теоретическая работа Цимбала «Кино и театр». Был Сергей Цимбал и обэриутом, ведущим, согласно сохранившейся афише, диспут «три левых часа» и «выражающимся», согласно той же афише, «общедоступно, но в то же время тонко и художественно». И, может быть, Сергей Львович, неизменно испытывавший в зрелые годы чувство «личной ответственности перед искусством и перед собой», втайне мечтал об «атмосфере эстетической вседозволенности» своих молодых лет.

Уступчивый и терпимый, когда дело касалось второстепенных для искусства и профессии вещей, С. Л. Цимбал умел быть принципиальным человеком и критиком. Ему хватало мужества в самые трудные времена если бороться, то за главное. Его статья 1947 года «Режиссер и современная пьеса», написанная в эпоху бесконфликтной драматургии и подавленной режиссуры, прямо говорила о непоправимых последствиях отхода от завоеваний режиссерского театра. А его статья 1957 года «Три письма к театральному директору» предвосхитила усилия кафедры под руководством А. З. Юфита в осуществлении идеи профессионального обучения организации театрального дела. А ведь какие силы встали на защиту нетленной традиции актерского театра XIX века! Сам Н. К. Пиксанов был приведен под руки на обсуждение в ВТО, чтобы проклясть товстоноговский спектакль, как когда-то проклял «Горе уму» Мейерхольда! И какую талантливую, молодую, проникновенную рецензию написал С. Л. Цимбал («Истина ума и горестные заблуждения любви» о постановке «Горе от ума» в БДТ). Сколь важен, принципиален для Товстоногова, Юрского, БДТ и всего театра той поры оказался этот поступок, самый факт не просто положительной, а именно такой рецензии, где критик и в самом деле становился «духовным партнером художника».

Много критических копий скрестилось в 1970–1980-е годы вокруг проблемы «проза на сцене». Позиция С. Л. Цимбала обозначена в самом названии его статьи — «Проза как театральный жанр». Размышлениям Сергея Львовича присуща острота мысли, характерная для всех его последних работ: «Именно литература, никак для сцены не предназначенная, созданная по своим законам, дала возможность театру понять новую природу драматизма, уловить его новые и чрезвычайно тонкие грани, усовершенствовать театральность».

Сергей Львович написал так много, был так отзывчив ко всему живому на театре, что одно перечисление тематики его статей заняло бы много времени и места. Но были у него темы, проходящие через всю его творческую жизнь и определяющие внутренние, лирические интересы, — мастера Пушкинского театра, творчество Шварца и Акимова, позднее — Товстоногова и актеров БДТ.

Да, Сергей Львович умел писать об актерах. Его статьи, эссе и монографии об актерском искусстве представляют собой классику советского театроведения и стоят в одном ряду с актерскими портретами Кугеля и Маркова. Профессиональный анализ никогда не затемнял в них судьбы человеческой, ибо Сергей Львович был еще и психолог, писатель. В актере он больше всего ценил личность, скептически относясь к требованиям тех критиков, которые утверждали что актер «должен быть личностью». Ударение на слове «должен» удивляло его. Ведь и вправду личностью можно просто быть. Или не быть. Поэтому Сергей Львович так любил писать о больших актерах, ведь «большой актер — всегда учитель своих современников». В творчестве больших актеров Сергей Львович стремился разгадать вечную тайну и магию театра.

В статьях и книгах о мастерах ленинградской сцены наглядно проявляется стремление С. Л. Цимбала отдать дань самому лучшему, что было и есть в истории нашего города. Цимбал, считал Б. И. Бурсов, был человек 1920-х годов и был ленинградец. Второе, конечно, бесспорно. Духовная культура С. Л. Цимбала — плоть от плоти лучших традиций нашего города. Но первое — не вполне справедливо. Каждая эпоха театра XX века находила в С. Л. Цимбале своего яркого выразителя. Он был человеком нашего времени ничуть не меньше, чем человеком 20-х или 30-х годов.

К нему самому, к его творчеству применимы слова К. Паустовского, которые он приводит в своих воспоминаниях: «Если прошлое живет в нас, это значит, что оно еще не исчерпало себя, еще продолжается в нас и что память наша перестает быть только памятью, а становится формой и движущей силой нашего бытия».

Так и наша намять о Сергее Львовиче Цимбале не останется только памятью, ибо, как он верно сказал о наследии Н. П. Акимова, — «у всякого наследия есть своя динамика». «После смерти автора написанное им начинает как будто жить новой жизнью, и остановить эту новую жизнь нет, вероятно, ни возможности, ни смысла».

1983 г.

О Сергее Львовиче могу писать много и много хорошего. Но сегодня мне вспоминается несколько эпизодов нашей фронтовой жизни.

Не то летом, не то осенью 1942 года я попал в Североморск, где располагался штаб Карельского фронта. Открылась дверь штабной комнатенки, где я находился, и вошел высокий мужчина в потрепанной немецкой шинели и в соответствующей пилотке с изможденным лицом военнопленного. Я в этом немце почувствовал что-то необычайное, всмотрелся. Он тоже взглянул в мою сторону. И через мгновение мы обнимались с Сергеем Львовичем, только что прибывшим из блокадного Ленинграда. Разумеется, вскоре он принял надлежащий вид, стал приходить в себя на армейских харчах. Несколько раз мы тогда встречались подолгу: перебивали друг друга воспоминаниями, переживаниями и надеждами.

Один из ленинградских знакомых Сережи занимал в Беломорске какой-то пост. В дни, когда предстояли наши встречи, он одаривал Сережу настоящей поллитровкой. И мы с Сергеем расходились только тогда, когда исчерпывалась водка, а оставшиеся темы переносили на следующую встречу.

Так было раза три, а на четвертый — поллитровку сумел раздобыть и я, хотя таким кругом знакомств не обладал…

Встречаться приходилось нечасто, но навсегда запомнился день, когда до нас дошла «Темная ночь». Песня замечательная, а Сережа ее пел прекрасно. Я просил повторить, и он охотно ее исполнял. Слухом и голосом он обладал артистическим… Фронтовая жизнь, разумеется, раскидывала нас в разные стороны, и мы изредка переписывались.

А через несколько лет после войны надвинулась на критическую братию новая «темная ночь». Это называлось «космополитизм». Нас перестали печатать, прорабатывали усердно. Помню, как замечательная актриса Н. Рашевская на одном таком проработочном собрании вслух произнесла: «За что на них так нападают, ведь они хорошие люди» — и тут же расплакалась.

Но прошло несколько невеселых лет, мы вернулись к своим театральным делам. Сергея в Театральном институте уважали и любили — и коллеги и студенты.

1997 г.