«Где ты был так долго, чувак?».
Пространство «Внутри».
Режиссер и художник Антон Федоров.

Есть такой визуальный тест: человеку показывают текст, где часть букв заменена или перепутана местами, но он все равно может его прочитать, опираясь на основные, реперные символы. Оказывается, нашему мозгу нужна лишь небольшая подсказка, намек, а остальное он достроит самостоятельно, опираясь на свой предыдущий опыт. Антон Федоров в новом спектакле проводит примерно такой же эксперимент со зрительским восприятием. Историю типичной супружеской пары из российской глубинки, Пети и Нины, где он либо пьет, либо сидит, а она или ждет мужа с зоны, или борется с очередным приступом его белой горячки и сносит побои, режиссер показывает, не прибегая к нарративу. Этот сюжет нам так хорошо знаком, что необязательно пересказывать его в сотый раз в подробностях. Эту песню мы можем узнать с одной ноты, как говорили в передаче «Угадай мелодию». Ситуация моментально считывается нами с одной фразы, слова или даже междометия. Собственно, весь спектакль и состоит из таких обрывков фраз, ошметков смыслов, словесной окрошки, вернее, борща, в котором варятся, побулькивая, расхожие выражения, цитаты, поговорки и афоризмы, рекламные слоганы и прочий словесный мусор, составляющий речевую среду нашей повседневности. И вот это мгновенное считывание, узнавание — на уровне подкорки — доставляет какое-то почти физическое удовольствие, независимо от того, как мы относимся к предмету узнавания.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Персонажи тут существуют в зацикленной реальности: все эти разговоры и ситуации повторяются в разных вариациях изо дня в день. Первую фразу диалога Петя (Дмитрий Куличков) — испещренный наколками мужик в ватнике, надетом поверх майки-алкоголички, — произносит вроде бы зимой, как становится понятно из контекста, вторую — весной, третью — уже летом. Время тут словно спрессовано в один дурной палимпсест, где рефреном звучит одно и то же: «Убью, сука, опять к нему таскалась», «Уйду от тебя к маме к чертям, всю жизнь мне поломал» и т. д. Или другой вечно повторяющийся обмен бессвязными репликами на пьяном застолье: «А вот раньше!» — «Ну раньше — конечно!» — «А что теперь?» — «Ой, что будет?»

Квинтэссенцией этого постмодернистского текста стал виртуозный монолог Куличкова про борщ как главную национальную скрепу («не то что ваш гаспаччо»). Он целиком состоит из переделанных идиом («борщ — всему голова», «борщ — это звучит гордо») и литературных цитат («многоуважаемый борщ, приветствую твое существованье!», «в борще все должно быть прекрасно», «если долго вглядываться в борщ, борщ начнет вглядываться в тебя» и т. д.). К концу этой репризной тирады публика уже рыдает от смеха.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Тут важно упомянуть, что этот текст — коллективное сочинение. Впервые он прозвучал — вероятно, в несколько ином виде — в Саратовском ТЮЗе в 2018 году. Спектакль изначально был задуман Розой Хайруллиной и Дмитрием Куличковым вместе с драматургом Алексеем Френкелем. Потом к команде присоединился Антон Федоров, многое переписал и собрал спектакль — но в целом он остался примером горизонтального театра, где все придумывается сообща. В московской постановке в актерскую группу органично влились Наталья Рычкова и Сергей Шайдаков.

Наталья Рычкова больше известна по ролям в кино и сериалах («Русалка», «Три в одном», детективная трилогия по романам Татьяны Устиновой и т. д.), но кажется, что она попала в спектакль прямиком из театра «Около» — настолько ее Нина в сером плащике и беретке, причитающая тонким голоском, похожа на собирательный образ героинь Юрия Погребничко. Робкая, смешливая, терпеливая, с виноватой улыбкой, готовая в любой момент быстро настрогать закусочки, она, тем не менее, с вызовом подставляет грудь своему брутальному сожителю: «Ну что, убьешь аль поцалуешь?» И страшно становится за нее в финале, когда после очередной бурной ссоры она выходит из подсобки с кровью на лице и на ночной рубашке и обреченно танцует со своим мучителем. Если кто-то до этого момента и умилялся сценам из супружеской жизни а ля «Любовь и голуби», то здесь русская пословица «бьет — значит, любит» однозначно и жестко дезавуируется.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Сергей Шайдаков играет сразу несколько ролей — вернее, он одновременно и «сынуля на лисапеде», и сосед, и непонятно откуда здесь взявшийся иностранец в кожаном пиджаке и очках, напоминающий датского профессора из «Осеннего марафона», выучившего слова «алкач» и «трезвеватель». Только этот никак не может нормально произнести простого русского слова «война», все у него получается «why now?».

Четвертым действующим лицом тут становится Чебурашка Розы Хайруллиной. К нему и обращен вопрос, вынесенный в заглавие спектакля:
— Ты кто?
— Я Чебурашка.
— Где ты был так долго, чувак?
— Сидел…

В этой стране сидят все. Петя и вовсе не вылезает из зоны: только отмотает «пятнашечку», как снова его скрутят «волки позорные». Логично, что и главный символический персонаж пьесы — этот странный ушастый Годо, которого все ждут и ищут «то самое» место встречи, — только что «откинулся». И считает главным достоинством тюрьмы, что там все «попремя», то есть вовремя и по расписанию: «попремя» подъем и «попремя» отбой, «попремя» дают макароны и компот, и в морду тоже дают… Чебурашка сидел, как водится, ни за что, хотя на нем — сапоги из крокодиловой кожи. Все, что осталось от друга Гены. А в финале и вовсе выяснится, что Чебурашка — женского рода. Так что депутат Дмитрий Певцов, раскритиковавший недавний кассовый кинохит за пропаганду ЛГБТ, не зря почувствовал подвох в этом «трансгуманоиде». И привычный уже образ Розы Хайруллиной — инопланетного существа с мировой скорбью в глазах — для этой роли подошел как нельзя лучше.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Ее присутствие переводит историю из области бытовой драмы в экзистенциальную, символическую плоскость. Это олицетворение абсурда, который пронизывает всю нашу нелепую, нескладную жизнь. Так же, как текст спектакля, дополненный популярными песнями от Цоя и Синатры до ресторанной попсы и индийского «Джимми, Джимми, ача, ача», — это сгусток нашего коллективного бессознательного.

Сценография спектакля, созданная самим Федоровым, очень аскетична: перевернутая ржавая телефонная будка без стекол. Она может быть и холодильником с тем самым борщом, куда нетрезвый Петр ныряет, как в купель, и тут же растягивается внутри, как в баньке, и просит поддать. Вещи, люди и события тут легко превращаются из одного в другое в абсурдной логике сна. Рядом, на ящиках из-под стеклотары валяется сам оторванный телефон, по которому Нина звонит кому-то, вероятно, врачу-наркологу, со словами «у нас опять началось». На заднем плане покачивается мутное деревенское окошко. В кульминационный момент сверху спускается дискотечный шар — высшее проявление красоты и романтики в этом убогом мире. Иногда на заднике появляется анимация, и тогда актеры тоже становятся немного «мультяшными» персонажами. Самая выразительная из этих живых картин — рисованный Чебурашка, бросающий уголь в печь. Только вот, как пел Борис Гребенщиков, «этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать».

Роза Хайруллина в спектакле «Где ты был так долго, чувак?».
Фото — Владимир Луповской.

Антон Федоров словно дает срез абсурдной российской действительности, застывшей и не меняющейся, страшной и гротескной, на которую без слез не взглянешь, но и без смеха тоже. Это моментальный портрет страны как родины слонов и чебурашек, заповедной аномальной Зоны и просто зоны. Портрет, до боли знакомый по множеству пьес и фильмов, которые мы смотрели на эту тему, и потому мерцающий, словно распадающийся на отдельные пиксели, не дающий цельной, устойчивой картины. Собственно, целостное восприятие вообще невозможно в заданной режиссером системе координат. Все, что у нас есть, это ощущения, воспоминания — летучие, эфемерные. Но эти мгновенные «уколы памяти» куда-то прямо в мозжечок действуют сильнее, чем развернутое, подробное, полнометражное и цветное.