В этом году на фестивале «Арлекин» в рамках читок «Маленькой ремарки» прозвучали две пьесы, ориентированные, как гласила маркировка, на возраст «12 минус» — «Шепоты чащи» Марии Зелинской и «Бездонное озеро» Марии Завадской, и две — на «12 плюс», на вырост: «Девочка с головой волка» Алексея Житковского и «Море. Звезды. Олеандр» Марии Малухиной.

Но можно было поделить тексты и по возрасту героев: в «Бездонном озере» у десятилетнего Льва разводятся родители, и он вынужденно взрослеет, а в «Шепотах чащи» дуб-подросток Выскочка влюбляется в дерево не своего вида — Ель, и, судя по его поведению, Выскочке тоже лет десять. В двух других пьесах действуют уже подростки лет 14-15: в «Море. Звезды. Олеандр» Дашке надо принять сложное решение — рассказать об убийстве, свидетельницей которого она стала, или никому не говорить об этом; в «Девочке с головой волка» главная героиня — полуволк, в поисках своей настоящей матери она отрицает приемных родителей и агрессивно настаивает на собственном выборе.

Молодые режиссеры разных театральных школ и мастеров представили тексты максимально полно, не лишая эскизы театральной составляющей, актерской игры и минимальной сценографии.

Эскиз «Море. Звезды. Олеандр» режиссировал и участвовал в нем Арсений Бехтерев, студент пятого режиссерского курса Андрея Могучего при БДТ им. Г. А. Товстоногова. Пьеса — монолог Дашки, спрятавшейся где-то в кустах олеандра. Она видит, что парень, в которого она влюблена, пытается изнасиловать Алису, но получает от жервы смертельный удар по голове.

На сцене полумрак, отвернувшись от нас, сидит девушка (Юлия Иванова) и говорит в два разных микрофона, ведя спор с самой собой. Своеобразное раздвоение, заданное в тексте, режиссер и актриса показывают минимальными средствами — разные микрофоны да чуть измененный голос, один почти детский и другой, уже грубее и резче. Сознания ребенка и подростка сосуществуют одновременно и ведут спор о том, что делать. Взрослый внутри Даши заставляет ее вспомнить все, что она видела, назвать своими именами, по сути, осознать и принять. Этот придуманный драматургом внутренний спор — изящный способ рассказать нам, что произошло. Перед Дашей непростой выбор — сделать вид, что она ничего не видела и ее вообще там не было, то есть соврать, или признать, что произошло, и попытаться помочь этой неприятной Алисе. В какой-то момент на сцене появляется режиссер и переставляет микрофоны — просто разносит их в разные стороны, и актрисе приходится энергичней двигаться, чтобы сохранять динамику внутреннего спора, накаляющегося по мере осознания катастрофичности произошедшего.

Небольшой монолог о вранье произносится прямо в зал, внутренний ребенок признает свое поражение — вранье, спасительное в детстве, не дает ей спать до сих пор. В финале, в момент принятия взрослого решения — найти Алису и помочь ей, актриса уже сама сводит два микрофона в одну точку. Ребенок повзрослел. Не зная точно, что произошло, мы наблюдаем, как ведется спор, как он переходит в отчаянный крик и как, уже отстранившись от события, персонаж спокойно сообщает нам, что будет дальше. Финал открыт, но первый шаг сделан. Острое болезненное взросление, даже не сказать переход, а буквально трансгрессия во взрослую жизнь, показано драматургом с минимумом обстоятельств и подробностей. Режиссером сохранен этот драматургический минимализм: почти убран свет, никаких атрибутов летнего пляжного отдыха — ни моря, ни солнца, ни звезд, ни олеандра. Как при любой трансгрессии может наступить эффект расщепления, так и здесь слишком быстрый переход из детства в юность приводит к травме.

Еще одно вынужденное взросление происходит в пьесе «Бездонное озеро», но при менее травматичных обстоятельствах. Режиссером выступил Роман Бокланов, студент пятого режиссерского курса Руслана Кудашова.

Льву 10 лет и ему сложно понять родителей, которые почему-то решили жить не вместе. Типичная детская стратегия — вытеснять негативные эмоции — здесь не помогает, ситуация не исправляется, в ней приходится жить, но жизнь эта проходит летом у озера, под приглядом бабушки.

На заднике проекция с каплями воды, перетекающими из одной части экрана в другую (художник Кирилл Земцов). Мы наблюдаем эту жизнь инфузорий и считываем многогранную метафору: то ли это капля, в которой, как в увеличительном стекле, отражается вся жизнь, то ли метафора незначительности проблемы, то ли просто часть того самого бездонного озера.

В пьесе упомянуто много важных тем: как быть счастливым, когда мама и папа разводятся, как жить рядом с чудом и как принять то, что люди меняются и это нормально. Последняя тема и есть важное открытие малыша Льва, которое подается как факт. Мальчик вдруг понимает, что его родителей объединяет только он, а этого слишком мало для счастливой жизни двух взрослых людей. Ну да, родители «разбежались» — причины могут быть разные, а результат один — мучается ребенок. Но его избавление от страдания и в пьесе, и в эскизе идет не по пути понимания того, что родители слишком разные люди, а по пути веселой жизни и приключений в бездонном озере. Незаметно для Льва и для нас. Но может, так и надо, когда осознание и взросление приходят ненавязчиво, как нечто само собой разумеющееся.

Фигуры родителей в эскизе, скорее, номинальные, но мы про них и так все понимаем. Актеры одним-двумя жестами показывают, что за люди перед нами. Они создают характеры персонажей с удовольствием. Лев (Максим Морозов) — рассудительный и впечатлительный мальчик, всегда немного удивленно смотрит на события в своей жизни, а его друг Серега (Филипп Шиловский) — шепелявый фантазер и выдумщик, готовый в любой момент сорваться с места так, что только пятки засверкают. Мама (Татьяна Литвинова) сжала губы, сложила руки на груди: ну понятно, женщина на грани нервного срыва. Новая возлюбленная отца (та же актриса) в большой шляпе и темных очках томно поводит плечами и кокетливо подает Льву руку для поцелуя. Мальчик просто не понимает, что делать с этой рукой и зачем отец ее привел. Отдельное соло у бабушки (Александра Ионова) — при том, что слов у нее немного, актриса буквально отливает образ молодой бабушки из красножгучей плазмы: она в красных брюках и красной спортивной куртке, вечно на пробежке или в спортзале, она вся — энергия и позитив.

Жизнь выдавливает Льва в буквальном смысле — актер зажат на стульях между мамой и бабушкой, и ему приходится вылететь, как пробка из бутылки, чтобы высвободиться из всепоглощающей любви. По тексту герой просто сообщил, что и у него кончилось терпение.

Режиссер и актеры додумывают эпизоды, мизансценически сообщая нам немного больше информации. Роман Бокланов вводит автора (Дарья Левингер), читающего ремарки не потому, что они какие-то особо говорящие, а потому что так персонажи могут общаться с автором. В пьесе Лев, задерживая дыхание, должен выдохнуть раньше и проиграть другу, но в эскизе актер не согласен с ремаркой — он способен долго удерживать воздух, мотает головой, глазами умоляет автора, но тот непреклонен, и актеру приходится согласиться и выдохнуть раньше партнера.

В «Шепотах чащи» режиссера Софии Капилевич, выпускницы режиссерского курса Анатолия Праудина, актеры, играя антропоморфных персонажей — деревья, лишь слегка подкрасили себе волосы зеленой краской. В остальном дети выглядят как дети, а родители как родители. Обычные дела, но с небольшой спецификой — запасают на зиму не овощи и фрукты, а сахара, пьют воду и могут ей делиться посредством расширенной корневой системы.

Пьеса полнометражная, на два акта, и эскиз представляет текст полностью и максимально подробно. Режиссер пытается обжить всю сцену: пространство заставлено стремянками и лесенками, на которых, как птицы (несмотря на то что персонажи — деревья), сидят актеры и подают свои реплики, хотя как подают — негодуют, стесняются, грустят, короче — живут полной жизнью персонажей. Благоразумный Выскочка с детской улыбкой (Иван Шарый), вроде милый и податливый на уговоры родителей молодой дуб, все же влюбляется, и его преждевременное и неуместное накануне зимы цветение взрослит его лишь отчасти. Выскочка и Ель (Анна Вдовичева) — трогательные дети, которые, как кажется, зарождают новую жизнь одними только полуулыбками, полувзглядами, рдеющими щеками и потупленными взорами. Их росточек — полуель-полудуб — в другой реальности назовут мутантом. И никого это не смутит, потому что это гарантия продолжения жизни. Вынужденная мутация приведет к тому, что на пустыре появится новый лес. А неправдоподобность всей ситуации, ненавязчивая сказочность дает всему сюжету позитивный выход и спасение для всех.

Чего не скажешь о пьесе «Девочка с головой волка», где мутация — это чудовищный эксперимент сумасшедшего доктора, надеющегося таким образом вернуть поэтический дар, вдохновение. Когда-то его укусил крот (вот именно, разве кроты кусаются?), и доктор, болея после укуса, писал стихи, ощущая радость вдохновения и ни с чем не сравнимое счастье.

Но по сути, пьеса суммирует страхи: или перед насильственным уравниванием человека и любого другого существа — животного, получеловека, или перед не таким, как ты сам, или перед тем моментом, когда любое меньшинство, в данном случае полулюдей-полузверей, становится доминирующим видом, и тогда уже обычному человеку требуется резервация. Благая идея улучшения и создания творческой индивидуальности выворачивается в тоталитарном обществе в обязательство любви всех ко всем, где для принятия в семью получеловека-полузверя выдаются государственные субсидии и налоговые льготы, а отдых на море продается по спеццене. В финале все приходит к насильственному изменению, и всем, уже в рамках обязательной программы, меняют ноги на оленьи, чтобы лучше бегали, а головы на заячьи, чтобы всего боялись.

Предрассудки перед другой кровью, расой, цветом кожи, так и не изжитые ни в XX, ни в начале XXI века, незаметно проросли и в тексте. Режиссер Игорь Хонин, выпускник мастерской Юрия Красовского, пытался нивелировать эти смыслы, показывая почти всех героев в отрицательном свете, с искривленной и изломанной психикой, все у него нехороши — и люди, и полузвери.

Перед нами замкнутый, скрытный, но талантливый подросток Оля, которого так сложно полюбить. Сначала она оказалась в агрессивном мире обычных людей, потом в мире таких же, как она, но еще более фрустрированных персонажей. И ей нигде нет места, подросток оказывается чужд любой среде. Героиня остается неизменной, но мир вокруг меняется стремительно. И вот ей уже приходится бежать в лес от военизированного отряда полулюдей-полузверей.

В эскизе девочка Оля (Алена Климкович) отделена от всех — она сидит в глубине сцены, бубнит в микрофон белый стих, в котором слышится тоска по матери и прежней жизни, которую она помнит всполохами, случайными прозрениями о крови на животе, о теплом молоке. Актриса скрылась за волосами, как за ширмой, а когда выходит на свет, мы замечаем ее странно «горящие» желтые глаза. Остальные персонажи сидят на авансцене, лицом в зал. Нет ни звериных масок, ни попытки сыграть этюды на животных. Злые, неприятные и глупые, часто слишком крикливые и высокомерные, но всего лишь люди. Пожалуй, только у Аглаи, приемной матери в исполнении Анны Бычковой, проскальзывает в голосе нежность, хотя все ее попытки позаботиться о волчонке обречены на провал.

Многозначительные паузы в эскизе требовали от нас сочувствия и понимания, но только в финале в мнимом воссоединении девочки и ее матери, где актрисы сплели свои волосы вместе, показывая нам, что они одной масти, одной крови, есть возможность понять и пьесу, и эскиз как высказывание против любого насильственного метода прививания любви.