«Атавизм».
Театр-путешественник «Z. O. U.».
Автор идеи и постановщик Филипп Фенвик, драматург — Марин Парис

Филипп Фенвик со своей маленькой труппой «Z. O. U.» («Зона тени и утопии») год назад прошли всю Францию пешком, показывая спектакли в каждом городе. В этом путешествии они услышали историю о певце Жаке Мерсье, который двадцать лет проработал в Мюзик-холле французского города Бреста и бесследно исчез после его закрытия, в 1983 году. История вдохновила Фенвика на постановку спектакля «Атавизм». С ним театр отправился на гастроли из Бреста на берегу Атлантического океана, где работал Мерсье, до Владивостока. По пути заехали в Петербург. Показали «Атавизм» в театре «Лицедеи», а потом Марин Парис, актриса «Z. O. U.» и писательница, дала серию актерских и драматургических тренингов в рамках проекта «Театр по-французски».

Перед началом спектакля Филипп Фенвик рассказал историю, послужившую отправной точкой для создания спектакля (с французского переводила Дарья Демченко): «30 января 1983 года на первой странице „Телеграммы Бреста“ было опубликовано сообщение о внезапном исчезновении солиста брестского мюзик-холла. Накануне дверь квартиры артиста была вскрыта пожарными. Обнаружилось, что Жак Мерсье исчез, несмотря на запертые изнутри окна и двери. Остался только его дневник, написанный на русском языке, которого я, конечно, не знал. Я решил опросить всех, кто был с ним знаком …». Марго, дочь мадам Шулле, квартирной хозяйки Мерсье, говорит, что он не признавал окружающей реальности: ему постоянно казалось, что он вместе с труппой Игоря Корсакова едет во Владивосток и выступает во всевозможных ДК с песнями Высоцкого.

Чуть колышутся легкие шторы, висящие в глубине сцены (сценография — Грит Кросс). Слева появляется Жак Мерсье (в исполнении русского актера Сергея Владимирова, уже много лет работающего во Франции). Его пространство — маленький островок, образованный торшером, стулом, гитарой, подставкой под пластинки и кругом из рельс игрушечной железной дороги. Он еле вмещается туда, все-таки остается одной ногой в иллюзорном мире России, другой — в реальности Бреста. Его брат, Марго, мадам Шулле — ведут себя просто абсурдно, но утверждают, что они и есть «реальность». Он же предпочитает видеть вместо них семью Корсаковых (роли которых исполняют те же актеры), поэтому бежит к прекрасной Соне, мило подыгрывающей ему на виолончели, от влюбленной Марго, извлекающей смычком неприятный звук (обе роли — Марин Парис). Сначала он говорит по-французски, и Соня его не понимает — но потом он переходит на русский. На занавесках мелькают бесконечные тени русских пейзажей, слышен шум поезда — Мерсье кажется, что он едет на поезде Москва-Владивосток.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

Как ни в чем не бывало на сцену выходит Филипп Фенвик вместе с переводчицей. Он рассказывает о следующих этапах расследования таинственного исчезновения Жака Мерсье, ничего не играя, в той же манере, как и перед спектаклем. Это первый пласт, настоящее время рассказа. Второй временной пласт — это 1982 год (Брест, все говорят на французском языке). И третий пласт — воображаемое путешествие по России труппы Корсакова. Русский язык становится альтернативной реальностью не случайно: у нас нет спряжения «быть» в настоящем времени, да и прошедшее не делится, как во французском, на время реальности и время сказки, вымысла, почти не связанного с обычной жизнью («время Il était unе fois…») — все слито в одной глагольной форме. И воспоминание о русском языке никогда не учившего его Мерсье — это проявление своеобразного атавизма, голос его отдаленных предков. И тут происходит фокус: бред Мерсье оказывается правдой. Он убеждает мадам Шулле: «Разве ты не видишь, что мы в играем спектакль, что мы в России? Посмотри — вот зрители, вот софиты». Нет, она не верит.

А артисты действительно играют спектакль в театре «Лицедеи», перед русскими, в Петербурге. В этом можно убедиться даже на ощупь — потрогать кресла или раскрыть программку. Маленькая акробатка-клоунесса показывает репризы, Соня Корсакова работает на трапеции, Жак Мерсье поет песни Высоцкого. И в этом превращении относительной реальности в истину вымысла раскрывается история человека настолько одинокого, что он даже тела своего не оставил в комнате с запертыми дверями и окнами, когда убегал.

Спектакль обладает структурой, открытой всему новому: туда запросто можно включить номер местных актеров (в петербургскую версию вошла народная песня, которую спела русская певица). Чем ближе к Владивостоку, тем большими подробностями и неожиданными связями будет наполняться спектакль. Полностью он будет завешен, наверное, только там, на берегу Тихого океана.

После спектакля Филипп Фенвик рассказал, как, по его мнению, обстоят дела с актерским мастерством во Франции:

Вот уже с семидесятых годов идет процесс детеатрализации актера. Покончено с «актерским голосом». Теперь на сцене говорят очень просто: не как в жизни, конечно, но очень реалистично. И если раньше могли перевоплощаться в разных персонажей, то сейчас — нет, все работают со своей органикой, со своими личными качествами. То есть не актер ищет персонажа, а персонаж ищет актера.

В театре были эры драматурга, актера, режиссера. Сейчас — время сценографа. Важна одежда спектакля, форма. Важно, что показывают, а не то, что хотят сказать. Это интеллектуальный театр, сделанный для сложных людей еще более сложными людьми. И для профессоров, которые управляют французским театром. Я же — за театр эмоции. Это единственное, что меня интересует. Нужно рассказать историю так, чтобы молодые, старые, рабочие, интеллигенция — все были ей тронуты.