«Сказка о Салтане и Гвидоне». А. С. Пушкин.
Театр «Пушкинская школа».
Режиссер Владимир Рецептер, художник Светлана Тужикова

Поначалу непривычно видеть, как пушкинист Владимир Рецептер, в режиссуре которого всегда было сильно исследовательское начало, позволяет своим артистам изучать сказку средствами театральной игры и фантазии. Чуть позднее понимаешь, что спектакль, возможно, отражает некоторые изменения в мировосприятии художника. Не было раньше в режиссуре Рецептера такой светлой праздничности, простодушия, наивной и в то же время глубокой веры в чудеса, которые способна творить любовь! Чистосердечие и жизнерадостность — доминанты режиссерской интонации в спектакле — высветились отчетливо именно на материале сказки. И вместе с тем сохранилась естественная для режиссера детальная психологическая проработка образов главных героев, внимание к авторскому слову. Пушкинская речь с ее стремительной легкостью для учеников Рецептера почти как родная: артисты со студенческой скамьи играют спектакли по пушкинским произведениям.

И. Мозжевилов (Салтан).
Фото — архив театра.

Вместе с актерами режиссер сочиняет несколько вариантов начала сказки. Первое — раешное, веселое, лихое плясовое. Внимание больше сосредоточено на действии, песнях, а не на тексте. Вначале это настораживает, но вскоре становится понятно, что перед тобой не лубок, а задорно сыгранная пародия на него. Звучит фраза «в те поры война была», и актеры начинают играть сказку заново — уже в другой тональности, серьезно, вдумчиво. Здесь и горечь вынужденной разлуки, и невозможность встречи отца с сыном — взаимоотношения Салтана и Гвидона для Рецептера очень важны (отчасти это видно уже из самого названия спектакля — режиссер отказывается от полного пушкинского заглавия, но при этом не использует и привычный укороченный вариант). Одно из самых сильных мест спектакля — момент воссоединения отца и сына, когда вслед за летящей мелодией увертюры к «Детям капитана Гранта», наведя подзорные трубы, герои узнают друг друга. Мелодраматизм сцены снимают озорной тон музыки и глубина актерского проживания встречи.

Взбалмошный Салтан (Иван Мозжевилов) кажется чудаковатым и вместе с тем очень искренним в своих порывах. Актер обладает изумительной фактурой сказочного героя, а умение чувствовать жанр и острота оценок сочетаются в Мозжевилове с хорошим чувством юмора и доброй иронией по отношению к персонажу. Гвидона играет Владислав Пулин — актер, лишь недавно появившийся в труппе театра. Внешние данные артиста несколько иного рода, чем принято в «Пушкинской школе»: в Пулине есть выраженная типажность. Его Гвидон — угловатый богатырь с ясным детским взглядом. И все-таки отец и сын похожи. Потрясенный Салтан, узнав в матери Гвидона свою жену, от нахлынувших чувств прижимает обе ладони к щекам, — точно так же и Гвидон, прижав ладони к лицу, изумленно глядит на превращение лебедя в девицу.

Если оба главных героя ребячливы и непосредственны, то героини в спектакле, наоборот, кажутся рано повзрослевшими. Царевна Лебедь (Юлия Скороход) словно наперед знает, что случится с нею и ее суженым. В этой неземной девушке-лебеди трепетность соединяется с мудростью и решительностью. Излишняя отстраненность, проступающая подчас в игре актрисы, нарушает завершенность образа, однако зная, что Юлия Скороход способна на сильный лирический аккорд, веришь, что ее героиня в дальнейшем раскроется более полно.

Наравне со старшими актерами Владимир Рецептер вводит в спектакль и студенток-второкурсниц. В печально-поэтическом облике Екатерины Вишневской можно разглядеть будущую драматическую героиню — в ней уже сейчас есть какой-то надлом. Но вот ее задумчивая Царица еле заметно улыбается и вместе со всеми пускается в пляс — сказка все-таки!

При всем пиетете перед Пушкиным режиссер сочиняет персонажа, которого нет в сказке, но который, кажется, подсказан самой природой пушкинского текста. Никандр Кирьянов играет злого гения, подобие Ротбарта из «Лебединого озера», — его герой может принять обличье коршуна, но это лишь одно из возможных воплощений. Следя за персонажами сказки, именно он чинит всевозможные препятствия: не пускает отца к сыну, колдовством пробуждает зависть в добрых сестрах царицы. Как победить зло? Режиссерское решение в своей сердечной простоте близко к Пушкину: нечистая сила сгинет, если ее осенить крестным знамением.

Интересна Мария Егорова в роли Бабарихи. В природе этой актрисы некая чертовщинка — наверное, именно поэтому ее героиня так быстро «спелась» со злой силой в лице Никандра Кирьянова. Егорова не боится острохарактерных решений, но везде умеет сохранить достоинство. Элегантно смотрится на актрисе кокошник с кружевной отделкой, который она подвязала шалью на манер шляп ХIX века. Сразу видно, Бабариха — не из простых!

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Жанр сказки по-новому высвечивает любимый прием режиссера: на этот раз «лицами от театра» становятся корабельщики (Денис Волков, Григорий Печкысев, Павел Сергиенко, Денис Французов, Павел Хазов). Шумная их ватага — движущая сила сказки. Они и представители этого волшебного мира, и само его воплощение: когда надо, могут изобразить морскую стихию, бочку, в которую заточили царицу с младенцем, даже галдящих на берегу чаек. Мир сказки создается корабельщиками из подручных средств: на сцене только деревянные табуретки (сценография и костюмы Светланы Тужиковой), которые в зависимости от обстоятельств то превращаются в корабль или царский престол, то выстраиваются в ряд, рождая образ пути, на котором встречаются или расходятся герои.

В репертуаре корабельщиков народные песни хулигански перемешались с хитами: пушкинский текст поется на мотив таких «морских» мелодий, как «Из-за острова на стрежень…» и «Yellow Submarine», «Яблочко» и «Чунга-Чанга». В их линии, во многом родившейся из актерских этюдов, отчетливо проглядывает скоморошеское начало. Каждый рассказ корабельщиков про чудеса становится представлением с множеством реприз: под конец герои даже решат в присущей им балаганной манере обыграть столько раз повторявшуюся встречу с Гвидоном. Видно, что игра доставляет артистам удовольствие: в импровизационно-игровой стихии они существуют с заразительным упоением.

Финал этого проникнутого жизнелюбием спектакля — на удивление тихий. Игра заканчивается, и перед нами уже не персонажи, а сами актеры, глубоко задумавшиеся о скрытых смыслах пушкинской сказки.